"Заповедник сказок", проект №116, "День маяка", сказка "ПРО МОЮ САЛЛИ"
ПРО МОЮ САЛЛИ
Он никогда её не любил. Говорю вам, он никогда не любил мою маленькую Салли. Я ведь всё видел. Мне отсюда, сверху, всё было видно. Весь наш посёлок как на ладони. С самого начала... Я вам говорю, с самого начала всё мне про него стало ясно. Просто Салли была симпатичная девчонка, а её отец давал в приданое лодку и сети. Крепкие, хорошие сети с ладными поплавками. Отец Салли умел делать поплавки. Вот этот и решил - а чего не жениться? И женился. Только Кэт рассказывала, что он к ней всё равно захаживал. И к Сюзи, и к Маргарет. Он же бабник. И всегда был бабником, вам всякий скажет.
Да что там! Он сам, когда ко мне на маяк заглядывал, чтобы глотнуть пива и похвастать уловом, трындел о ком угодно - о трактирщице толстой Энн, о той негритянке в порту, которую он видел лет пятнадцать назад, когда ездил со старым Джорджем в город... Уж об этой негритянке все уши прожужжал! О ком угодно он со мной трындел, только не о бедной крошке Салли. Только не о моей маленькой Салли...
Когда у них родился малыш Роберт, Салли ведь ой как несладко приходилось. Вроде как и муж он ей, а рядом, когда надо, его никогда и не было. Я видел. Да, я видел, как вечером Салли с малышом на руках выходила из дома и провожала его до самого берега. А он садился в лодку, отчаливал, проплывал вдоль берега четверть мили, потом привязывал лодку у старой ивы и шел в трактир. Развлекался там до ночи, потом вываливался из трактира, вешал на лодку фонарь и уходил в море. Я следил за ним отсюда, сверху. Я видел. Любой рыбак вам скажет, что только последний болван пойдёт в море ночью после того, как хорошо выпьет. Добром это не кончится - это вам любой скажет. И я ему говорил, когда он ко мне заходил. Только он орал: "Сколько бы я не выпил, на маяк я всегда выгребу! Не лезь не в своё дело!" Мне - чего? Я не лез.
Нет, я мог бы рассказать всё Салли. Мог бы. Но я не стал. Она бы всё равно не поверила. И потом, как я мог подойти к ней? Кто я такой? Смотритель маяка, подумаешь. Она и до свадьбы меня не замечала. А потом уж и вовсе...
А один раз он её ударил. Говорю вам, я сам видел, он дал ей пощёчину. Малыш Роб тогда серьёзно хворал. Я даже передавал ему лекарства из города. Через толстую Энн, чтобы Салли не узнала, от кого. Ребёнок болел, Салли, бедная, из сил выбивалась, а этому - хоть бы что. В тот вечер опять стал собираться. Страсть как ему хотелось заработать деньжат на треске - треска тогда хорошо шла. И вот где-то уже на закате, смотрю, дверь у них распахнулась, этот вывалился во двор, уж точно под мухой. Салли выбежала вслед, в одной рубашке, только платок на плечи накинула. Уж она его и за свитер хватала, и обнимала, и за руку в дом тащила, а он... Он ударил Салли. Разрази меня гром, он дал ей пощёчину! Как я тогда не свалился сверху на скалы, не знаю. Трубу жалко. Так я разозлился, что с размаху швырнул её тогда в море. Так что с тех пор больше мне не во что было смотреть на наш посёлок.
Да и нет мне в том теперь нужды. Потому что у меня теперь и без того забот хватает. Уже три года мы с Салли вместе. Если точно, так три года и два месяца. Малыш Роб уже зовёт меня папой. Крошка Дженни пробует ходить. Такая потешная! Вылитая Салли. Только нос, говорят, мой. Ну и славно. Нос у меня - что надо!
Салли сама в море больше не ходит, нет. Не хочу я, чтобы на её ручках оставались мозоли от сетей и трещины от морской воды. Поэтому и лодку новую не стали покупать. У меня неплохое жалование, нам с детьми хватает. Что вам сказать, живём мы хорошо. Как люди живём.
Вот только не возьму в толк, почему Салли никак не даёт мне сжечь эти обломки. Обломки старой лодки, которые уже столько лет валяются на берегу. Почему, что ни день, всё ходит на берег, и гладит их, и гладит... И ещё жутковато иной раз бывает ночью. Проснёшься случайно, а она, моя дорогая, не спит. Лежит рядом с открытыми глазами, и всё так смотрит, смотрит на меня. Как будто ждёт, что я скажу ей.
А что мне ей сказать? Я ведь его и пальцем не тронул. Клянусь, не тронул и пальцем! Просто когда он в ту ночь пьяным в шторм вышел в море, я ненадолго - только до утра - погасил маяк.
