Вновь о мужской жертвенности и женском служении
I. Жертва - это понятие, впитавшее в себя опыт мужского социального бытия. Жизненная стратегия мужчины ориентирована на самоутверждение, а жертва является, по сути, итогом переживания внешнего манипулирования собой в ситуации мужского стремления к полному самоуправлению и контролю над своей жизнью.
Итак, образ мужской любви в европейской культуре - Христос, женской - мать Тереза (даже Франциску Ассизскому с его служением в конце концов потребовалось ощутить на себе стигматы, чтоб пережить любовь именно как жертву, а не служение, чтоб почувствовать её подлинность для себя). Жертвенный характер любви не возможен без страстного порыва, без страстной увлеченности. И эта страсть не может быть вечной, но искусство женщины как раз и состоит в том, чтобы оживлять эту страсть время от времени, в том числе, через духовно-интеллектуальную игру.
Глубинная жертвенность мужской любви состоит в том, чтобы позволить женщине любить так и столько она хочет, чтобы быть способным «вынести много-её» (фильм «Illuminata»). Мужчина чувствует, что он любит, только в моменты жертвования чем-то своим (временем ли, пространством ли) во имя любимой; это не означает, что вне жертвования мужчина не любит (в повседневной заботе, например), но он максимально идентифицирует сам для себя наличие этого состояния лишь через жертву.
Подлинное служение любящей женщины есть такое бытие-для-него, какое он волит, оно -"в дареньи таких свобод, что не расскажешь, где до, где от" (С. Сеничев); женское служение в любви - процесс каждодневный, и потому переживание себя-в-любви также для женщины практически непрерывно: даже, когда она гневается, она не может при этом не чувствовать, как же любит его (чувство сродни, описанному Т. Манном в «Волшебной горе»). Но это, если есть любовь, и если речь идет о женственности, находящейся во внутренней гармонии с мужским началом в себе.
Поэтому любовь мужчины развивается дискретно, тогда как у женщины - перманентно. Отсюда, женщина часто ждет от мужчины именно этого же (постоянного доказательства того, что она любима), но она должна понимать: мужчина не может гореть вечно, горение переходит в тление, и женщине лишь остается тонко чувствовать, когда стоит подбросить дров в огонь, иначе он либо перегорит, либо выгорит. Мало того, мужчине претит постоянная женская любовь (ну, по душе ему дискретность и здесь!), так как у него возникает ощущение, что его жизненное пространство исчезает, растворяется в беспрерывной женской заботе, а ему важно иметь возможность побыть вовне и только для себя.
Далее, так как мужская любовь жертвенна, а женская - служит, то очень часто женщины ожидают от мужчин любви-служения (так появляются "подкаблучники" и "женоненавистники"), а мужчины часто считают, что женщина должна принести в любви жертву (этому соответствует образ "серой мыши" и "стервы": последняя максимально этому сопротивляется). Каждый видит мир сквозь себя, думая, что та форма любви, которая органична своему полу, будет органична и противоположному, но реализация ожидания чаще всего катастрофична для ожидающего. Ведь на жертву способен только мужественный человек: и как мужчины не понимают, что таким образом они омужествляют женщину. Так же и как и женщины: служение предполагает гибкость, мягкость, взыскуя это у мужчины, она делает его женоподобным. Любовь - это, в том числе, способность принимать в другом ту форму любви, которую он «исповедует».
Игнорирование опасности переноса своего стереотипа на другого, приводит, например, к тому, что произошло в "Иванове" у Чехова. Николай Алексеевич не смог увидеть, что любовь Саши - не жертва, а служение, она хотела именно служить (всё в её монологе!!!); но так как для него любовь - жертва, то он не смог принять, изъев себя муками совести, так и не поняв, что женщинам не счастье нужно, а возможность быть с любимым, заботиться о нём, служить ему и в горе, и в болезни, и в печали. Мужчина же стремится дать (абсолютно мужская интенция в самом высоком смысле этого слова!) женщине счастье в силу собственной нацеленности на такое самоутверждение, которое гарантирует социальные показатели типа: статуса, материальной обеспеченности, авторитета.
И, напоследок, о счастье и любви для женщины глазами женщин и мужчин.
Мужское начало нацелено на то, чтобы самоутверждаться и давать, так как через последнее и возможно максимальное самоутверждение. И это приводит к тому, что для мужчины важнейшим вопросом в отношении женщины становится проблема: как сделать женщину счастливой? Мужчина стремиться дать женщине Счастье. Может быть, это стремление еще и потому имеет место быть, что оно - выражение контроля над ситуацией, над женщиной со стороны мужчины (но ведь осчастливить нельзя, счастье - это выражение гармоничности внутреннего мира самого человека, а не благоприятные внешние факторы).
