Есть над чем подумать
Приближался долгожданный апрель. Запах весеннего Синая еще не достиг Иудейских гор, но уже манил меня, притягивал к себе. Чтобы поехать на очередной недельный семинар по йоге в Аква Сан, опять предстояло кривить душой и придумывать новые истории для начальства, объяснять причину отсутствия мобильной связи и интернета. Слова "семинар", "Синай" и, особенно, "йога" исключались. От этих слов мой начальник терял все спокойствие, взгляд его моментально менялся, глаза воспламенялись, ему буквально приходилось сдерживать неизвестно откуда нарастающую агрессию.
За многие годы я часто встречался с агрессией как у практикующих йогу, так и не практикующих. Я знаком со многими невежественными людьми, которые от слова "йог" сразу воспринимают собеседника сектантом, пожирателем стекла, ненормальным или просто больным, вне зависимости от его индивидуальности. Но реакция моего начальника не была похожа на реакцию невежественного человека, это не было проявлением его страхов или опасений, это не было даже самозащитой через агрессию. Я чувствовал боль и дикую злобу, причины которых не понимал.
Еженедельные практики йоги проходили для начальства под темой - "три раза в неделю во-время забрать ребенка из садика". На семинары я ездил 4 а то и 5 раз в году. Каждое подтверждение отпуска было связано с психологическим напряжением, с попыткой внутреннего примирения и заглушения одних мнений ради осуществления более важных целей. Я посылал позитивные визуализации начальнику, желал ему освобождения от агрессии к следующему моему семинару. Я по доброму завидовал тем, кто с легкостью позволял себе столько йоги, сколько хотели (таких было всего двое среди сотен знакомых мне йогов и йогинь, при чем киевляне). Я чаще чувствовал себя везунчиком, когда слышал истории, связанные с еще более тяжелыми испытаниями на жизненном пути йогов.
Мой начальник старше меня ровно на 20 лет, мы родились с ним в один день. Во всем что касается профессиональных качеств, отношению к людям и к осуществлению целей, мы с ним очень похожи. Но во всем что связано со здоровьем и едой, у нас совершенно разные представления, и, соответственно, дыхание и фигура.
Как-то раз начальник пришел на работу с тяжеленной отдышкой, кашлем и, видимо, температурой. Он был явно болен. Я посоветовал ему пить только воду, стал объяснять пользу полного дыхания, как вдруг он посмотрел на меня с жалостью и глаза его стали полны глубокой пережитой болью. Это был тот самый редкий момент откровения, когда начинается чистосердечная исповедь.
Оказалось, его мама была одной из первых йогинь самой молодой страны на Ближнем Востоке в начале 50-х. Ее учитель не отличался мудростью, но компенсировал недостаток понимания жестостью и требовательностью к яростному исполнению предписаний. Мать, не понимая смысла многих требований, лишала ребенка всего того от чего отказалась сама. Ребенок с малых лет не ел сладостей, не допускался к мясному, к жареному. У него был свой кулечек с едой на всех днях рожденях сверстников, свой кулечек в садике и школе. Он мечтал и завидовал, терзался и ненавидел, повиновался и был зависим.
Когда он стал независим от матери, то обнаружил полную зависимость от неудовлетворенных желаний, он стал рабом еды. Как бы сыт он не был, как бы разум не тормозил его чувства, он срывался на любое сладкое, на мясо и, особенно, на газированное питье. Он возненавидел "йогов", "семинары" и "Синай". Мне хотелось обнять его, пожалеть, разделить его настоящие страдания. Все мои напряжения от прежних раздражений начальника сменились на глубокое сострадание к нему, принятие его тем кто он есть.
И в тот же миг я увидел последствия фанатизма, колечащего детей, родители которых реализуют свои заветные духовные мечты, путем аскезы, ограничивая и лишая себя и близких уникальности, возможности быть свободными...
За многие годы я часто встречался с агрессией как у практикующих йогу, так и не практикующих. Я знаком со многими невежественными людьми, которые от слова "йог" сразу воспринимают собеседника сектантом, пожирателем стекла, ненормальным или просто больным, вне зависимости от его индивидуальности. Но реакция моего начальника не была похожа на реакцию невежественного человека, это не было проявлением его страхов или опасений, это не было даже самозащитой через агрессию. Я чувствовал боль и дикую злобу, причины которых не понимал.
Еженедельные практики йоги проходили для начальства под темой - "три раза в неделю во-время забрать ребенка из садика". На семинары я ездил 4 а то и 5 раз в году. Каждое подтверждение отпуска было связано с психологическим напряжением, с попыткой внутреннего примирения и заглушения одних мнений ради осуществления более важных целей. Я посылал позитивные визуализации начальнику, желал ему освобождения от агрессии к следующему моему семинару. Я по доброму завидовал тем, кто с легкостью позволял себе столько йоги, сколько хотели (таких было всего двое среди сотен знакомых мне йогов и йогинь, при чем киевляне). Я чаще чувствовал себя везунчиком, когда слышал истории, связанные с еще более тяжелыми испытаниями на жизненном пути йогов.
Мой начальник старше меня ровно на 20 лет, мы родились с ним в один день. Во всем что касается профессиональных качеств, отношению к людям и к осуществлению целей, мы с ним очень похожи. Но во всем что связано со здоровьем и едой, у нас совершенно разные представления, и, соответственно, дыхание и фигура.
Как-то раз начальник пришел на работу с тяжеленной отдышкой, кашлем и, видимо, температурой. Он был явно болен. Я посоветовал ему пить только воду, стал объяснять пользу полного дыхания, как вдруг он посмотрел на меня с жалостью и глаза его стали полны глубокой пережитой болью. Это был тот самый редкий момент откровения, когда начинается чистосердечная исповедь.
Оказалось, его мама была одной из первых йогинь самой молодой страны на Ближнем Востоке в начале 50-х. Ее учитель не отличался мудростью, но компенсировал недостаток понимания жестостью и требовательностью к яростному исполнению предписаний. Мать, не понимая смысла многих требований, лишала ребенка всего того от чего отказалась сама. Ребенок с малых лет не ел сладостей, не допускался к мясному, к жареному. У него был свой кулечек с едой на всех днях рожденях сверстников, свой кулечек в садике и школе. Он мечтал и завидовал, терзался и ненавидел, повиновался и был зависим.
Когда он стал независим от матери, то обнаружил полную зависимость от неудовлетворенных желаний, он стал рабом еды. Как бы сыт он не был, как бы разум не тормозил его чувства, он срывался на любое сладкое, на мясо и, особенно, на газированное питье. Он возненавидел "йогов", "семинары" и "Синай". Мне хотелось обнять его, пожалеть, разделить его настоящие страдания. Все мои напряжения от прежних раздражений начальника сменились на глубокое сострадание к нему, принятие его тем кто он есть.
И в тот же миг я увидел последствия фанатизма, колечащего детей, родители которых реализуют свои заветные духовные мечты, путем аскезы, ограничивая и лишая себя и близких уникальности, возможности быть свободными...