Сгущенка, женщины и сердце ребенка (рассказ в три страницы)
Так получилось, что в мои шесть лет на дворе стоял девяносто четвертый год, и стоял неуверенно. Но шестилетний я не хотел понимать взрослых тягот экономического кризиса, а, как всякий ребенок, хотел сладостей. Чтобы отдать справедливость родителям, должен заметить, что сладкое было на столе каждый день. Однако только в виде не самого удачного домашнего вишневого варенья. И то, если бы было что другое к макаронам, то и варенья мне бы, наверное, не доставалось так часто.
К счастью, моя бабушка работала на кондитерской фабрике и к тому же жила в одной квартире с нами (хотя мои родители последнему факту не были так рады, как я). Нет, не подумайте, что она приносила домой вдоволь печений, конфет и пирожных и мы могли все это есть, сколько влезет. Отнюдь. Обычно, если что и удавалось ей принести с работы, то это бережно хранилось в кладовке до какого-нибудь редкого праздника, и только тогда торжественно съедалось в небольшом и строго определенном количестве на каждого члена семьи.
Конечно, все это специально ставилось на самую верхнюю полку кладовой, чтобы я не мог достать даже с табуретки. Но преимущество детства вообще, а полуголодного в особенности, заключается в малом весе, так что я просто-таки карабкался наверх прямо по полкам. Штучные сладости я никогда не решался есть, так как был уверен, что все они пересчитаны, записаны и запомнены. Разве если попадалось очень ломкое, крошащееся печенье, то можно было подобрать крошки.
Но однажды бабушка принесла баночку сгущенки и мне пришла в голову гениальная идея. Продырявив кончиком ножа мааааааленькую дырочку, я стал изредка, оставаясь дома один, посасывать из нее сгущенку. Конечно, при взгляде на крышку банки все становилось ясно. Но ведь никто не собирался смотреть на нее до дня, известного одним взрослым. А на верхней полке, когда сам стоишь на полу, банка выглядела вполне обыкновенно, не внушая никаких подозрений. Я не слишком злоупотреблял, поверьте, я был на диво волевым ребенком и позволял себе один ничтожный глоточек, быть может, раз в неделю. И, возможно, при таком небольшом расходе это сошло бы мне с рук. Но меня погубила женщина.
Анечка из соседнего подъезда была дочкой подружки моей мамы. Она мне нравилась, хотя и была капризной девчонкой. А может, именно поэтому и нравилась. Иногда она бывала у нас, если дома ее было не с кем оставить, а одной ей бывало страшно. Но она не очень-то ценила мое гостеприимство. В очередной раз нас оставили вместе накануне моего Дня рождения.
В этот день она как будто специально вредничала еще больше обычного, без всякого почтения к тому, что я был уже почти именинник. То и дело она говорила, как ей скучно, и что лучше бы она осталась дома (хотя я прекрасно знал, что дома она бы сидела в углу и хныкала до самого возвращения родителей, это мне мама рассказывала). Я не знал, чем доказать ей свою состоятельность и интересность. Наконец, я выдумал и выпалил:
- Да я могу сделать так, что прямо сейчас в этой комнате появится банка сгущенки!
Она только презрительно фыркнула. Я выбежал из комнаты, захлопнув дверь, и через пару минут вернулся со своим сокровищем. Почти уверен, что сгущенки она раньше в глаза не видела, но банка произвела на нее некоторое впечатление. Хотя она еще пыталась делать вид, что ей по-прежнему скучно со мной, но я предвкушал свой триумф и уже внутренне ликовал.
Для наглядности я отпил немного из банки и с удовлетворенной улыбкой передал ей. Вся деланная пренебрежительность уже слетела с нее, и она присосалась к банке прямо-таки с остервенением. Я наблюдал за меняющимся при первом глотке выражением ее глаз, лица и торжествовал. Я был королем, раздающим щедрые дары, я физически ощущал свое могущество и, в конце концов, свою победу над этой врединой, измотавшей мне все нервы, и теперь, побежденную, я мог ее великодушно простить за все и любить.
Через минуту или полторы Анечка сделала паузу и посмотрела на меня куда более дружелюбно. Она спросила:
- Откуда это у тебя?
Я взял у нее из рук банку и сел на пол у стены.
- Места надо знать.
