Немного о способности терапевта быть плохим объектом
Прекрасный Лоуренс Эпштейн о школе Спотница и работе с агрессией. Из статьи "Представления о работе с деструктивной агрессией с точки зрения интерперсональной теории/теории объектных отношений":
Интерпретации и обсуждение сопротивления пациента обычно остаются на интеллектуальном уровне и отличаются очень малым аффектом или его отсутствием. Пациенту нужна простая причина позволить себе иметь негативные чувства к терапии и терапевту, которые невозможно отрицать. Такой контекст создается, когда становится очевидно, что терапия на самом деле не помогает, что она зашла в тупик или что состояние пациента по факту ухудшилось. Это дает терапевту возможность расшатать склонность пациента винить самого себя за то, что он все делает плохо.
Опираясь на факты, теперь он может сухо, но настойчиво повторять пациенту, что так как он, пациент, старается сотрудничать изо всех сил, то единственный разумный и справедливый вывод, к которому можно прийти - это то, что терапевт, а не пациент, ответственен за провал терапии (Spotnitz, 1969). Как бы рьяно пациент не спорил с этой идеей, рано или поздно он скорее всего ее примет и начнет спонтанно выражать гнев и недовольство.
Следующие высказывания являются довольно типичными:
Итак, если это ваша вина, то что же вы с этим делаете?!
(или)
Звучит так, словно вам все равно - это ваша вина, и что теперь?!
Как будто вам вообще плевать.
(или)
Я поверить не могу, что вы действительно это имеете в виду!
(или)
Если дело в этом, какого лешего я вообще должен продолжать сюда приходить!
За что я вам плачу. Какого я вообще творю, что продолжаю ходить к некомпетентному терапевту!
(или)
Это какой-то трюк, чтобы меня разозлить?
Я не люблю, когда мной манипулируют!
(или)
Я вас предупреждаю, если вы будете продолжать в том же духе (после того, как терапевт настаивает на своей точке зрения в этом споре), то я ухожу! (Я уйду и не вернусь!)
(или)
Итак, это ваша вина. Мне-то что теперь делать?
(гневно)
Из-за вас я чувствую себя безнадежно как никогда!
Одна из главных причин, почему некоторые пациенты отчаянно борются против признания, что терапевт их подвел, заключается в том, что после такого признания у них не останется выбора, кроме как незамедлительно окончить терапию. Кажется, что такое завершение продиктовано логикой. Не будет ли пациент дураком, если останется в терапии с терапевтом, чья некомпетентность доказана и признана? Его друзья и семья точно бы так подумали. Таким образом, поначалу пациент не может понять очевидное ожидание терапевта, что работа должна продолжаться как ни в чем не бывало, это сбивает его с толку.
С этим можно обойтись следующим образом: когда пациент приходит к заключению, что он должен прервать терапию, или спрашивает, почему от него ожидается, что он продолжит работать с некомпетентным терапевтом, терапевт должен спросить его:
Т: Почему вы должны перестать приходить на терапию к некомпетентному терапевту?
П: Вы с ума сошли? Я буду круглый дурак.
Т: Почему же вы будете дурак.
П: Мне не станет лучше.
Т: Откуда вы знаете, что вам не станет лучше?
П: Как мне может стать лучше, если вы некомпетентный?
Т: Откуда вы знаете, что я останусь некомпетентным?
Спокойное отношение терапевта к своему провалу и его ожидание, что его компетентность скорее всего улучшится, если пациент удержится в работе с ним, обычно оказывает расслабляющее и даже успокаивающее воздействие на пациента. Он чувствует облегчение от пугающей идеи, что, если он обнаружит недостатки терапевта и терапии, то должен прервать лечение.
Когда пациент начинает более свободно позволять себе спонтанные выражения раздражения, гнева, неудовольствия и критики к терапевту, запускается процесс, который постепенно разоружает способность направлять агрессию на себя и отрицать или каким-то иным образом игнорировать негативные чувства и мысли, которые у него могут быть к объектам, которых он любит, и в которых нуждается.
Всемогущество постепенно исчезает по мере того, как пациент начинает все больше осознавать свою зависимость от способности терапевта обеспечивать достаточно хорошую терапию. Он начинает с тревогой признавать, что терапевт действительно может подвести его, как это сделали его родители.