И весь фокус в том, что женщине (с развитой женственностью) не счастье нужно, но возможность осуществлять любовь с её со-радостями, со-переживаниями, которая делает её свободной в своих проявлениях. Женственность хиреет в счастье, а также тогда, когда у женщины нет возможности любить (не умеет, или её любовь не востребована); и тогда ненасытность к счастью только увеличивается, производя на свет вместо женственности стервозность (сказка о "Золотой рыбке" этому пример). Таким образом, женщина не счастья ждет от мужчины, а получение уверенности, что её любовь нужна, важна, не тяготит; по сути, мужчина, если что и может дать, предъявить в качестве дара, так это - свою способность благородно принять любовь женщины, а также силу, чтоб поддерживать и защищать её от того, от чего сама она защититься не в состоянии (последнее же, в принципе, и есть "счастье для женщины" с точки зрения мужчины).
И вот тут и возникает проблема: не всякий мужчина способен быть настолько сильным, чтобы воплощать не свою идею осчастливить женщину, а позволить ей быть в любви такой какая она есть, довериться тому, что женщине нравиться любить: пусть это иногда больно, но через это она и осуществляет свою женственность (ведь сильный не тот, кто контролирует силу другого, а тот, кто доверяет этой силе). И ведь эта женственность, в свою очередь, сторицей вернется тому же мужчине.
Вот и Лермонов об этом же: "Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастие? Насыщенная гордость." (М.Ю.Лермонтов "Герой нашего времени"). Но, с другой стороны, если бы не эта мужская интенция - такая заботливая и ответственная в отношении женщины, - то откуда возьмется мужественность?
II. "Страдательный" характер жертвы просочился в культурное пространство через практику жертвоприношений в культовом служении в мифе и религии. Благодаря этому, существеннейшим моментом понимания жертвы стало то, что жертвоприношение не учитывает волю жертвы, а только интересы других в отношении неё; жертву используют. Единственным исключением стала жертва Христа, совершенная им по собственной воле, что превратило жертвоприношение в акт самопожертвования. Самопожертвование - это самостояние в роли жертвы из любви или чувства долга, хотя и в ответ на социо-культурные или индивидуальные "интриги"/ ожидания.
Мужская любовь, по сути, есть форма преодоления негативного восприятия состояния жертвы в отношениях, например, с женщиной, потому как любовь инициирует переживание себя не как средства, но ценности; самоотверженность в любви мужчины сопряжена с самопожертвованием. Любовь как самопожертвование максимально выражает стремление мужчины к самоутверждению (это не означает, что мужчина не любит вне самопожертвования, но только в жертвовании чем-то своим - вплоть до себя - ради кого-то он и идентифицирует для себя то, что он любит). Если самопожертвование осуществляется в отношении того, кто тоже любит (это важно!!!), то это позволяет переживать жертву как дар (как и сам любящий это переживает), а не как должное (что развращает) и не как вынужденное (что обязывает и усиливает чувство вины другого).
В мужском мире игр-манипуляций и женщина часто оказывается в роли жертвы. И спасать женщину здесь может только одно - всё та же любовь. Ибо, даже будучи вовлеченной в какую-то ситуацию не по воле своей и соответствуя роли пешки в мужской игре, женщина, если любит, никогда не будет чувствовать себя жертвой, а свою жизнь воспринимать как самопожертвование (повторюсь, если она любит). Ведь, так как женская любовь - это, прежде всего, самоотверженность в форме искреннего служения (не прислуживания и не оказания услуг!) любимому мужчине, то и видеть в этом жертвенность неприемлемо.
Скорей всего, любовь для женщины стала таковой (служением) в силу следующего. Во-первых, в мужском обществе женщина долгое время воспринималась как абсолютно зависимое и исполняющее мужскую волю существо, отсюда, изначальная функция женщины - обслуживание мужчины. Во-вторых, такая любовь-служение органична женщине тем, что женское - восприимчиво, это откликающееся начало, так как женская самореализация состоит не столько в самоутверждении, сколько - в освоении ( диалектика освоения/самоутверждения). Женская любовь стала способом и преодоления негативности идеи обслуги, и выражения подлинной женскости (женской жизненной стратегии).
Таким образом, мужское переживание собственной жертвенности и женское - служения породили две формы любви (хотя, сущность любви при этом осталась неизменной: стремление к целостности, к полноте явления индивидуальности, к самосовершенствованию). И, как уже говорилось мною, мужчинам и женщинам определенно свойственно примеривать свой способ-бытия-в-любви на противоположный пол, провоцируя появление подкаблучников ли, серых мышей ли и т.п. Но здесь не об этом.
