Моя работа: "Никто в нигде"
Закончила перевод «Никто в нигде» - первой автобиографической книги Донны Уильямс, женщины-аутистки из Австралии.
Это уже вторая в моем послужном списке «знаменитая аутистка»: первой была Темпл Грэндин - кажется, одна из первых в мире людей, которая, имея официальный диагноз «аутизм» и все, что из него следует, получила высшее образование, живет самостоятельно, плодотворно работает в науке, и вообще вполне «адаптировалась». По крайней мере, первая, кто написал о себе книгу.
Но Темпл рассказывала о себе достаточно сдержанно, суховатым «академическим» языком. История Донны намного более личная. И более необычная.
Дело в том, что Донна «преодолела аутизм» и адаптировалась не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Ее история парадоксальна: она выжила там, где многие здоровые дети или юные девушки могли бы сойти с ума или погибнуть. И не просто выжила - все эти «бытовые ужасы» стали для нее шагами к освобождению.
Донна выросла в дисфункциональной семье. Родители ее беспрерывно скандалили друг с другом. Мать терпеть не могла свою «ненормальную» дочь, чуть не с младенчества жестоко ее колотила, угрожала сдать то в психушку, то в детдом - на полном серьезе, и даже пару раз пыталась осуществить свою угрозу. Отец к дочери относился доброжелательно, в сущности, он был единственным, кто хоть как-то о ней заботился - но он не защищал ее от матери и вообще держался отстраненно. Родители понимали, что с дочерью что-то не в порядке, водили ее к врачам - но все врачи говорили разное, а в целом папа с мамой гораздо больше интересовались собственными проблемами. Старший брат травил ее и высмеивал; для младшего брата она была единственной защитницей и наставницей.
Дальше - история, похожая на многие истории девочек из неблагополучных семей. Постоянная смена школ - «двоечница и хулиганка» нигде не задерживается надолго. Полубездомная жизнь - ночевки у подруг, затем бродяжничество, спанье в чужих гаражах или просто под заборами - где придется, лишь бы подальше от матери. В пятнадцать лет бросает школу и начинает работать на неквалифицированных работах - продавщицей, уборщицей и т.д. Вскоре после этого уходит из дома. Отношения с семьей практически прекращаются. Нищая, полуголодная, полубродяжническая жизнь. Череда мужчин: некоторые ее бьют и издеваются, другие вроде бы относятся неплохо, но главное то, что ни они ее не любят, ни она их. Алкоголь, горсти таблеток, употребляемых не по назначению - об этом она упоминает мимоходом, как о каких-то сопутствующих мелочах. Попытка самоубийства...
И в то же время - в 18 лет Донна самостоятельно возвращается в школу, оканчивает ее, поступает в университет. Университет стоит денег, и немалых - она во всем себе отказывает, ходит голодной, но заканчивает курс и получает диплом. Становится психологом - потому что все эти годы мучительно и напряженно пытается понять, что же с ней не так, и в психологии надеется найти ответ (и в конце концов находит). И еще - всепоглощающая любовь к музыке, беспрерывное сочинение стихов и песен; ибо только в музыке и в стихах ей удается как-то выразить и объяснить «свой мир», странный и совсем непохожий на тот, в котором живем все мы...
Сама она говорит: «Если бы я росла в любящей семье, с нежной матерью - скорее всего, это бы меня убило». Психологическую суть аутизма Донна видит в Exposure Anxiety - многогранном понятии, объяснению которого она посвятила отдельную книгу; одно из основных его проявлений - это острый страх перед положительными эмоциями, особенно связанными с межчеловеческим контактом и близостью. Аутист с самого раннего возраста не может смотреть собеседнику в глаза, отворачивается, когда ему смотрят в лицо, отталкивает тех, кто пытается его обнять, «деревенеет» от чужих прикосновений. Но мать Донны не смотрела ей в глаза, не обнимала, не жалела, как больную - просто требовала, чтобы дочь «вела себя нормально», а за ненормальное поведение лупила, орала и угрожала сдать в психушку. (Хоть маленькая Донна и не вполне владела речью, но с интеллектом у нее все было в порядке, и она быстро усвоила, что «психушка» - это страшное место, куда лучше не попадать.) Звучит странно, и Донна сама подчеркивает, что ни в коем случае не призывает бить детей-аутистов головой об стенку - однако ей битье об стенку помогло. Чтобы не попасть в психушку и избавиться от беспрерывного битья, ей поневоле пришлось выйти из «своего мира» и начать жить в «нашем».
Маленькая девочка решила для себя эту задачу, создав себе две «субличности» - маски или интерфейсы, при помощи которых взаимодействовала с внешним миром. Одна маска - «Уилли» - приходила на помощь, когда Донну обижали мать, брат или одноклассники, когда ее травили и дразнили «чокнутой». Эта маска умела корчить свирепые рожи, ругаться трехэтажным матом, драться, не щадя ни себя, ни других, или швыряться чем попало. Когда Донна повзрослела и захотела разобраться в себе, эта же часть личности начала отвечать за логическое мышление, обучение и интеллектуальную работу. Вторая - «Кэрол» - отвечала за «мирное» общение: она была веселой, общительной, покладистой, умела мило болтать о пустяках, всех развлекать и до упаду развлекаться сама.