Она села рядом, счастливая и притихшая. Мы делали по нескольку глотков и передавали друг другу эту банку мира. Кроме звуков наших чмокающих ртов, тишину нарушали периодически тихие ремарки вроде «класс» или «вот это вкуснятина». Эйфория продолжалась минут десять - пятнадцать. Сгущенка кончилась. Я замутненными глазами непонимающе и тупо посмотрел на банку, потом как во сне пошел в кладовку, взлез на полки и поставил ее на место.
Не знаю, о чем бы мы могли с ней после говорить и что делать, но наше уединение вскоре тоже закончилось, и Анечку забрали домой.
На следующий день мой сладкий сон был прерван бабушкиным визгом:
- Ах ты мошенник!
Я даже подскочил на кровати, но тут же лег обратно и накрылся одеялом с головой, потому что бабушка уже влетела в комнату, и лицо ее не предвещало ничего хорошего.
- Ты зачем всю сгущенку сожрал, гаденыш?!
Я подумал, что для Дня рождения это отвратительное начало и тут же заревел. А бабушка аргументировала свой гнев именно тем, что у меня День рождения и она собиралась испечь праздничный торт с этой треклятой сгущенкой.
Тут у меня появилась надежда, так что я даже осмелился слегка выглянуть из-под одеяла и подать голос:
- Ба, ну если эта сгущенка была для торта на мой День рождения, то какая разница, что я ее уже съел? Я тебе очень благодарен, это лучший мой подарок на День рождения, честное слово!
- Он съел! Он съел!!! А гости что будут есть?
- А при чем тут гости? Это же мой День рождения.
Но для бабушки это был не аргумент. До самого прихода гостей она не уставала меня то и дело поругивать, так что когда они, наконец, пришли, глаза у меня были опухшие и красные.
Не знаю, как там она справилась без сгущенки, но торт, тем не менее, на столе появился, что еще обиднее кольнуло: стоило ли меня распекать, если и так прекрасно обошлось. Попробовав кусочек, я заметил это бабушке, не забыв похвалить вкус ее изделия. А зря.
- Да ты поговори мне еще! Представляете, я с таким трудом достала банку сгущенки, хранила ее месяц, чтоб ему же в День рождения торт сделать, а он все сожрал, все, всю банку сам вылакал - через вооооот такуууусенькую дырочку!
Взрослые все засмеялись, от их больших и громких голосов мне стало неуютно, и я в робкой надежде посмотрел на Анечку, но она преспокойно доедала уже второй кусок. И в тот момент я впервые понял выражение «разбить сердце».
К счастью, моя бабушка работала на кондитерской фабрике и к тому же жила в одной квартире с нами (хотя мои родители последнему факту не были так рады, как я). Нет, не подумайте, что она приносила домой вдоволь печений, конфет и пирожных и мы могли все это есть, сколько влезет. Отнюдь. Обычно, если что и удавалось ей принести с работы, то это бережно хранилось в кладовке до какого-нибудь редкого праздника, и только тогда торжественно съедалось в небольшом и строго определенном количестве на каждого члена семьи.
Конечно, все это специально ставилось на самую верхнюю полку кладовой, чтобы я не мог достать даже с табуретки. Но преимущество детства вообще, а полуголодного в особенности, заключается в малом весе, так что я просто-таки карабкался наверх прямо по полкам. Штучные сладости я никогда не решался есть, так как был уверен, что все они пересчитаны, записаны и запомнены. Разве если попадалось очень ломкое, крошащееся печенье, то можно было подобрать крошки.
Но однажды бабушка принесла баночку сгущенки и мне пришла в голову гениальная идея. Продырявив кончиком ножа мааааааленькую дырочку, я стал изредка, оставаясь дома один, посасывать из нее сгущенку. Конечно, при взгляде на крышку банки все становилось ясно. Но ведь никто не собирался смотреть на нее до дня, известного одним взрослым. А на верхней полке, когда сам стоишь на полу, банка выглядела вполне обыкновенно, не внушая никаких подозрений. Я не слишком злоупотреблял, поверьте, я был на диво волевым ребенком и позволял себе один ничтожный глоточек, быть может, раз в неделю. И, возможно, при таком небольшом расходе это сошло бы мне с рук. Но меня погубила женщина.
Анечка из соседнего подъезда была дочкой подружки моей мамы. Она мне нравилась, хотя и была капризной девчонкой. А может, именно поэтому и нравилась. Иногда она бывала у нас, если дома ее было не с кем оставить, а одной ей бывало страшно. Но она не очень-то ценила мое гостеприимство. В очередной раз нас оставили вместе накануне моего Дня рождения.
