Хошимин. В доме настоящих вьетнамцев
Неожиданно для себя легко нашла улицу Nguyen Trung Truc, которая вызывала у меня столько страхов. Я думала, она будет запутана в спруте сайгонских улиц в самом центре города. Когда я вошла в подъезд дома 01, где стояли грязные ведра и кислый запах уличной еды, а лестница закручивалась спиралью в мрачном сером пролете, завешанном проводами, я подумала: «Наконец-то, приключения начинаются! Прощайте скучные гестхаусы». Я шла в дом к настоящим вьетнамцам.
Но покрутившись на площадке второго этажа, я не нашла дверь, похожую на вход в квартиру или табличку Ngoc Dung. И мне пришлось спускаться обратно, чтобы попросить продавщицу уличной еды позвонить моей хозяйке. Она ответила и через минуту узким коридором я уже шла на постой.
Мы вошли в маленькую комнатку, где работал большой телевизор. На полу спал мужчина в белой майке. Все вокруг было простым и довольно бедным. На стене от вихря вентилятора трепыхались листы календаря с тремя вьетнамскими детьми. Тут же висело зеркало и китайские часы с подоткнутыми под рамку чьими-то фотографиями. Мужчина на полу спал, иногда переворачиваясь. Дунг заботливо подставила мне пластиковый стул - садись. Мне было неудобно топтаться в этой комнате и будить мужчину. Но вскоре он проснулся. Лицо его было по-вьетнамски строгим, печальным и непроницаемым. Он не сказал нам ничего. Я не знала, кто он для Дунг - сын или муж - могло быть все, что угодно. Вскоре он надел какую-то форму и ушел. Наверное, работает в охране или в полиции.
Люди живут в доме, напоминающем пристанище для птиц. Они гнездятся друг над другом, как на насесте, в узких комнатах с летящими перегородками - из тонкой фанеры или просто сетки. Они курлыкают о своих жизнях - и звук их голосов или монотонный говор уютного телевизора разносится вверх по соседним клетушкам, и становится понятно, что дом может быть везде. Главное, чтобы был пол, по которому можно ходить, а по ночам на котором спать, звук родного голоса и эхо родного телевизора. А остальную домашнюю жизнь можно сымпровизировать.
Комната моего очередного каучсерфинга во Вьетнаме. Город Хошимин (в прошлом Сайгон)
В комнату надо было еще попробовать забраться..Только маленькие вьетнамцы и изящные гости способны жить в таком доме.
Вместе стены между двумя домами - просто сетка-рабица. И через стеллаж с пластиковыми тазиками и жестяными дуршлаками можно наблюдать за жизнью другой семьи..
Вместе со мной в комнатке со странным лазом жила еще одна путешественница - девушка из Малайзии. Ее звали Маша. Малазийская Маша была очень солнечным человеком и излучала тепло и радость своей тропической души с большой интенсивностью, как первоклассный генератор.
Каждый вечер Дунг звала нас ужинать. Несмотря на то, что во Вьетнаме, как и везде, еда стоит денег и кормить всех путешественников подряд для хозяйки очень накладно, Дунг готовила каждый вечер отменный вьетнамский ужин с рисом, супом, салатами, перепелиными яйцами, рыбой и острыми закусками - и кормила всем этим нас. Мы пытались отказываться, говорили, что поели в городе или брали совсем чуть-чуть, но Дунг упрямо заваливала наши тарелки всевозможной едой, всучала в руки деревянные палочки и приговаривала: «Ешь, ешь!». Так как у Дунг, как и у прочих вьетнамцев, совсем плохой английский, общалась она с нами мало. В основном просто улыбалась и хлопала нас по спине.
В очередной вечер, когда муж Дунг ушел работать охранником, а мы с Машей вернулись в наш вьетнамский дом и поели, малазийская Маша вдруг стала рассказывать нам о бизнесе, который сулил ей большие перспективы. Вместе с друзьями они решили запустить новый проект - продавать натуральные ткани с оригинальными принтами. Такие ткани можно было бы использовать для создания дизайнерской одежды. Главный смысл заключался в том, что ткани и краски были супер-натуральными, а кусок ткани делался только в одном экземпляре и другого такого же в мире не существовало. Такая ткань у них в стране звалась батик.