Итак, образ мужской любви в европейской культуре - Христос, женской - мать Тереза (даже Франциску Ассизскому с его служением в конце концов потребовалось ощутить на себе стигматы, чтоб пережить любовь именно как жертву, а не служение, чтоб почувствовать её подлинность для себя). Жертвенный характер любви не возможен без страстного порыва, без страстной увлеченности. И эта страсть не может быть вечной, но искусство женщины как раз и состоит в том, чтобы оживлять эту страсть время от времени, в том числе, через духовно-интеллектуальную игру.
Глубинная жертвенность мужской любви состоит в том, чтобы позволить женщине любить так и столько она хочет, чтобы быть способным «вынести много-её» (фильм «Illuminata»). Мужчина чувствует, что он любит, только в моменты жертвования чем-то своим (временем ли, пространством ли) во имя любимой; это не означает, что вне жертвования мужчина не любит (в повседневной заботе, например), но он максимально идентифицирует сам для себя наличие этого состояния лишь через жертву.
Подлинное служение любящей женщины есть такое бытие-для-него, какое он волит, оно -"в дареньи таких свобод, что не расскажешь, где до, где от" (С. Сеничев); женское служение в любви - процесс каждодневный, и потому переживание себя-в-любви также для женщины практически непрерывно: даже, когда она гневается, она не может при этом не чувствовать, как же любит его (чувство сродни, описанному Т. Манном в «Волшебной горе»). Но это, если есть любовь, и если речь идет о женственности, находящейся во внутренней гармонии с мужским началом в себе.
Поэтому любовь мужчины развивается дискретно, тогда как у женщины - перманентно. Отсюда, женщина часто ждет от мужчины именно этого же (постоянного доказательства того, что она любима), но она должна понимать: мужчина не может гореть вечно, горение переходит в тление, и женщине лишь остается тонко чувствовать, когда стоит подбросить дров в огонь, иначе он либо перегорит, либо выгорит. Мало того, мужчине претит постоянная женская любовь (ну, по душе ему дискретность и здесь!), так как у него возникает ощущение, что его жизненное пространство исчезает, растворяется в беспрерывной женской заботе, а ему важно иметь возможность побыть вовне и только для себя.
Далее, так как мужская любовь жертвенна, а женская - служит, то очень часто женщины ожидают от мужчин любви-служения (так появляются "подкаблучники" и "женоненавистники"), а мужчины часто считают, что женщина должна принести в любви жертву (этому соответствует образ "серой мыши" и "стервы": последняя максимально этому сопротивляется). Каждый видит мир сквозь себя, думая, что та форма любви, которая органична своему полу, будет органична и противоположному, но реализация ожидания чаще всего катастрофична для ожидающего. Ведь на жертву способен только мужественный человек: и как мужчины не понимают, что таким образом они омужествляют женщину. Так же и как и женщины: служение предполагает гибкость, мягкость, взыскуя это у мужчины, она делает его женоподобным. Любовь - это, в том числе, способность принимать в другом ту форму любви, которую он «исповедует».
Игнорирование опасности переноса своего стереотипа на другого, приводит, например, к тому, что произошло в "Иванове" у Чехова. Николай Алексеевич не смог увидеть, что любовь Саши - не жертва, а служение, она хотела именно служить (всё в её монологе!!!); но так как для него любовь - жертва, то он не смог принять, изъев себя муками совести, так и не поняв, что женщинам не счастье нужно, а возможность быть с любимым, заботиться о нём, служить ему и в горе, и в болезни, и в печали. Мужчина же стремится дать (абсолютно мужская интенция в самом высоком смысле этого слова!) женщине счастье в силу собственной нацеленности на такое самоутверждение, которое гарантирует социальные показатели типа: статуса, материальной обеспеченности, авторитета.
И, напоследок, о счастье и любви для женщины глазами женщин и мужчин.
Мужское начало нацелено на то, чтобы самоутверждаться и давать, так как через последнее и возможно максимальное самоутверждение. И это приводит к тому, что для мужчины важнейшим вопросом в отношении женщины становится проблема: как сделать женщину счастливой? Мужчина стремиться дать женщине Счастье. Может быть, это стремление еще и потому имеет место быть, что оно - выражение контроля над ситуацией, над женщиной со стороны мужчины (но ведь осчастливить нельзя, счастье - это выражение гармоничности внутреннего мира самого человека, а не благоприятные внешние факторы).
