"Папа с мамой": послепросмотренное
Посчастливилось мне неделю назад побывать в одном из родных мне городов - Саранске, в одном из любимых мной театров этого города - МХАТИКе под художественным руководством Сергея Сеничева. Я, естественно, знала, что в этот вечер будет показан спектакль "Папа с мамой". Именно поэтому перед поездкой посмотрела советский фильм 1983 года "Без свидетелей", снятый по этой же пьесе "Беседа без свидетелей". И вот, что я вам скажу: ни Купченко, ни Ульянов не смогли выжать из меня такой силы эмоции, как эта - разыгранная, кажется, из одного дыхания на двоих - постановка Сергея Сеничева, где главные роли исполнили любимые уже по другим спектаклям этого театра Мария Федотова-Орлова и Константин Свойкин.
Константин Свойкин смог убедительно показать образ ученого-карьериста, тогда как в исполнении Михаила Ульянова я более почувствовала запутавшегося карьериста-колхозника. И Марии Федотовой-Орловой удалось избежать сыгранной Ириной Купченко истеричности своей героини. Потому что это - правильно. Не может истерить женщина, даже будучи шантажируемой бывшим мужем, ибо она защищена своей любовью, которая, во-первых, взаимна, а во-вторых, продолжена ожиданием ребенка от любимого человека. Испугана - да, но не до истерики, ибо последняя - признак полного бессилия.
Вообще, чувствуется, что актерский тандем сложился: рисунок отношений между персонажами настолько выглядел естественным и искренным, что временами театральное пространство, как будто исчезало. Пару раз (во время попытки приставания и совместного чтения письма под слезу Константина С.) меня настигло состояние неловкости из-за того, что я будто подглядываю за разворачивающейся драмой, которая реально не предполагает никаких свидетелей...
Как женщину, меня до глубины пронзило одно - очень точное - движение Марии. Буквально на первых минутах действа, желая кому-то позвонить, она дотрагивается до своего живота. И позже, когда начинается шантаж в отношении нее по поводу сына, она уже не дотрагивается, а буквально хватается за него. Действительно, живот как символ жизни/жизненной энергии, реагирует быстрее всего: именно там откликаются страх возможной потери и глубинное переживание за жизнь любимых, но также именно живот напоминает о наличии в себе самой сил всё перенести ради любимых, ради растущей в тебе новой жизни...
Наблюдая за разворачиванием образа героя, разыгрываемого Константином С., не раз ловила себя на смене чувственного восприятия этого персонажа: то как презренного, то как жалкого. Наверное, это один из основных инсайтов для меня, случившихся во время представления: презеренность и жалкость есть две стороны медали (до этого мои переживания подсказывали мне, что либо человек презренен, ибо презирает, унижает достоинство других, либо - жалок, так как не в состоянии защититься от состояния собственной униженности и унижаемости). Так вот актёру шикарно удалось вызвать во мне одновременно (!) и презрение, и жалость (не со-страдание, а жалость, которая сама по себе очень унижающа и мной не-любима). Это случилось со мной в паре эпизодов, касающихся написания анонимки, в которых страх за раскрытие провоцировал агрессию героя по отношению к бывшей жене. Или ещё - в сцене, когда персонаж - глубоко одинокий в этот момент - цепляется (и не в первый раз!) за тепло и уют преданного им же когда-то дома... Благодарю за эту встречу с собой-иной, не привыкшей ни презирать, ни жалеть кого-либо, а тут всё это выползло из меня же самой...
На глазах зрителей действительно разворачивается жизненная драма. Казалось бы, что нового в сюжете? Измены, уходы, предательства, подлость, ложь: всё это - настолько слишком человеческое (ведь у главных героев пьесы даже нет имен, просто - Он и Она). Трусость и безразличие, как эмоциональная защита от страхов, - вот они общечеловеческие истоки подлости - поступков, в которых нет достоинства, нет самоценности, но - сплошные защиты (для тех, кто не смотрел, проговорю, что сюжет пьесы заверчен вогруг Его двойного предательства: предательства своего родного сына и воспитавшей его, как своего, женщины, а также давнего предательстве более талантливого однокрусника, которого нынче любит Она и за которого собирается замуж).
