Владимир Кантор о феномене двойника в русской культуре: послесловие
Прошли две лекции Владимира Кантора на канале "Культура" в проекте "Академия" (первая и вторая) о феномене двойника в русской культуре. Вся суть свелась к обоснованию тезиса о том, что трагедия русской культуры состоит в том, что русская интеллигенция создала для себя двойника в лице народа, который её же потом и уничтожил, погубив попутно себя.
Любовь-жалость к бедному народу, боление за него, формирование его под свои идеалы при идеализации его как носителя правды породили "восстание масс" и массовую гибель как интеллигенции руками этого же народа, так и самого народа, предчувствие чего, в основном, на примере творчества Достоевского было очень убедительно продемонстрировано... Владимир Карлович сделал так же замечательную отсылку к "Тени" Евгения Шварца, где тема двойника раскрыта предельно открыто для понимания (так ведь и его "Дракон" об этом же (!), по сути: о клонировании рабским сознанием двойников, о том, как один дракон приходит на смену другому). Вот, смотрите: любой двойник в силу своей вторичности стремится к власти (чтоб стать первым, а еще лучше, единственным), получает её, уничтожает свой оригинал и гибнет сам. Его возрождение возможно только в условиях оживления первого...
Подумалось, что двойник есть порождение наших чаяний, устремлений, нашей потребности любить, которая при массовой неспособности к этому переходит либо в сплошное жаление, либо в насильственное улучшение двойника (иногда кажется, что русское мессианство - это стремление к власти над миром, а не любовь к нему...). И, конечно, двойник - это выражение как минимум двойственности самого человека, его внутренней расщепленности, не-целостности, когда части его души конфликтуют, а не сотрудничают (об этом говорит так называемая "глубинная психология"), когда другой ему нужен, жизненно необходим, чтоб тот смог заполнить собой существующие пустоты его - нуждающегося в двойнике - души. Ибо вне отношений двойников, другой только увеличивает простор моей души, дополняет (а не заполняет и, тем более уж, не заменяет!) собой мир, но не меня.
Когда мы кого-то жалеем, мы, по сути, возводим его на пьедестал, создавая все условия для превращения его из "раба" в своего же "тирана", в того, кто сядет к нам на шею, свесит ножки, начнет нами помыкать, а если мы чем-то не устроим, то - и в расход пустит... Потому не жалеть надо (и если даже и жалеть, то разумно - в ситуативном отклике, а не тотально), не потворствовать его слабостям, но и не творить из него совершенство, а провоцировать в другом раскрытие его собственных сил. И тогда он сам, может, захочет посовершенствоваться... Большего дара, чем создание условий для увеличения степени свободы другого и его роста в ней, и представить нельзя. Но (!) любим мы ли для этого ближних и дальних?...
В который раз чувствую, что говорит во мне ницшеанство. Впрочем Достоевский, которого анализирует Владимир Кантор, и Ницше довольно-таки близки в описании пары раб-господин (хотя, не всё так просто даже у того же Ницше, который о господах говорит то как об аристократии духа - в идее сверхчеловека, то как о социальной группе; последняя же, как я вижу, вне этой пары не существует, а значит тоже обладает рабским сознанием, хоть и с другим статусом). Причем, двойничество и есть тот архетип, который воспроизводит обе фигуры этой пары... Ведь если оживший ученый из "Тени" будет вести себя по-старому, то повторится всё то же самое. Преодоление двойничества не в том, чтобы исчезла одна из его сторон, а в том, чтобы они полюбили друг друга в созидании. А это - самое сложное, ибо требует преображения обеих.
Как знать, быть может недописанный Фёдором Михайловичем роман "Братья Карамазовы" по его замыслу должен был в конце явить миру Алешу как того, кто смог преодолеть это вечное "проклятье" рабского сознания - двойничество и стать кем-то вроде "сверхчеловека"...
Любовь-жалость к бедному народу, боление за него, формирование его под свои идеалы при идеализации его как носителя правды породили "восстание масс" и массовую гибель как интеллигенции руками этого же народа, так и самого народа, предчувствие чего, в основном, на примере творчества Достоевского было очень убедительно продемонстрировано... Владимир Карлович сделал так же замечательную отсылку к "Тени" Евгения Шварца, где тема двойника раскрыта предельно открыто для понимания (так ведь и его "Дракон" об этом же (!), по сути: о клонировании рабским сознанием двойников, о том, как один дракон приходит на смену другому). Вот, смотрите: любой двойник в силу своей вторичности стремится к власти (чтоб стать первым, а еще лучше, единственным), получает её, уничтожает свой оригинал и гибнет сам. Его возрождение возможно только в условиях оживления первого...
Подумалось, что двойник есть порождение наших чаяний, устремлений, нашей потребности любить, которая при массовой неспособности к этому переходит либо в сплошное жаление, либо в насильственное улучшение двойника (иногда кажется, что русское мессианство - это стремление к власти над миром, а не любовь к нему...). И, конечно, двойник - это выражение как минимум двойственности самого человека, его внутренней расщепленности, не-целостности, когда части его души конфликтуют, а не сотрудничают (об этом говорит так называемая "глубинная психология"), когда другой ему нужен, жизненно необходим, чтоб тот смог заполнить собой существующие пустоты его - нуждающегося в двойнике - души. Ибо вне отношений двойников, другой только увеличивает простор моей души, дополняет (а не заполняет и, тем более уж, не заменяет!) собой мир, но не меня.
Когда мы кого-то жалеем, мы, по сути, возводим его на пьедестал, создавая все условия для превращения его из "раба" в своего же "тирана", в того, кто сядет к нам на шею, свесит ножки, начнет нами помыкать, а если мы чем-то не устроим, то - и в расход пустит... Потому не жалеть надо (и если даже и жалеть, то разумно - в ситуативном отклике, а не тотально), не потворствовать его слабостям, но и не творить из него совершенство, а провоцировать в другом раскрытие его собственных сил. И тогда он сам, может, захочет посовершенствоваться... Большего дара, чем создание условий для увеличения степени свободы другого и его роста в ней, и представить нельзя. Но (!) любим мы ли для этого ближних и дальних?...
В который раз чувствую, что говорит во мне ницшеанство. Впрочем Достоевский, которого анализирует Владимир Кантор, и Ницше довольно-таки близки в описании пары раб-господин (хотя, не всё так просто даже у того же Ницше, который о господах говорит то как об аристократии духа - в идее сверхчеловека, то как о социальной группе; последняя же, как я вижу, вне этой пары не существует, а значит тоже обладает рабским сознанием, хоть и с другим статусом). Причем, двойничество и есть тот архетип, который воспроизводит обе фигуры этой пары... Ведь если оживший ученый из "Тени" будет вести себя по-старому, то повторится всё то же самое. Преодоление двойничества не в том, чтобы исчезла одна из его сторон, а в том, чтобы они полюбили друг друга в созидании. А это - самое сложное, ибо требует преображения обеих.
Как знать, быть может недописанный Фёдором Михайловичем роман "Братья Карамазовы" по его замыслу должен был в конце явить миру Алешу как того, кто смог преодолеть это вечное "проклятье" рабского сознания - двойничество и стать кем-то вроде "сверхчеловека"...