Обе они, правда, работали не слишком эффективно (не говоря уж о том, что плохо сочетались друг с другом). В детстве Донна оставалась «ненормальной», в юности - «странной», в более зрелом возрасте - «чудаковатой». Уилли умел отвечать агрессией на открытую агрессию, но перед ложью, манипуляцией, психологическим давлением терялся и оказывался совершенно бессилен. А у Кэрол напрочь отсутствовали какие-либо собственные чувства и желания, кроме желания всем угодить: в результате рядом с ней то и дело обнаруживался какой-нибудь сукин сын, который принимался ее бить и отбирать скудную зарплату - а она ничего не могла сделать, не могла даже уйти от него... «потому что меня там не было», - говорит она. Жили и действовали бездушные маски - а настоящая Донна, которая только и могла чего-то хотеть, что-то чувствовать, принимать какие-то решения о своей жизни - пребывала в дальнем далеке, в «своем мире», и ничего вокруг не замечала и не желала замечать.
И все же поразительно, что ребенок, начинавший как классический аутист, со всеми положенными в таких случаях симптомами, сумел без всякой помощи извне, без врачей, педагогов и хитрых методик, настолько приблизиться к «нормальности».
Явно болезненные проявления, на мой взгляд, были у нее только в детстве; то, что дальше - уже не психиатрия, а психология, и эта вторая часть особенно интересна. Она заставляет задуматься. Может быть, нечто похожее - только в более бледном и разбавленном виде - знакомо многим из нас.
Для перевода эта книга была довольно сложна, и для чтения будет тоже сложна и «на любителя», поскольку написана довольно невнятно. Невнятность эта, как мне показалось, сознательная - Донна старается не только содержанием, но и формой показать, чем ее мировосприятие отличается от обыкновенного. Проблемы ее семьи так и остаются не совсем понятны - мы видим ее только глазами ребенка; бесстрастный рассказ о фактах и событиях, даже самых драматических, сменяется расплывчатой «поэтической речью», когда разговор заходит о внутренней жизни. Чем ближе к концу, тем больше смысла и связности - по мере того, как Донна все лучше осознает, что с ней происходит, и возвращает себе утраченную целостность.
Это уже вторая в моем послужном списке «знаменитая аутистка»: первой была Темпл Грэндин - кажется, одна из первых в мире людей, которая, имея официальный диагноз «аутизм» и все, что из него следует, получила высшее образование, живет самостоятельно, плодотворно работает в науке, и вообще вполне «адаптировалась». По крайней мере, первая, кто написал о себе книгу.
Но Темпл рассказывала о себе достаточно сдержанно, суховатым «академическим» языком. История Донны намного более личная. И более необычная.
Дело в том, что Донна «преодолела аутизм» и адаптировалась не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Ее история парадоксальна: она выжила там, где многие здоровые дети или юные девушки могли бы сойти с ума или погибнуть. И не просто выжила - все эти «бытовые ужасы» стали для нее шагами к освобождению.
Донна выросла в дисфункциональной семье. Родители ее беспрерывно скандалили друг с другом. Мать терпеть не могла свою «ненормальную» дочь, чуть не с младенчества жестоко ее колотила, угрожала сдать то в психушку, то в детдом - на полном серьезе, и даже пару раз пыталась осуществить свою угрозу. Отец к дочери относился доброжелательно, в сущности, он был единственным, кто хоть как-то о ней заботился - но он не защищал ее от матери и вообще держался отстраненно. Родители понимали, что с дочерью что-то не в порядке, водили ее к врачам - но все врачи говорили разное, а в целом папа с мамой гораздо больше интересовались собственными проблемами. Старший брат травил ее и высмеивал; для младшего брата она была единственной защитницей и наставницей.
Дальше - история, похожая на многие истории девочек из неблагополучных семей. Постоянная смена школ - «двоечница и хулиганка» нигде не задерживается надолго. Полубездомная жизнь - ночевки у подруг, затем бродяжничество, спанье в чужих гаражах или просто под заборами - где придется, лишь бы подальше от матери. В пятнадцать лет бросает школу и начинает работать на неквалифицированных работах - продавщицей, уборщицей и т.д. Вскоре после этого уходит из дома. Отношения с семьей практически прекращаются. Нищая, полуголодная, полубродяжническая жизнь. Череда мужчин: некоторые ее бьют и издеваются, другие вроде бы относятся неплохо, но главное то, что ни они ее не любят, ни она их. Алкоголь, горсти таблеток, употребляемых не по назначению - об этом она упоминает мимоходом, как о каких-то сопутствующих мелочах. Попытка самоубийства...