Однако всякий, кто сам оказывается в подобных перипетиях, переживает их индивидуально, ибо прав классик: каждая семья несчастлива по-своему, каждая семья имеет свой жизненный фон, который и иницирует эти глубиннейшие экзистенциальные переживания, в которых земля уходит из-под ног, и не остается ничего, кроме как спасаться - спасаться, либо идя по головам других (как это сделал герой Констанитна Свойкина), либо удерживая себя на плаву силой собственной любви ли (что смогла героиня Марии Федотовой-Орловой), творческих порывов ли. Первым путём идут лелеющие в самих себе нехватку: отсюда - безмерный эгоизм, нарциссизм, паранойя. Вторым - излучающие собой жизненную избыточность.
Столкновение этих типов друг с другом - всегда конфликт, всегда некое разрушение для обоих, но ведь без последнего нет обновления. Разве мог бы Он вне конфликта быть разоблаченным настолько, чтобы вспомнить, как он - когда-то очень давно, как в другой жизни - нёсся за тридевять земль к своему новорожденному сыну (ведь приехал же он к своему сыну потом в армию!), или - чтобы увидеть и признаться себе, что он никого не любит, что он - творческая бездарность. Почему-то показалось, что и Она могла задуматься о том, стоит ли продолжать лгать (скрывать) от Димы, что он ей не-родной сын... В самом спектакле не совсем ясно, ставит ли героиня этот вопрос для себя, но хочется верить, что пережитый ужас возможного разоблачения, взаимная любовь и радость приближающегося материнства дадут ей силы перестать лгать, ибо ложь (и Кант тут бесконечно прав) свидетельствует о бессилии...
И ещё какие-то - уже постановочные - моменты всплывают и наполняют душу благодарностью за пережитое... Точные и уместные музыкальные вставки; танец; что-то, что Она никак не могла сделать с бутылкой коньяка, а Он сделал; цветок в горшке, который - её; ощущение наступившего умиротворения оттого, что рядом с героиней есть-таки по-настоящему любящий её мужчина...
Ещё раз благодарю Марию Федотову-Орлову и Константина Свойкина за одновременные точность и многозначность сыгранных образов, а Сергея Сеничева - за то, что рискнул взяться за эту пьесу без огляда на ее киноверсию и создать совсем иное впечталение, развернув зрителя, в данном случае, меня к самой же себе... Но ведь в этом и есть смысл художественного - встреча с собой-иной, с иным-в-себе через эстетические переживания и идейные озарения...
Константин Свойкин смог убедительно показать образ ученого-карьериста, тогда как в исполнении Михаила Ульянова я более почувствовала запутавшегося карьериста-колхозника. И Марии Федотовой-Орловой удалось избежать сыгранной Ириной Купченко истеричности своей героини. Потому что это - правильно. Не может истерить женщина, даже будучи шантажируемой бывшим мужем, ибо она защищена своей любовью, которая, во-первых, взаимна, а во-вторых, продолжена ожиданием ребенка от любимого человека. Испугана - да, но не до истерики, ибо последняя - признак полного бессилия.
Вообще, чувствуется, что актерский тандем сложился: рисунок отношений между персонажами настолько выглядел естественным и искренным, что временами театральное пространство, как будто исчезало. Пару раз (во время попытки приставания и совместного чтения письма под слезу Константина С.) меня настигло состояние неловкости из-за того, что я будто подглядываю за разворачивающейся драмой, которая реально не предполагает никаких свидетелей...
Как женщину, меня до глубины пронзило одно - очень точное - движение Марии. Буквально на первых минутах действа, желая кому-то позвонить, она дотрагивается до своего живота. И позже, когда начинается шантаж в отношении нее по поводу сына, она уже не дотрагивается, а буквально хватается за него. Действительно, живот как символ жизни/жизненной энергии, реагирует быстрее всего: именно там откликаются страх возможной потери и глубинное переживание за жизнь любимых, но также именно живот напоминает о наличии в себе самой сил всё перенести ради любимых, ради растущей в тебе новой жизни...
