Про Одну Выставку
Вот и прошел самый знаменательный день в нашей деревне - ежегодный Фестиваль Цветов. Несмотря на пышное название, все вообщем-то, ограничивается несколькими цветочными композициями на заданную тему, выставленными в церкви и попытками местных старейшин заманить на выставку прикладной английской икебаны как можно больше ротозеев, выжав при этом из них максимальное количество фунтов.
То есть, происходит добровольное расставание граждан с денежными средствами законным путем, без криминала. Скажите мне, откуда английские старейшины пронюхали про великого комбинатора и сына турецкоподданного?
Цель у них благородная, все отъятые деньги идут на поддержание церкви в надлежащем скромном англиканском виде.
Вы не представляете, какой стресс переживают при этом старейшины.
За неделю до события они начинают стричь траву вокруг церкви и нашего местного “ДК” - маленького домика для торжеств.
Газонокосилка исправно ломается и в страшном мандраже к нам врывается старейшина и сосед Джефф, в запотевших очках. Единственный электрик в деревне, мой Михал Георгич, бойко разбирает косилку и находит нехорошую деталь. Деталь немедленно заказывается и очки проясняются, весело поблескивая в сторону церкви.
Соседки забывают степенную поступь леди и снуют между домами друг друга в поиске креативных идей.
Пыльный кораблик, купленный нами в Шотландии и живущий на подоконнике ванной комнаты, изымается соседкой и становится центром ее цветочного шедевра. Мы гордимся и фотографируем наш кораблик.
Но мы еще обещали помочь. Ненужными предметами для продажи их тем, кому они нужны и быть на подхвате.
В ненужные предметы попадают книжечки Кунтца, стыдливо до этого запрятанные за гордым Мураками и изящной поэтичной Джоанн Харрис, пара подаренных печатных изданий - странная книга про основателя зоопарка у которого жена умирает от неизлечимой болезни, среди сбегающих каждую ночь тигров и автобиография телеведущего.
В качестве подхвата меня суют в закуток церкви, где людей обманывают за деньги растворимым кофе и концентрированным сиропом с водой. Бедно, но гордо толпятся на тарелочке крекеры и клубничное варенье. Как то уж совсем по послевоенному в уголке стоит чайник в вязаной шапочке - коузи.
Мне сдают кассу с нахальной десяткой и в детском восхищении скопившимися вокруг нее фунтовыми монетами.
Первыми посетителями становятся Миша и сын. Я их накачиваю сиропом с водой и в качестве единственного развлечения деру с них втридорога. С 10% надбавкой за сервис.
Потом Мишу увлекают на свидание с косилкой и мы с сыном остаемся в почти непрерываемом одиночестве.
Сын скучает. Я быстренько вспоминаю способы “как испугать ребенка” из своего детства...
В закутке стоит шкаф с одеждой священника и певчих. С дерзким взглядом отпетой хулиганки я распахиваю шкаф. У сына одновременно распахиваются глаза. Мама, шипит он, это же пальто священника!
Это не пальто, а ряса, говорю я и двигаю туда-сюда вешалки. Скуки в глазах ребенка как не бывало.
Рассмотрев все “неприкасаемые” одежки, я закрываю шкаф и тянусь к колокольчику, который обьявляет начало службы. Делаю вид,что сейчас позвоню.
У сына на лице выражение красноречиво говорящее о том что он понял, что связался с “плохой компанией” . Я звоню. Сын прижимается к стене. Заходит полицейский. Сын готовится вытянуть руки для наручников.
Полицейский просит чай и две печеньки. Я невозмутимо его обслуживаю и ловлю восхищенный взгляд сына.
Потом приходит тетенька чья смена втюхивать растворимый кофе и она развивает бурную деятельность. Она явно никогда, ничего, никому не продавала. Она находит в меню булочки со сливками и свежей клубникой, которые в меню, конечно, звучат убедительно. Но в сиротской скромности нашего “прилавка” ни булочек, ни сливок нету. А клубника есть только в магазинчике через дорогу. Бельгийская, очень вкусная, по три фунта коробочка. Но шансов у клубники попасть на несуществующую булочку нет.
Тетенька очень сокрушается упущению и первым делом информирует любого забредшего посетителя выставки о таком неудобстве. С таким надрывом, что посетители расхачивают чаю и растворимого кофе.
Тетенька уверяет меня, что теперь она справится одна и роняет кассу. Я мою грязные чашки и откланиваюсь.
