Ночь на земле
В ту ночь я окончательно поняла, что Индия любит меня.
«Что бы тебе ни говорили про меня, что бы тебе ни встретилось впредь - нищета, злодейства или уродства - ничего не бойся во мне, малышка. Не бойся других моих ликов. Это призраки зла и добра, волны смятенья или тихая вечность. Все - ничто, когда я открываю свою настоящую благость».
(c)madhumitanandi
И вот - картина, в которой рушатся все рамки и перспективы - и все тонет в волшебной звездной ночи и тихих разговорах на древней горе, где родился сын бога ветра Хануман и живет еще 33 миллиона богов. Ночь, которую мог бы описать живым языком только пьяный мастер магического реализма.
Я, Лейла и брахман-учитель санскрита, живущий здесь на горе уже десять лет, сидим вместе под звездами. Я играю на своей одинокой звучащей флейте все, что помню, попеременно. Задумчивый «Feelings», битловское “Yesterday», либертанго Пьяццолы, Подмосковные вечера. А Лейла с брахманом курят одну на двоих сигарету и пускают дым прямо в млечный путь.
В какой-то момент у меня устает спина, и я замолкаю, опустив флейту и плечи.
-Играй-играй, - говорит брахман- и подсаживается ко мне спиной. - Опирайся на мою спину, так тебе будет удобнее. Пожалуйста, поиграй еще.
И все так необычно: играть Обливион - песню забвения из далекой Аргентины, опершись на спину брахмана-санскритолога из древнего города Варанаси, где жгут мертвых у реки Ганги, ночью под бесконечной россыпью звезд, и знать, что тут он уже десять лет на острове-горе учит детей древним тысячелетним текстам Рамаяны и служит настоятелем монастыря.
- А дети в ашраме здешние? - спрашивает Лейла.
- Нет. В основном - с севера Индии. Местных мало.
- Почему?
- Я говорю на хинди и не знаю местного языка каннада, - улыбается брахман.
****
Я поднялась на гору еще на закате и смотрела на розовый блекнущий мир гор и полей, пока он не растворился в прозрачном таинственном сумраке. В темноте я пошла на свет фонаря, что стоял на обрыве, у крохотного каменного храма.
На острове-горе уже зажглись огни& nbsp; и взрослые монахи, запершись за белой дверью храмовой комнаты-святилища, засели читать сказку-молитву до утра - страницу за страницей, бесконечную мантру о подвигах, мужестве и волшебствах древних героев. А дети после вечерней молитвы должны были готовиться к ужину.
Некоторые из них, видимо, несли сегодня вечером часть своего духовного детского «дежурства» и должны были ходить вокруг крохотного каменного храма по дорожкам у самого обрыва и читать в темноте одну и ту же мантру: «Рам-Рам-Рам-Сита-Рам-Рам-Рам..».
Они звонили в колокольчики, били в жестяные тарелочки и все ходили и ходили кругом, читая нараспев «Рам-рам-рам-сита-рам-рам-рам». Их голоса в черной ночи крутились вокруг храма, как на орбите, то затихая, то нарастая вновь. И кульминацией очередного приближения детской процессии был звонкий голос одного шестилетнего мальчика, который громче всех и по-детски старательно выкрикивал чуть ли не с визгом «рам-рам-рам-сита-рам-рам-рам». В тот миг его голос был самым трогательным и невинным голосом во вселенной.
В какой-то момент они ввели меня в сладкий транс - и я сидела, не мигая, уставившись на желтый пятачок фонаря, белую каменную стенку храма и ходящие мимо детские фигурки в темноте. Рам-рам-рам-сита-рам-рам-рам. Волшебство какое-то. Наверное, они ходили по кругу, как и положено - 108 раз…
Из улетного созерцания меня вывел голос одного ученика-мальчика, который приблизился ко мне и пытался голосом и жестами что-то показать:
- Сита! Два! - и он расставлял два пальца на руке галочкой, что означает на всех языках цифру два. - Сита! Сита! - и он снова махал куда-то рукой в темноту.
Я долго пыталась понять, что хочет от меня этот ребенок, не знавший английского, куда он меня зовет, и причем здесь Сита - сказочная героиня и жена бога Рамы.
И тут до меня дошло. На гору пришла Лейла, которая обещала мне прийти, но не была уверена в своих планах. И мальчик, не зная, как же выразить, что к ним на храмовую гору поднялась еще одна девушка, решил назвать ее Ситой. Я была первой Ситой. А Лейла, получается, второй.