Наблюдая за разворачиванием образа героя, разыгрываемого Константином С., не раз ловила себя на смене чувственного восприятия этого персонажа: то как презренного, то как жалкого. Наверное, это один из основных инсайтов для меня, случившихся во время представления: презеренность и жалкость есть две стороны медали (до этого мои переживания подсказывали мне, что либо человек презренен, ибо презирает, унижает достоинство других, либо - жалок, так как не в состоянии защититься от состояния собственной униженности и унижаемости). Так вот актёру шикарно удалось вызвать во мне одновременно (!) и презрение, и жалость (не со-страдание, а жалость, которая сама по себе очень унижающа и мной не-любима). Это случилось со мной в паре эпизодов, касающихся написания анонимки, в которых страх за раскрытие провоцировал агрессию героя по отношению к бывшей жене. Или ещё - в сцене, когда персонаж - глубоко одинокий в этот момент - цепляется (и не в первый раз!) за тепло и уют преданного им же когда-то дома... Благодарю за эту встречу с собой-иной, не привыкшей ни презирать, ни жалеть кого-либо, а тут всё это выползло из меня же самой...
На глазах зрителей действительно разворачивается жизненная драма. Казалось бы, что нового в сюжете? Измены, уходы, предательства, подлость, ложь: всё это - настолько слишком человеческое (ведь у главных героев пьесы даже нет имен, просто - Он и Она). Трусость и безразличие, как эмоциональная защита от страхов, - вот они общечеловеческие истоки подлости - поступков, в которых нет достоинства, нет самоценности, но - сплошные защиты (для тех, кто не смотрел, проговорю, что сюжет пьесы заверчен вогруг Его двойного предательства: предательства своего родного сына и воспитавшей его, как своего, женщины, а также давнего предательстве более талантливого однокрусника, которого нынче любит Она и за которого собирается замуж).
Однако всякий, кто сам оказывается в подобных перипетиях, переживает их индивидуально, ибо прав классик: каждая семья несчастлива по-своему, каждая семья имеет свой жизненный фон, который и иницирует эти глубиннейшие экзистенциальные переживания, в которых земля уходит из-под ног, и не остается ничего, кроме как спасаться - спасаться, либо идя по головам других (как это сделал герой Констанитна Свойкина), либо удерживая себя на плаву силой собственной любви ли (что смогла героиня Марии Федотовой-Орловой), творческих порывов ли. Первым путём идут лелеющие в самих себе нехватку: отсюда - безмерный эгоизм, нарциссизм, паранойя. Вторым - излучающие собой жизненную избыточность.
Столкновение этих типов друг с другом - всегда конфликт, всегда некое разрушение для обоих, но ведь без последнего нет обновления. Разве мог бы Он вне конфликта быть разоблаченным настолько, чтобы вспомнить, как он - когда-то очень давно, как в другой жизни - нёсся за тридевять земль к своему новорожденному сыну (ведь приехал же он к своему сыну потом в армию!), или - чтобы увидеть и признаться себе, что он никого не любит, что он - творческая бездарность. Почему-то показалось, что и Она могла задуматься о том, стоит ли продолжать лгать (скрывать) от Димы, что он ей не-родной сын... В самом спектакле не совсем ясно, ставит ли героиня этот вопрос для себя, но хочется верить, что пережитый ужас возможного разоблачения, взаимная любовь и радость приближающегося материнства дадут ей силы перестать лгать, ибо ложь (и Кант тут бесконечно прав) свидетельствует о бессилии...
И ещё какие-то - уже постановочные - моменты всплывают и наполняют душу благодарностью за пережитое... Точные и уместные музыкальные вставки; танец; что-то, что Она никак не могла сделать с бутылкой коньяка, а Он сделал; цветок в горшке, который - её; ощущение наступившего умиротворения оттого, что рядом с героиней есть-таки по-настоящему любящий её мужчина...
Ещё раз благодарю Марию Федотову-Орлову и Константина Свойкина за одновременные точность и многозначность сыгранных образов, а Сергея Сеничева - за то, что рискнул взяться за эту пьесу без огляда на ее киноверсию и создать совсем иное впечталение, развернув зрителя, в данном случае, меня к самой же себе... Но ведь в этом и есть смысл художественного - встреча с собой-иной, с иным-в-себе через эстетические переживания и идейные озарения...