И весь фокус в том, что женщине (с развитой женственностью) не счастье нужно, но возможность осуществлять любовь с её со-радостями, со-переживаниями, которая делает её свободной в своих проявлениях. Женственность хиреет в счастье, а также тогда, когда у женщины нет возможности любить (не умеет, или её любовь не востребована); и тогда ненасытность к счастью только увеличивается, производя на свет вместо женственности стервозность (сказка о "Золотой рыбке" этому пример). Таким образом, женщина не счастья ждет от мужчины, а получение уверенности, что её любовь нужна, важна, не тяготит; по сути, мужчина, если что и может дать, предъявить в качестве дара, так это - свою способность благородно принять любовь женщины, а также силу, чтоб поддерживать и защищать её от того, от чего сама она защититься не в состоянии (последнее же, в принципе, и есть "счастье для женщины" с точки зрения мужчины).
И вот тут и возникает проблема: не всякий мужчина способен быть настолько сильным, чтобы воплощать не свою идею осчастливить женщину, а позволить ей быть в любви такой какая она есть, довериться тому, что женщине нравиться любить: пусть это иногда больно, но через это она и осуществляет свою женственность (ведь сильный не тот, кто контролирует силу другого, а тот, кто доверяет этой силе). И ведь эта женственность, в свою очередь, сторицей вернется тому же мужчине.
Вот и Лермонов об этом же: "Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастие? Насыщенная гордость." (М.Ю.Лермонтов "Герой нашего времени"). Но, с другой стороны, если бы не эта мужская интенция - такая заботливая и ответственная в отношении женщины, - то откуда возьмется мужественность?
II. "Страдательный" характер жертвы просочился в культурное пространство через практику жертвоприношений в культовом служении в мифе и религии. Благодаря этому, существеннейшим моментом понимания жертвы стало то, что жертвоприношение не учитывает волю жертвы, а только интересы других в отношении неё; жертву используют. Единственным исключением стала жертва Христа, совершенная им по собственной воле, что превратило жертвоприношение в акт самопожертвования. Самопожертвование - это самостояние в роли жертвы из любви или чувства долга, хотя и в ответ на социо-культурные или индивидуальные "интриги"/ ожидания.
Мужская любовь, по сути, есть форма преодоления негативного восприятия состояния жертвы в отношениях, например, с женщиной, потому как любовь инициирует переживание себя не как средства, но ценности; самоотверженность в любви мужчины сопряжена с самопожертвованием. Любовь как самопожертвование максимально выражает стремление мужчины к самоутверждению (это не означает, что мужчина не любит вне самопожертвования, но только в жертвовании чем-то своим - вплоть до себя - ради кого-то он и идентифицирует для себя то, что он любит). Если самопожертвование осуществляется в отношении того, кто тоже любит (это важно!!!), то это позволяет переживать жертву как дар (как и сам любящий это переживает), а не как должное (что развращает) и не как вынужденное (что обязывает и усиливает чувство вины другого).
В мужском мире игр-манипуляций и женщина часто оказывается в роли жертвы. И спасать женщину здесь может только одно - всё та же любовь. Ибо, даже будучи вовлеченной в какую-то ситуацию не по воле своей и соответствуя роли пешки в мужской игре, женщина, если любит, никогда не будет чувствовать себя жертвой, а свою жизнь воспринимать как самопожертвование (повторюсь, если она любит). Ведь, так как женская любовь - это, прежде всего, самоотверженность в форме искреннего служения (не прислуживания и не оказания услуг!) любимому мужчине, то и видеть в этом жертвенность неприемлемо.
Скорей всего, любовь для женщины стала таковой (служением) в силу следующего. Во-первых, в мужском обществе женщина долгое время воспринималась как абсолютно зависимое и исполняющее мужскую волю существо, отсюда, изначальная функция женщины - обслуживание мужчины. Во-вторых, такая любовь-служение органична женщине тем, что женское - восприимчиво, это откликающееся начало, так как женская самореализация состоит не столько в самоутверждении, сколько - в освоении ( диалектика освоения/самоутверждения). Женская любовь стала способом и преодоления негативности идеи обслуги, и выражения подлинной женскости (женской жизненной стратегии).
Таким образом, мужское переживание собственной жертвенности и женское - служения породили две формы любви (хотя, сущность любви при этом осталась неизменной: стремление к целостности, к полноте явления индивидуальности, к самосовершенствованию). И, как уже говорилось мною, мужчинам и женщинам определенно свойственно примеривать свой способ-бытия-в-любви на противоположный пол, провоцируя появление подкаблучников ли, серых мышей ли и т.п. Но здесь не об этом.