Вольная птица, несущая свет…
Концерт закончился. Аплодисменты не стихали. Кричали «БИС»!
Маша не стала уходить. Она предложила спеть песню нам. Я стеснялась петь.
Когда мы подумали, что все еще немного продолжится - все закончилось. Маша ушла.
Когда мы ее увидели - тайна опустилась, как предчувствие.
Хрупкая, стройная, нежно-изящная и такая сильная одновременно - стеснительно улыбалась.
Никто не посмел нарушить тишину. Внимательно следили, вызывая интерес в самих себе. Что нас ждет?
Она улыбалась. Солнышка было в ее глазах столько, что хватило бы целиком на весь свет - лучиками нежно по нашим сердцам. Внимательно и осторожно. Хрупкое счастье. Берегли!
Весь концерт я пыталась не расплакаться. Мне сложно удавалось это.
Слова песен и словно наполненной рекой текущая музыка - прозрачная, спокойная, грустная - мне было непросто всё. Неловко от того, что не позволяю литься слезам по моим щекам - тихо и исцеляющее, как мне бы того хотелось.
Глядя на Машу - сильную, нежную и красивую, питалась изнутри идущим из нее светом. Она улыбалась всегда. Всему и всем на свете. Улыбалась изнутри, светилась. Грустила, вспоминала, нежилась в своем счастливом счастье - дарила, отдавала. Непереставая.
Эта ее врожденная скромность - очень правильная скромность. Добрая. Подкупающая.
Я улыбалась, каждый раз, когда ловила ее улыбку. Грустила вместе с ней, когда грустила она. Тосковала, когда тоска накатывала и отступала, унося куда-то в мое далекое-далекое детство. Было непредвиденно хорошо! Окунуться, полюбить себя маленькой и простить себе желание оставаться ребенком всегда!
Рядом сидела взрослеющая моя доченька. Тихонечко прижималась, обнимала, ласкалась и слушала. Она тоже умеет грустить, плакать, тосковать, любить, но ее детство еще только начинается. Ее слезы совсем по другим поводам.
Она попросила у меня разрешения нарисовать Машу. Получилось очень точно, правильно и честно. Там была гитара и платье в разную цветную полоску. Совсем, как у Маши. Листочек бережно подарился хозяйке, которая, казалось, стала улыбаться еще сильнее, как просто улыбаться уже невозможно!
В этот вечер безмолвно позволила себе почти все - быть разной, быть ранимой, быть светлой, быть мудрой, быть грешной, быть несправедливой. Простить и Принять. Почти все в себе.
Мое сердце искренним теплом наполнилось и засветилось ярким светом - солнечным, Машиным.
В этом мире не было больше ничего такого, о чем хотелось бы забыть. Все было правильным. Таким, каким должно быть и это моя правда! Моя вольная птица вернулась ко мне из детства, уютно поселилась на плече. Иногда мягко перебираясь с лапки на лапку, напоминает о себе тихими прикосновениями и воркует рядышком до сих пор. Даже во сне.
Я снова умею петь!
И мне больше совсем не хочется плакать.
P.S.
После концерта дочка попросила автограф. В Машином послании была одна фраза: «Наташа! Слушай сердцем!»
Маша не стала уходить. Она предложила спеть песню нам. Я стеснялась петь.
Когда мы подумали, что все еще немного продолжится - все закончилось. Маша ушла.
Когда мы ее увидели - тайна опустилась, как предчувствие.
Хрупкая, стройная, нежно-изящная и такая сильная одновременно - стеснительно улыбалась.
Никто не посмел нарушить тишину. Внимательно следили, вызывая интерес в самих себе. Что нас ждет?
Она улыбалась. Солнышка было в ее глазах столько, что хватило бы целиком на весь свет - лучиками нежно по нашим сердцам. Внимательно и осторожно. Хрупкое счастье. Берегли!
Весь концерт я пыталась не расплакаться. Мне сложно удавалось это.
Слова песен и словно наполненной рекой текущая музыка - прозрачная, спокойная, грустная - мне было непросто всё. Неловко от того, что не позволяю литься слезам по моим щекам - тихо и исцеляющее, как мне бы того хотелось.
Глядя на Машу - сильную, нежную и красивую, питалась изнутри идущим из нее светом. Она улыбалась всегда. Всему и всем на свете. Улыбалась изнутри, светилась. Грустила, вспоминала, нежилась в своем счастливом счастье - дарила, отдавала. Непереставая.
Эта ее врожденная скромность - очень правильная скромность. Добрая. Подкупающая.
Я улыбалась, каждый раз, когда ловила ее улыбку. Грустила вместе с ней, когда грустила она. Тосковала, когда тоска накатывала и отступала, унося куда-то в мое далекое-далекое детство. Было непредвиденно хорошо! Окунуться, полюбить себя маленькой и простить себе желание оставаться ребенком всегда!
Рядом сидела взрослеющая моя доченька. Тихонечко прижималась, обнимала, ласкалась и слушала. Она тоже умеет грустить, плакать, тосковать, любить, но ее детство еще только начинается. Ее слезы совсем по другим поводам.
Она попросила у меня разрешения нарисовать Машу. Получилось очень точно, правильно и честно. Там была гитара и платье в разную цветную полоску. Совсем, как у Маши. Листочек бережно подарился хозяйке, которая, казалось, стала улыбаться еще сильнее, как просто улыбаться уже невозможно!
В этот вечер безмолвно позволила себе почти все - быть разной, быть ранимой, быть светлой, быть мудрой, быть грешной, быть несправедливой. Простить и Принять. Почти все в себе.
Мое сердце искренним теплом наполнилось и засветилось ярким светом - солнечным, Машиным.
В этом мире не было больше ничего такого, о чем хотелось бы забыть. Все было правильным. Таким, каким должно быть и это моя правда! Моя вольная птица вернулась ко мне из детства, уютно поселилась на плече. Иногда мягко перебираясь с лапки на лапку, напоминает о себе тихими прикосновениями и воркует рядышком до сих пор. Даже во сне.
Я снова умею петь!
И мне больше совсем не хочется плакать.
P.S.
После концерта дочка попросила автограф. В Машином послании была одна фраза: «Наташа! Слушай сердцем!»