Интерпретации и обсуждение сопротивления пациента обычно остаются на интеллектуальном уровне и отличаются очень малым аффектом или его отсутствием. Пациенту нужна простая причина позволить себе иметь негативные чувства к терапии и терапевту, которые невозможно отрицать. Такой контекст создается, когда становится очевидно, что терапия на самом деле не помогает, что она зашла в тупик или что состояние пациента по факту ухудшилось. Это дает терапевту возможность расшатать склонность пациента винить самого себя за то, что он все делает плохо.
Опираясь на факты, теперь он может сухо, но настойчиво повторять пациенту, что так как он, пациент, старается сотрудничать изо всех сил, то единственный разумный и справедливый вывод, к которому можно прийти - это то, что терапевт, а не пациент, ответственен за провал терапии (Spotnitz, 1969). Как бы рьяно пациент не спорил с этой идеей, рано или поздно он скорее всего ее примет и начнет спонтанно выражать гнев и недовольство.
Следующие высказывания являются довольно типичными:
Итак, если это ваша вина, то что же вы с этим делаете?!
(или)
Звучит так, словно вам все равно - это ваша вина, и что теперь?!
Как будто вам вообще плевать.
(или)
Я поверить не могу, что вы действительно это имеете в виду!
(или)
Если дело в этом, какого лешего я вообще должен продолжать сюда приходить!
За что я вам плачу. Какого я вообще творю, что продолжаю ходить к некомпетентному терапевту!
(или)
Это какой-то трюк, чтобы меня разозлить?
Я не люблю, когда мной манипулируют!
(или)
Я вас предупреждаю, если вы будете продолжать в том же духе (после того, как терапевт настаивает на своей точке зрения в этом споре), то я ухожу! (Я уйду и не вернусь!)
(или)
Итак, это ваша вина. Мне-то что теперь делать?
(гневно)
Из-за вас я чувствую себя безнадежно как никогда!
Одна из главных причин, почему некоторые пациенты отчаянно борются против признания, что терапевт их подвел, заключается в том, что после такого признания у них не останется выбора, кроме как незамедлительно окончить терапию. Кажется, что такое завершение продиктовано логикой. Не будет ли пациент дураком, если останется в терапии с терапевтом, чья некомпетентность доказана и признана? Его друзья и семья точно бы так подумали. Таким образом, поначалу пациент не может понять очевидное ожидание терапевта, что работа должна продолжаться как ни в чем не бывало, это сбивает его с толку.
С этим можно обойтись следующим образом: когда пациент приходит к заключению, что он должен прервать терапию, или спрашивает, почему от него ожидается, что он продолжит работать с некомпетентным терапевтом, терапевт должен спросить его:
Т: Почему вы должны перестать приходить на терапию к некомпетентному терапевту?
П: Вы с ума сошли? Я буду круглый дурак.
Т: Почему же вы будете дурак.
П: Мне не станет лучше.
Т: Откуда вы знаете, что вам не станет лучше?
П: Как мне может стать лучше, если вы некомпетентный?
Т: Откуда вы знаете, что я останусь некомпетентным?
Спокойное отношение терапевта к своему провалу и его ожидание, что его компетентность скорее всего улучшится, если пациент удержится в работе с ним, обычно оказывает расслабляющее и даже успокаивающее воздействие на пациента. Он чувствует облегчение от пугающей идеи, что, если он обнаружит недостатки терапевта и терапии, то должен прервать лечение.
Когда пациент начинает более свободно позволять себе спонтанные выражения раздражения, гнева, неудовольствия и критики к терапевту, запускается процесс, который постепенно разоружает способность направлять агрессию на себя и отрицать или каким-то иным образом игнорировать негативные чувства и мысли, которые у него могут быть к объектам, которых он любит, и в которых нуждается.
Всемогущество постепенно исчезает по мере того, как пациент начинает все больше осознавать свою зависимость от способности терапевта обеспечивать достаточно хорошую терапию. Он начинает с тревогой признавать, что терапевт действительно может подвести его, как это сделали его родители.