В этот день она как будто специально вредничала еще больше обычного, без всякого почтения к тому, что я был уже почти именинник. То и дело она говорила, как ей скучно, и что лучше бы она осталась дома (хотя я прекрасно знал, что дома она бы сидела в углу и хныкала до самого возвращения родителей, это мне мама рассказывала). Я не знал, чем доказать ей свою состоятельность и интересность. Наконец, я выдумал и выпалил:
- Да я могу сделать так, что прямо сейчас в этой комнате появится банка сгущенки!
Она только презрительно фыркнула. Я выбежал из комнаты, захлопнув дверь, и через пару минут вернулся со своим сокровищем. Почти уверен, что сгущенки она раньше в глаза не видела, но банка произвела на нее некоторое впечатление. Хотя она еще пыталась делать вид, что ей по-прежнему скучно со мной, но я предвкушал свой триумф и уже внутренне ликовал.
Для наглядности я отпил немного из банки и с удовлетворенной улыбкой передал ей. Вся деланная пренебрежительность уже слетела с нее, и она присосалась к банке прямо-таки с остервенением. Я наблюдал за меняющимся при первом глотке выражением ее глаз, лица и торжествовал. Я был королем, раздающим щедрые дары, я физически ощущал свое могущество и, в конце концов, свою победу над этой врединой, измотавшей мне все нервы, и теперь, побежденную, я мог ее великодушно простить за все и любить.
Через минуту или полторы Анечка сделала паузу и посмотрела на меня куда более дружелюбно. Она спросила:
- Откуда это у тебя?
Я взял у нее из рук банку и сел на пол у стены.
- Места надо знать.
Она села рядом, счастливая и притихшая. Мы делали по нескольку глотков и передавали друг другу эту банку мира. Кроме звуков наших чмокающих ртов, тишину нарушали периодически тихие ремарки вроде «класс» или «вот это вкуснятина». Эйфория продолжалась минут десять - пятнадцать. Сгущенка кончилась. Я замутненными глазами непонимающе и тупо посмотрел на банку, потом как во сне пошел в кладовку, взлез на полки и поставил ее на место.
Не знаю, о чем бы мы могли с ней после говорить и что делать, но наше уединение вскоре тоже закончилось, и Анечку забрали домой.
На следующий день мой сладкий сон был прерван бабушкиным визгом:
- Ах ты мошенник!
Я даже подскочил на кровати, но тут же лег обратно и накрылся одеялом с головой, потому что бабушка уже влетела в комнату, и лицо ее не предвещало ничего хорошего.
- Ты зачем всю сгущенку сожрал, гаденыш?!
Я подумал, что для Дня рождения это отвратительное начало и тут же заревел. А бабушка аргументировала свой гнев именно тем, что у меня День рождения и она собиралась испечь праздничный торт с этой треклятой сгущенкой.
Тут у меня появилась надежда, так что я даже осмелился слегка выглянуть из-под одеяла и подать голос:
- Ба, ну если эта сгущенка была для торта на мой День рождения, то какая разница, что я ее уже съел? Я тебе очень благодарен, это лучший мой подарок на День рождения, честное слово!
- Он съел! Он съел!!! А гости что будут есть?
- А при чем тут гости? Это же мой День рождения.
Но для бабушки это был не аргумент. До самого прихода гостей она не уставала меня то и дело поругивать, так что когда они, наконец, пришли, глаза у меня были опухшие и красные.
Не знаю, как там она справилась без сгущенки, но торт, тем не менее, на столе появился, что еще обиднее кольнуло: стоило ли меня распекать, если и так прекрасно обошлось. Попробовав кусочек, я заметил это бабушке, не забыв похвалить вкус ее изделия. А зря.
- Да ты поговори мне еще! Представляете, я с таким трудом достала банку сгущенки, хранила ее месяц, чтоб ему же в День рождения торт сделать, а он все сожрал, все, всю банку сам вылакал - через вооооот такуууусенькую дырочку!
Взрослые все засмеялись, от их больших и громких голосов мне стало неуютно, и я в робкой надежде посмотрел на Анечку, но она преспокойно доедала уже второй кусок. И в тот момент я впервые понял выражение «разбить сердце».