****
После вечерней молитвы-пуджи брахман позвал нас с Лейлой на общий ужин. Все ели на улице, под звездами, подстелив на гранитную скальную породу лишь тонкие соломенные циновки. Мы сели с краю в ряду с детьми, напротив учителей. Монахи постарше ходили между нами и накладывали большой ложкой риса и гороховой подливки в железные круглые тарелки. А чуть позже в такие же железные стаканчики они наливали всем пахучий маласа-чай.
- Гуруджи, мы думали переночевать на горе. Можно ли нам это сделать? - спрашивает Лейла осторожно брахмана, зная, что они не любят посторонних.
- Там может быть опасно, - медленно отвечает он. - На водопой к маленьким озерам могут прийти дикие звери.
- Да? Кто же? - удивленно спрашиваю я.
- Медведи и леопарды.
- В Хампи есть медведи и леопарды? - спрашиваю я с таким же удивлением, с каким можно было спросить, есть ли они на Луне.
- Да, я сам их видел, - не мигая, уверенно смотрит и отвечает брахман, - как они пили воду.
И в этот миг все тонет в ночном сне и сюрреализме. И уже трудно понять, где правда, а где безумный сказочный бред.
- Вы можете заночевать на площадке у монастыря. Я дам вам циновки. У вас есть с собой одеяла? - спрашивает брахман.
Расстелив свои спартанские постели у бордюра на краю обрыва, мы готовимся с Лейлой к волшебной ночи посреди уснувших индийских деревень, под звездами, на вершине сказочного холма.
- Перед сном мы решаем немного прогуляться - в ту сторону каменной платформы и скал, где по легендам родилась священная летающая обезьяна.
- Я пойду с вами,- охотно заявляет брахман
- I have a joint - тихо говорит Лейла с улыбкой.
И брахман тоже расплывается в улыбке - теперь они точно друзья.
-Я возьму свою флейту -приходит мне мысль напоследок.
И мы идем туда, на каменный обрыв горы-острова, которая похожа на палубу большого корабля, чтобы сесть в высокой тишине под огромное небо со звездами, стать совсем одинаковыми и тихими, тремя маленькими человечками - и просто куда-то плыть …
«Что бы тебе ни говорили про меня, что бы тебе ни встретилось впредь - нищета, злодейства или уродства - ничего не бойся во мне, малышка. Не бойся других моих ликов. Это призраки зла и добра, волны смятенья или тихая вечность. Все - ничто, когда я открываю свою настоящую благость».
(c)madhumitanandi
И вот - картина, в которой рушатся все рамки и перспективы - и все тонет в волшебной звездной ночи и тихих разговорах на древней горе, где родился сын бога ветра Хануман и живет еще 33 миллиона богов. Ночь, которую мог бы описать живым языком только пьяный мастер магического реализма.
Я, Лейла и брахман-учитель санскрита, живущий здесь на горе уже десять лет, сидим вместе под звездами. Я играю на своей одинокой звучащей флейте все, что помню, попеременно. Задумчивый «Feelings», битловское “Yesterday», либертанго Пьяццолы, Подмосковные вечера. А Лейла с брахманом курят одну на двоих сигарету и пускают дым прямо в млечный путь.
В какой-то момент у меня устает спина, и я замолкаю, опустив флейту и плечи.
-Играй-играй, - говорит брахман- и подсаживается ко мне спиной. - Опирайся на мою спину, так тебе будет удобнее. Пожалуйста, поиграй еще.
И все так необычно: играть Обливион - песню забвения из далекой Аргентины, опершись на спину брахмана-санскритолога из древнего города Варанаси, где жгут мертвых у реки Ганги, ночью под бесконечной россыпью звезд, и знать, что тут он уже десять лет на острове-горе учит детей древним тысячелетним текстам Рамаяны и служит настоятелем монастыря.
- А дети в ашраме здешние? - спрашивает Лейла.
- Нет. В основном - с севера Индии. Местных мало.
- Почему?
- Я говорю на хинди и не знаю местного языка каннада, - улыбается брахман.
****
Я поднялась на гору еще на закате и смотрела на розовый блекнущий мир гор и полей, пока он не растворился в прозрачном таинственном сумраке. В темноте я пошла на свет фонаря, что стоял на обрыве, у крохотного каменного храма.