И в то же время - в 18 лет Донна самостоятельно возвращается в школу, оканчивает ее, поступает в университет. Университет стоит денег, и немалых - она во всем себе отказывает, ходит голодной, но заканчивает курс и получает диплом. Становится психологом - потому что все эти годы мучительно и напряженно пытается понять, что же с ней не так, и в психологии надеется найти ответ (и в конце концов находит). И еще - всепоглощающая любовь к музыке, беспрерывное сочинение стихов и песен; ибо только в музыке и в стихах ей удается как-то выразить и объяснить «свой мир», странный и совсем непохожий на тот, в котором живем все мы...
Сама она говорит: «Если бы я росла в любящей семье, с нежной матерью - скорее всего, это бы меня убило». Психологическую суть аутизма Донна видит в Exposure Anxiety - многогранном понятии, объяснению которого она посвятила отдельную книгу; одно из основных его проявлений - это острый страх перед положительными эмоциями, особенно связанными с межчеловеческим контактом и близостью. Аутист с самого раннего возраста не может смотреть собеседнику в глаза, отворачивается, когда ему смотрят в лицо, отталкивает тех, кто пытается его обнять, «деревенеет» от чужих прикосновений. Но мать Донны не смотрела ей в глаза, не обнимала, не жалела, как больную - просто требовала, чтобы дочь «вела себя нормально», а за ненормальное поведение лупила, орала и угрожала сдать в психушку. (Хоть маленькая Донна и не вполне владела речью, но с интеллектом у нее все было в порядке, и она быстро усвоила, что «психушка» - это страшное место, куда лучше не попадать.) Звучит странно, и Донна сама подчеркивает, что ни в коем случае не призывает бить детей-аутистов головой об стенку - однако ей битье об стенку помогло. Чтобы не попасть в психушку и избавиться от беспрерывного битья, ей поневоле пришлось выйти из «своего мира» и начать жить в «нашем».
Маленькая девочка решила для себя эту задачу, создав себе две «субличности» - маски или интерфейсы, при помощи которых взаимодействовала с внешним миром. Одна маска - «Уилли» - приходила на помощь, когда Донну обижали мать, брат или одноклассники, когда ее травили и дразнили «чокнутой». Эта маска умела корчить свирепые рожи, ругаться трехэтажным матом, драться, не щадя ни себя, ни других, или швыряться чем попало. Когда Донна повзрослела и захотела разобраться в себе, эта же часть личности начала отвечать за логическое мышление, обучение и интеллектуальную работу. Вторая - «Кэрол» - отвечала за «мирное» общение: она была веселой, общительной, покладистой, умела мило болтать о пустяках, всех развлекать и до упаду развлекаться сама.
Обе они, правда, работали не слишком эффективно (не говоря уж о том, что плохо сочетались друг с другом). В детстве Донна оставалась «ненормальной», в юности - «странной», в более зрелом возрасте - «чудаковатой». Уилли умел отвечать агрессией на открытую агрессию, но перед ложью, манипуляцией, психологическим давлением терялся и оказывался совершенно бессилен. А у Кэрол напрочь отсутствовали какие-либо собственные чувства и желания, кроме желания всем угодить: в результате рядом с ней то и дело обнаруживался какой-нибудь сукин сын, который принимался ее бить и отбирать скудную зарплату - а она ничего не могла сделать, не могла даже уйти от него... «потому что меня там не было», - говорит она. Жили и действовали бездушные маски - а настоящая Донна, которая только и могла чего-то хотеть, что-то чувствовать, принимать какие-то решения о своей жизни - пребывала в дальнем далеке, в «своем мире», и ничего вокруг не замечала и не желала замечать.
И все же поразительно, что ребенок, начинавший как классический аутист, со всеми положенными в таких случаях симптомами, сумел без всякой помощи извне, без врачей, педагогов и хитрых методик, настолько приблизиться к «нормальности».
Явно болезненные проявления, на мой взгляд, были у нее только в детстве; то, что дальше - уже не психиатрия, а психология, и эта вторая часть особенно интересна. Она заставляет задуматься. Может быть, нечто похожее - только в более бледном и разбавленном виде - знакомо многим из нас.
Для перевода эта книга была довольно сложна, и для чтения будет тоже сложна и «на любителя», поскольку написана довольно невнятно. Невнятность эта, как мне показалось, сознательная - Донна старается не только содержанием, но и формой показать, чем ее мировосприятие отличается от обыкновенного. Проблемы ее семьи так и остаются не совсем понятны - мы видим ее только глазами ребенка; бесстрастный рассказ о фактах и событиях, даже самых драматических, сменяется расплывчатой «поэтической речью», когда разговор заходит о внутренней жизни. Чем ближе к концу, тем больше смысла и связности - по мере того, как Донна все лучше осознает, что с ней происходит, и возвращает себе утраченную целостность.