Он никогда её не любил. Говорю вам, он никогда не любил мою маленькую Салли. Я ведь всё видел. Мне отсюда, сверху, всё было видно. Весь наш посёлок как на ладони. С самого начала... Я вам говорю, с самого начала всё мне про него стало ясно. Просто Салли была симпатичная девчонка, а её отец давал в приданое лодку и сети. Крепкие, хорошие сети с ладными поплавками. Отец Салли умел делать поплавки. Вот этот и решил - а чего не жениться? И женился. Только Кэт рассказывала, что он к ней всё равно захаживал. И к Сюзи, и к Маргарет. Он же бабник. И всегда был бабником, вам всякий скажет.
Да что там! Он сам, когда ко мне на маяк заглядывал, чтобы глотнуть пива и похвастать уловом, трындел о ком угодно - о трактирщице толстой Энн, о той негритянке в порту, которую он видел лет пятнадцать назад, когда ездил со старым Джорджем в город... Уж об этой негритянке все уши прожужжал! О ком угодно он со мной трындел, только не о бедной крошке Салли. Только не о моей маленькой Салли...
Когда у них родился малыш Роберт, Салли ведь ой как несладко приходилось. Вроде как и муж он ей, а рядом, когда надо, его никогда и не было. Я видел. Да, я видел, как вечером Салли с малышом на руках выходила из дома и провожала его до самого берега. А он садился в лодку, отчаливал, проплывал вдоль берега четверть мили, потом привязывал лодку у старой ивы и шел в трактир. Развлекался там до ночи, потом вываливался из трактира, вешал на лодку фонарь и уходил в море. Я следил за ним отсюда, сверху. Я видел. Любой рыбак вам скажет, что только последний болван пойдёт в море ночью после того, как хорошо выпьет. Добром это не кончится - это вам любой скажет. И я ему говорил, когда он ко мне заходил. Только он орал: "Сколько бы я не выпил, на маяк я всегда выгребу! Не лезь не в своё дело!" Мне - чего? Я не лез.
Нет, я мог бы рассказать всё Салли. Мог бы. Но я не стал. Она бы всё равно не поверила. И потом, как я мог подойти к ней? Кто я такой? Смотритель маяка, подумаешь. Она и до свадьбы меня не замечала. А потом уж и вовсе...
А один раз он её ударил. Говорю вам, я сам видел, он дал ей пощёчину. Малыш Роб тогда серьёзно хворал. Я даже передавал ему лекарства из города. Через толстую Энн, чтобы Салли не узнала, от кого. Ребёнок болел, Салли, бедная, из сил выбивалась, а этому - хоть бы что. В тот вечер опять стал собираться. Страсть как ему хотелось заработать деньжат на треске - треска тогда хорошо шла. И вот где-то уже на закате, смотрю, дверь у них распахнулась, этот вывалился во двор, уж точно под мухой. Салли выбежала вслед, в одной рубашке, только платок на плечи накинула. Уж она его и за свитер хватала, и обнимала, и за руку в дом тащила, а он... Он ударил Салли. Разрази меня гром, он дал ей пощёчину! Как я тогда не свалился сверху на скалы, не знаю. Трубу жалко. Так я разозлился, что с размаху швырнул её тогда в море. Так что с тех пор больше мне не во что было смотреть на наш посёлок.
Да и нет мне в том теперь нужды. Потому что у меня теперь и без того забот хватает. Уже три года мы с Салли вместе. Если точно, так три года и два месяца. Малыш Роб уже зовёт меня папой. Крошка Дженни пробует ходить. Такая потешная! Вылитая Салли. Только нос, говорят, мой. Ну и славно. Нос у меня - что надо!
Салли сама в море больше не ходит, нет. Не хочу я, чтобы на её ручках оставались мозоли от сетей и трещины от морской воды. Поэтому и лодку новую не стали покупать. У меня неплохое жалование, нам с детьми хватает. Что вам сказать, живём мы хорошо. Как люди живём.
Вот только не возьму в толк, почему Салли никак не даёт мне сжечь эти обломки. Обломки старой лодки, которые уже столько лет валяются на берегу. Почему, что ни день, всё ходит на берег, и гладит их, и гладит... И ещё жутковато иной раз бывает ночью. Проснёшься случайно, а она, моя дорогая, не спит. Лежит рядом с открытыми глазами, и всё так смотрит, смотрит на меня. Как будто ждёт, что я скажу ей.
А что мне ей сказать? Я ведь его и пальцем не тронул. Клянусь, не тронул и пальцем! Просто когда он в ту ночь пьяным в шторм вышел в море, я ненадолго - только до утра - погасил маяк.