АЙСЯ НА ПОЧТЕ
Недавно я отправляла зарубежным товарищам кое-какие фрагменты родины. А наше почтовое отделение - тоже фрагмент родины - всегда было для меня источником новых впечатлений о жизни ( например). В этот раз сначала было скучно. Очередь двигалась медленно, печально, но как-то привычно, никто не роптал, не буянил, не выдвигал политических требований, не кричал "мне только наклеить марку" и не рвал рубаху на груди. Я подумала: наконец-то - стабильность. И сюда добралась.
Устав стоять, я присела на освободившийся стульчик возле почтового столика. Маленькая тощенькая девочка, не то предшкольного, не до дошкольного возраста, высунув от усердия язык, марала казённые бланки казённой ручкой. Я скосила глаз; девочка очень крупно выводила слово АЙСЯ, украшая его кривыми виньетками. "Наверное, её так зовут, - решила я и пригляделась к девочке; тут же мне показалось, что в личике её есть что-то восточное. - Алия, Азиза... Айся... Логично". Девочка отбросила обработанный бланк и пыхтя приступила к следующему. Снова нарисовалось уверенное и крупное АЙСЯ. "Тебя зовут Айся?" - я решила удостовериться. Девочка взглянула на меня исподлобья и вдруг расхохоталась. После чего вернулась к своему занятию, пару раз подхихикнув. "А что тут смешного?.. Наверное, это она кокетничает", - подумала я и вспомнила одного эротомана из "Жизни Клима Самгина", который по поводу маленькой Алины Телепневой заметил "как рано начинается женщина!"
Потом, наблюдая за старательным ребёнком, я вспомнила молодых женщин из американских фильмов, которые перед тем как выйти замуж (или только что выйдя замуж) увлечённо исписывали бумагу своей новой подписью: миссис такая-то. Но с ними-то понятно. Новая жизнь, все дела. А с чего бы юной Айсе так зацикливаться на своём имени?
Я стала рассматривать людей в очереди и вычислила мать девочки: она периодически бросала на дочь хмурые и осуждающие взгляды - мол, не тем ты занимаешься, Айся. Девочка, однако, своего занятия не оставляла. Кучка испорченных бланков росла. "Айся, Айся... - вздохнула я. - Нарисуй лучше собачку". Девочка презрительно покривилась, но уступила глупой тёте и быстро набросала кружок с усами и ушами, после чего вернулась к делу серьёзному и ответственному, а именно - к написанию слова АЙСЯ на очередном бланке. Но я решила сбить её с пути. "А теперь, - говорю, - нарисуй кошечку". Девочка изобразила лицом недвусмысленное "ну ёлки-палки!" и снова набросала кружок с усами и ушами. И вернулась к своему АЙСЯ. "Лошадь нарисуй!" - потребовала я. Девочка посмотрела мне прямо в глаза. "Сама ты лошадь", - вот что сказал мне её взгляд. И она снова нарисовала кружок; подумала, приделала к нему ноги, сунула лошадь мне под руку. И опять - АЙСЯ. Дальнейшее наше общение проходило в том же духе. Девочка так и не сказала мне ни слова, только один раз, явно намекая на то, что я не всё в этой жизни понимаю, выразительно постучала пальцем по лбу (по своему, к счастью).
Подошла моя очередь. Поскольку бандероли отправлялись в заграничное турне, "куда-кому" было заполнено латиницей. Почтовая же женщина вбивала в чек кириллицу - и озадачилась, силясь прочесть фамилию адресата: "Ми... Ме... Мелстайн?" Я хотела пошутить, ответив "Бернстайн", но удержалась и ответила серьёзно: "Ну что вы, какой Мелстайн? Мильштейн. Простая русская фамилия". Женщина грустно и понимающе покивала.
Мать Айси тоже отстояла своё и увела Айсю. Я задержалась у почтового столика и оценила творческое наследие: уже было не понять, какой кружок с приделанными к нему причиндалами означал лошадку, какой - верблюда, какой - бегемота. Рядом с маленьким зоопарком высился ворох бланков с жирным и уверенным АЙСЯ.
И тут, в самый последний момент, до меня дошло. Я поднесла одну из бумажек к своим слабовидящим глазам и убедилась: в напечатанном на бланке слове "опись" была аккуратно и тоненько зачёркнута последняя буква, после чего следовало то самое - победное АЙСЯ; получалось - описАЙСЯ. Описайся! - вот в чём было заключено послание.