В следующем году меня уже занесли в список авторов цветочных композиций. Моя будет про Дейвида Копперфильда, работный дом и подгоревшую овсяную кашу.
То есть, происходит добровольное расставание граждан с денежными средствами законным путем, без криминала. Скажите мне, откуда английские старейшины пронюхали про великого комбинатора и сына турецкоподданного?
Цель у них благородная, все отъятые деньги идут на поддержание церкви в надлежащем скромном англиканском виде.
Вы не представляете, какой стресс переживают при этом старейшины.
За неделю до события они начинают стричь траву вокруг церкви и нашего местного “ДК” - маленького домика для торжеств.
Газонокосилка исправно ломается и в страшном мандраже к нам врывается старейшина и сосед Джефф, в запотевших очках. Единственный электрик в деревне, мой Михал Георгич, бойко разбирает косилку и находит нехорошую деталь. Деталь немедленно заказывается и очки проясняются, весело поблескивая в сторону церкви.
Соседки забывают степенную поступь леди и снуют между домами друг друга в поиске креативных идей.
Пыльный кораблик, купленный нами в Шотландии и живущий на подоконнике ванной комнаты, изымается соседкой и становится центром ее цветочного шедевра. Мы гордимся и фотографируем наш кораблик.
Но мы еще обещали помочь. Ненужными предметами для продажи их тем, кому они нужны и быть на подхвате.
В ненужные предметы попадают книжечки Кунтца, стыдливо до этого запрятанные за гордым Мураками и изящной поэтичной Джоанн Харрис, пара подаренных печатных изданий - странная книга про основателя зоопарка у которого жена умирает от неизлечимой болезни, среди сбегающих каждую ночь тигров и автобиография телеведущего.
В качестве подхвата меня суют в закуток церкви, где людей обманывают за деньги растворимым кофе и концентрированным сиропом с водой. Бедно, но гордо толпятся на тарелочке крекеры и клубничное варенье. Как то уж совсем по послевоенному в уголке стоит чайник в вязаной шапочке - коузи.
Мне сдают кассу с нахальной десяткой и в детском восхищении скопившимися вокруг нее фунтовыми монетами.
Первыми посетителями становятся Миша и сын. Я их накачиваю сиропом с водой и в качестве единственного развлечения деру с них втридорога. С 10% надбавкой за сервис.
Потом Мишу увлекают на свидание с косилкой и мы с сыном остаемся в почти непрерываемом одиночестве.
Сын скучает. Я быстренько вспоминаю способы “как испугать ребенка” из своего детства...
В закутке стоит шкаф с одеждой священника и певчих. С дерзким взглядом отпетой хулиганки я распахиваю шкаф. У сына одновременно распахиваются глаза. Мама, шипит он, это же пальто священника!
Это не пальто, а ряса, говорю я и двигаю туда-сюда вешалки. Скуки в глазах ребенка как не бывало.
Рассмотрев все “неприкасаемые” одежки, я закрываю шкаф и тянусь к колокольчику, который обьявляет начало службы. Делаю вид,что сейчас позвоню.
У сына на лице выражение красноречиво говорящее о том что он понял, что связался с “плохой компанией” . Я звоню. Сын прижимается к стене. Заходит полицейский. Сын готовится вытянуть руки для наручников.
Полицейский просит чай и две печеньки. Я невозмутимо его обслуживаю и ловлю восхищенный взгляд сына.
Потом приходит тетенька чья смена втюхивать растворимый кофе и она развивает бурную деятельность. Она явно никогда, ничего, никому не продавала. Она находит в меню булочки со сливками и свежей клубникой, которые в меню, конечно, звучат убедительно. Но в сиротской скромности нашего “прилавка” ни булочек, ни сливок нету. А клубника есть только в магазинчике через дорогу. Бельгийская, очень вкусная, по три фунта коробочка. Но шансов у клубники попасть на несуществующую булочку нет.
Тетенька очень сокрушается упущению и первым делом информирует любого забредшего посетителя выставки о таком неудобстве. С таким надрывом, что посетители расхачивают чаю и растворимого кофе.
Тетенька уверяет меня, что теперь она справится одна и роняет кассу. Я мою грязные чашки и откланиваюсь.
В следующем году меня уже занесли в список авторов цветочных композиций. Моя будет про Дейвида Копперфильда, работный дом и подгоревшую овсяную кашу.