После помпезной преамбулы Маша полезла в свой рюкзак и достала оттуда два пакета с двумя отрезами батика, и сказала, что взяла их в путешествие специально для того, чтобы искать по дороге моделей и снимать людей, завернутых в этот батик, а потом выставлять эти фото в качестве примеров на их новый сайт. И Маша решила завернуть нас вместе с Дунг в свои ткани и как следует отфотографировать.
Я пыталась возразить, что мол «ээээээ… ммм.. Машуля, не находишь ли ты, то освещение недостаточно подходящее в этом домике-гнезде для рекламной фотосессии, да и мы с Дунг - какие модели, чтоб сниматься на фоне обшарпанных стен?»
Но Маша вошла в роль тканевого продюсера и возражений не принимала. Дунг, напротив, загорелась идеей помочь Маше и потащила ее на второй этаж дома-птичьего-насеста, где в аскетичной комнате голубого цвета томилась вьетнамская старушка - мать Дунг. Ее решили тоже привлечь к фотосессии, и первой завернуть в дорогостоящие оригинальные ткани, а в качестве задника для рекламной сцены использовать широкий розовый матрас.
В процессе я здорово повеселилась, потому что такого бесогонства не видела уже давно. Надеюсь, что бизнес Маши после наших съемок пошел вгору, а некоторые дизайнерские критики могли бы отнести наш фотосет к стилю вьетнамского соцреализма.
Прекрасная Дунг
Через несколько дней жизни в Хошимине и путешествий вокруг него, настало время уезжать дальше, на север, и прощаться с гостеприимным домом Дунг и с Машей.
Вечером перед отъездом Дунг притащила мне большую толстую тетрадь в клеточку, где до этого десятки людей из разных стран, путешествующие по каучсерфингу, уже оставили свой след. Все они благодарили гостеприимную хозяйку.
Я открыла новую страницу и тоже написала ей свой отзыв на двух языках:
«Дорогая Дунг, ты даже не можешь себе представить, как я благодарна за те дни, что провела в твоем доме. Это был островок красивой, милой, скоромной и необыкновенно щедрой жизни обычной вьетнамской семьи. Каждый день ты делилась с нами, путешественниками, своей улыбкой и от всего сердца отдавала все, что у тебя было: уют, свой дом, свою еду, свои советы. А если тебе не хватало слов, ты просто еще больше улыбалась. Спасибо тебе, милый человек, за то, что ты так прекрасна! С огромным уважением и любовью, Настя».
В углу страницы пририсовала медведя с шариком, который получился, правда, немного зубастым.
Но покрутившись на площадке второго этажа, я не нашла дверь, похожую на вход в квартиру или табличку Ngoc Dung. И мне пришлось спускаться обратно, чтобы попросить продавщицу уличной еды позвонить моей хозяйке. Она ответила и через минуту узким коридором я уже шла на постой.
Мы вошли в маленькую комнатку, где работал большой телевизор. На полу спал мужчина в белой майке. Все вокруг было простым и довольно бедным. На стене от вихря вентилятора трепыхались листы календаря с тремя вьетнамскими детьми. Тут же висело зеркало и китайские часы с подоткнутыми под рамку чьими-то фотографиями. Мужчина на полу спал, иногда переворачиваясь. Дунг заботливо подставила мне пластиковый стул - садись. Мне было неудобно топтаться в этой комнате и будить мужчину. Но вскоре он проснулся. Лицо его было по-вьетнамски строгим, печальным и непроницаемым. Он не сказал нам ничего. Я не знала, кто он для Дунг - сын или муж - могло быть все, что угодно. Вскоре он надел какую-то форму и ушел. Наверное, работает в охране или в полиции.
Люди живут в доме, напоминающем пристанище для птиц. Они гнездятся друг над другом, как на насесте, в узких комнатах с летящими перегородками - из тонкой фанеры или просто сетки. Они курлыкают о своих жизнях - и звук их голосов или монотонный говор уютного телевизора разносится вверх по соседним клетушкам, и становится понятно, что дом может быть везде. Главное, чтобы был пол, по которому можно ходить, а по ночам на котором спать, звук родного голоса и эхо родного телевизора. А остальную домашнюю жизнь можно сымпровизировать.
Комната моего очередного каучсерфинга во Вьетнаме. Город Хошимин (в прошлом Сайгон)
В комнату надо было еще попробовать забраться..Только маленькие вьетнамцы и изящные гости способны жить в таком доме.