Девочка! Я поняла тебя. Если ты когда-нибудь это прочтёшь, знай: в России две тысячи четырнадцатого года многие последовали твоему совету, вольно или невольно.
Устав стоять, я присела на освободившийся стульчик возле почтового столика. Маленькая тощенькая девочка, не то предшкольного, не до дошкольного возраста, высунув от усердия язык, марала казённые бланки казённой ручкой. Я скосила глаз; девочка очень крупно выводила слово АЙСЯ, украшая его кривыми виньетками. "Наверное, её так зовут, - решила я и пригляделась к девочке; тут же мне показалось, что в личике её есть что-то восточное. - Алия, Азиза... Айся... Логично". Девочка отбросила обработанный бланк и пыхтя приступила к следующему. Снова нарисовалось уверенное и крупное АЙСЯ. "Тебя зовут Айся?" - я решила удостовериться. Девочка взглянула на меня исподлобья и вдруг расхохоталась. После чего вернулась к своему занятию, пару раз подхихикнув. "А что тут смешного?.. Наверное, это она кокетничает", - подумала я и вспомнила одного эротомана из "Жизни Клима Самгина", который по поводу маленькой Алины Телепневой заметил "как рано начинается женщина!"
Потом, наблюдая за старательным ребёнком, я вспомнила молодых женщин из американских фильмов, которые перед тем как выйти замуж (или только что выйдя замуж) увлечённо исписывали бумагу своей новой подписью: миссис такая-то. Но с ними-то понятно. Новая жизнь, все дела. А с чего бы юной Айсе так зацикливаться на своём имени?
Я стала рассматривать людей в очереди и вычислила мать девочки: она периодически бросала на дочь хмурые и осуждающие взгляды - мол, не тем ты занимаешься, Айся. Девочка, однако, своего занятия не оставляла. Кучка испорченных бланков росла. "Айся, Айся... - вздохнула я. - Нарисуй лучше собачку". Девочка презрительно покривилась, но уступила глупой тёте и быстро набросала кружок с усами и ушами, после чего вернулась к делу серьёзному и ответственному, а именно - к написанию слова АЙСЯ на очередном бланке. Но я решила сбить её с пути. "А теперь, - говорю, - нарисуй кошечку". Девочка изобразила лицом недвусмысленное "ну ёлки-палки!" и снова набросала кружок с усами и ушами. И вернулась к своему АЙСЯ. "Лошадь нарисуй!" - потребовала я. Девочка посмотрела мне прямо в глаза. "Сама ты лошадь", - вот что сказал мне её взгляд. И она снова нарисовала кружок; подумала, приделала к нему ноги, сунула лошадь мне под руку. И опять - АЙСЯ. Дальнейшее наше общение проходило в том же духе. Девочка так и не сказала мне ни слова, только один раз, явно намекая на то, что я не всё в этой жизни понимаю, выразительно постучала пальцем по лбу (по своему, к счастью).
Подошла моя очередь. Поскольку бандероли отправлялись в заграничное турне, "куда-кому" было заполнено латиницей. Почтовая же женщина вбивала в чек кириллицу - и озадачилась, силясь прочесть фамилию адресата: "Ми... Ме... Мелстайн?" Я хотела пошутить, ответив "Бернстайн", но удержалась и ответила серьёзно: "Ну что вы, какой Мелстайн? Мильштейн. Простая русская фамилия". Женщина грустно и понимающе покивала.
Мать Айси тоже отстояла своё и увела Айсю. Я задержалась у почтового столика и оценила творческое наследие: уже было не понять, какой кружок с приделанными к нему причиндалами означал лошадку, какой - верблюда, какой - бегемота. Рядом с маленьким зоопарком высился ворох бланков с жирным и уверенным АЙСЯ.
И тут, в самый последний момент, до меня дошло. Я поднесла одну из бумажек к своим слабовидящим глазам и убедилась: в напечатанном на бланке слове "опись" была аккуратно и тоненько зачёркнута последняя буква, после чего следовало то самое - победное АЙСЯ; получалось - описАЙСЯ. Описайся! - вот в чём было заключено послание.
Девочка! Я поняла тебя. Если ты когда-нибудь это прочтёшь, знай: в России две тысячи четырнадцатого года многие последовали твоему совету, вольно или невольно.