Так кто же написал 4 миллиона доносов?*
Забудут? - вот чем удивили!
Меня забывали не раз,
Сто раз я лежала в могиле,
Где, может быть, я и сейчас.
А Муза и глохла и слепла,
В земле истлевала зерном,
Чтоб после, как Феникс из пепла,
В эфире восстать голубом**
А.Ахматова
*- риторический вопрос, когда-то заданный С.Довлатовым
**-Анне Андреевне повезло, она не застала эфир наших федеральных каналов.
Случайно обнаружила новый вид "светлых человечков" в ЖЖ: человек выбирает себе жертву и начинает собирать на нее досье. В зависимости от способностей, мотивации и энергии дознавателя иногда получается внушительно: каждый день объекта расследования изучен, запротоколирован, снабжен злобными комментариями. Туда же прилагаются видео и аудиоматериалы, нарытые добросовестным копателем, расшифровки интервью со знакомыми и родственниками, часто переводные материалы - неленивые люди этим занимаются, с душой к делу подходят. Цель: опорочить объект преследования.
Сам по себе метод не нов, не буду вспоминать эпические советские битвы в духе "Пастернака не читал, но осуждаю". В 90-е некто Т. Катаева возродила жанр романа-доноса. Она написала и издала 2-х томник "Анти-Ахматова", в течение 10 лет тщательно изучая жизнь и окружение знаменитого поэта, буквально по дням, с привлечением множества свидетельств, тенденциозно компануя материал таким образом, чтобы у читателя создался образ мелкой, лживой и мстительной женщины и малоталантливого поэта. Автору множество раз задавали вопрос, зачем ей это и не лучше ли было направить свою энергию на благое дело. И она каждый раз неизменно отвечала, что не лучше.
Сейчас кажется, что Т.Катаева - по нынешним меркам - нормальный журналист, опубликовала свое расследование под своим именем, текст почти документальный, без совсем уж безумных домыслов.
То, что я нашла в ЖЖ: автор скрыт под псевдонимом, объект преследования - покойная Елизавета Глинка, цель - опасение, что ее слишком возвеличат и чуть ли не причислят к лику святых, а этого никак нельзя допустить. И понеслось в духе телевизионных ток-шоу : нарочитое искажение имени, исследование биографии, начиная с дедушки мужа, сомнения в отцовстве детей и подлинности дипломов об образовании и многое-многое другое. Огромный архив, ещё больше домыслов и откровенных выдумок, масса комментариев, короче, всё, как сейчас принято. Автор расследования не поленилась сходить на похороны (вопросы, зачем, ей задавали, в ответ - нецензурная брань).
Тут же подтянулась неспящая армия конспирологов с неувядающим рефреном "ничего не было": не было катастрофы, неизвестно, кто похоронен на Новодевичьем, зачем летели и так до забалтывания вопроса (и вообще, ничего не было, ни сталинских репрессий, ни Холокоста, ни Катыни, ни расстрела в Новочеркасске - ничего, это налетает после каждой катастрофы и каждого теракта).
Конца этому не предвидится, судя по дотошности и градусу ненависти инициатора.
Сказать, что я в недоумении, - ничего не сказать. И всё это делают высокодуховные тетеньки в платочках, с поджатыми губками рассуждающие о том, как правильно жить.
Закончу Бродским, чтобы немного уйти от тухлятины - нарезка из стихов к А.А.А.
Закричат и захлопочут петухи,
загрохочут по проспекту сапоги,
засверкает лошадиный изумруд,
в одночасье современники умрут.
Так начнется двадцать первый, золотой,
на тропинке, красным солнцем залитой,
на вопросы и проклятия в ответ,
обволакивая паром этот свет.
Но на Марсовое поле дотемна
Вы придете одинешенька-одна,
в синем платье, как бывало уж не раз,
но навечно без поклонников, без нас.
Только трубочка бумажная в руке,
лишь такси за Вами едет вдалеке,
рядом плещется блестящая вода,
до асфальта провисают провода.
Вы поднимете прекрасное лицо --
громкий смех, как поминальное словцо,
звук неясный на нагревшемся мосту --
на мгновенье взбудоражит пустоту.
Я не видел, не увижу Ваших слез,
не услышу я шуршания колес,
уносящих Вас к заливу, к деревам,
по отечеству без памятника Вам.
В теплой комнате, как помнится, без книг,
без поклонников, но также не для них,
опирая на ладонь свою висок,
Вы напишете о нас наискосок.
Не прошу ни любви, ни признания,
ни волненья, рукав теребя...
Долгой жизни тебе, расстояние!
Но я снова прошу для себя
безразличную ласковость добрую
и при встрече -- все то же житье.
Приношу Вам любовь свою долгую,
сознавая ненужность ее.