Вместе стены между двумя домами - просто сетка-рабица. И через стеллаж с пластиковыми тазиками и жестяными дуршлаками можно наблюдать за жизнью другой семьи..
Вместе со мной в комнатке со странным лазом жила еще одна путешественница - девушка из Малайзии. Ее звали Маша. Малазийская Маша была очень солнечным человеком и излучала тепло и радость своей тропической души с большой интенсивностью, как первоклассный генератор.
Каждый вечер Дунг звала нас ужинать. Несмотря на то, что во Вьетнаме, как и везде, еда стоит денег и кормить всех путешественников подряд для хозяйки очень накладно, Дунг готовила каждый вечер отменный вьетнамский ужин с рисом, супом, салатами, перепелиными яйцами, рыбой и острыми закусками - и кормила всем этим нас. Мы пытались отказываться, говорили, что поели в городе или брали совсем чуть-чуть, но Дунг упрямо заваливала наши тарелки всевозможной едой, всучала в руки деревянные палочки и приговаривала: «Ешь, ешь!». Так как у Дунг, как и у прочих вьетнамцев, совсем плохой английский, общалась она с нами мало. В основном просто улыбалась и хлопала нас по спине.
В очередной вечер, когда муж Дунг ушел работать охранником, а мы с Машей вернулись в наш вьетнамский дом и поели, малазийская Маша вдруг стала рассказывать нам о бизнесе, который сулил ей большие перспективы. Вместе с друзьями они решили запустить новый проект - продавать натуральные ткани с оригинальными принтами. Такие ткани можно было бы использовать для создания дизайнерской одежды. Главный смысл заключался в том, что ткани и краски были супер-натуральными, а кусок ткани делался только в одном экземпляре и другого такого же в мире не существовало. Такая ткань у них в стране звалась батик.
После помпезной преамбулы Маша полезла в свой рюкзак и достала оттуда два пакета с двумя отрезами батика, и сказала, что взяла их в путешествие специально для того, чтобы искать по дороге моделей и снимать людей, завернутых в этот батик, а потом выставлять эти фото в качестве примеров на их новый сайт. И Маша решила завернуть нас вместе с Дунг в свои ткани и как следует отфотографировать.
Я пыталась возразить, что мол «ээээээ… ммм.. Машуля, не находишь ли ты, то освещение недостаточно подходящее в этом домике-гнезде для рекламной фотосессии, да и мы с Дунг - какие модели, чтоб сниматься на фоне обшарпанных стен?»
Но Маша вошла в роль тканевого продюсера и возражений не принимала. Дунг, напротив, загорелась идеей помочь Маше и потащила ее на второй этаж дома-птичьего-насеста, где в аскетичной комнате голубого цвета томилась вьетнамская старушка - мать Дунг. Ее решили тоже привлечь к фотосессии, и первой завернуть в дорогостоящие оригинальные ткани, а в качестве задника для рекламной сцены использовать широкий розовый матрас.
В процессе я здорово повеселилась, потому что такого бесогонства не видела уже давно. Надеюсь, что бизнес Маши после наших съемок пошел вгору, а некоторые дизайнерские критики могли бы отнести наш фотосет к стилю вьетнамского соцреализма.
Прекрасная Дунг
Через несколько дней жизни в Хошимине и путешествий вокруг него, настало время уезжать дальше, на север, и прощаться с гостеприимным домом Дунг и с Машей.
Вечером перед отъездом Дунг притащила мне большую толстую тетрадь в клеточку, где до этого десятки людей из разных стран, путешествующие по каучсерфингу, уже оставили свой след. Все они благодарили гостеприимную хозяйку.
Я открыла новую страницу и тоже написала ей свой отзыв на двух языках:
«Дорогая Дунг, ты даже не можешь себе представить, как я благодарна за те дни, что провела в твоем доме. Это был островок красивой, милой, скоромной и необыкновенно щедрой жизни обычной вьетнамской семьи. Каждый день ты делилась с нами, путешественниками, своей улыбкой и от всего сердца отдавала все, что у тебя было: уют, свой дом, свою еду, свои советы. А если тебе не хватало слов, ты просто еще больше улыбалась. Спасибо тебе, милый человек, за то, что ты так прекрасна! С огромным уважением и любовью, Настя».
В углу страницы пририсовала медведя с шариком, который получился, правда, немного зубастым.