На острове-горе уже зажглись огни& nbsp; и взрослые монахи, запершись за белой дверью храмовой комнаты-святилища, засели читать сказку-молитву до утра - страницу за страницей, бесконечную мантру о подвигах, мужестве и волшебствах древних героев. А дети после вечерней молитвы должны были готовиться к ужину.
Некоторые из них, видимо, несли сегодня вечером часть своего духовного детского «дежурства» и должны были ходить вокруг крохотного каменного храма по дорожкам у самого обрыва и читать в темноте одну и ту же мантру: «Рам-Рам-Рам-Сита-Рам-Рам-Рам..».
Они звонили в колокольчики, били в жестяные тарелочки и все ходили и ходили кругом, читая нараспев «Рам-рам-рам-сита-рам-рам-рам». Их голоса в черной ночи крутились вокруг храма, как на орбите, то затихая, то нарастая вновь. И кульминацией очередного приближения детской процессии был звонкий голос одного шестилетнего мальчика, который громче всех и по-детски старательно выкрикивал чуть ли не с визгом «рам-рам-рам-сита-рам-рам-рам». В тот миг его голос был самым трогательным и невинным голосом во вселенной.
В какой-то момент они ввели меня в сладкий транс - и я сидела, не мигая, уставившись на желтый пятачок фонаря, белую каменную стенку храма и ходящие мимо детские фигурки в темноте. Рам-рам-рам-сита-рам-рам-рам. Волшебство какое-то. Наверное, они ходили по кругу, как и положено - 108 раз…
Из улетного созерцания меня вывел голос одного ученика-мальчика, который приблизился ко мне и пытался голосом и жестами что-то показать:
- Сита! Два! - и он расставлял два пальца на руке галочкой, что означает на всех языках цифру два. - Сита! Сита! - и он снова махал куда-то рукой в темноту.
Я долго пыталась понять, что хочет от меня этот ребенок, не знавший английского, куда он меня зовет, и причем здесь Сита - сказочная героиня и жена бога Рамы.
И тут до меня дошло. На гору пришла Лейла, которая обещала мне прийти, но не была уверена в своих планах. И мальчик, не зная, как же выразить, что к ним на храмовую гору поднялась еще одна девушка, решил назвать ее Ситой. Я была первой Ситой. А Лейла, получается, второй.
****
После вечерней молитвы-пуджи брахман позвал нас с Лейлой на общий ужин. Все ели на улице, под звездами, подстелив на гранитную скальную породу лишь тонкие соломенные циновки. Мы сели с краю в ряду с детьми, напротив учителей. Монахи постарше ходили между нами и накладывали большой ложкой риса и гороховой подливки в железные круглые тарелки. А чуть позже в такие же железные стаканчики они наливали всем пахучий маласа-чай.
- Гуруджи, мы думали переночевать на горе. Можно ли нам это сделать? - спрашивает Лейла осторожно брахмана, зная, что они не любят посторонних.
- Там может быть опасно, - медленно отвечает он. - На водопой к маленьким озерам могут прийти дикие звери.
- Да? Кто же? - удивленно спрашиваю я.
- Медведи и леопарды.
- В Хампи есть медведи и леопарды? - спрашиваю я с таким же удивлением, с каким можно было спросить, есть ли они на Луне.
- Да, я сам их видел, - не мигая, уверенно смотрит и отвечает брахман, - как они пили воду.
И в этот миг все тонет в ночном сне и сюрреализме. И уже трудно понять, где правда, а где безумный сказочный бред.
- Вы можете заночевать на площадке у монастыря. Я дам вам циновки. У вас есть с собой одеяла? - спрашивает брахман.
Расстелив свои спартанские постели у бордюра на краю обрыва, мы готовимся с Лейлой к волшебной ночи посреди уснувших индийских деревень, под звездами, на вершине сказочного холма.
- Перед сном мы решаем немного прогуляться - в ту сторону каменной платформы и скал, где по легендам родилась священная летающая обезьяна.
- Я пойду с вами,- охотно заявляет брахман
- I have a joint - тихо говорит Лейла с улыбкой.
И брахман тоже расплывается в улыбке - теперь они точно друзья.
-Я возьму свою флейту -приходит мне мысль напоследок.
И мы идем туда, на каменный обрыв горы-острова, которая похожа на палубу большого корабля, чтобы сесть в высокой тишине под огромное небо со звездами, стать совсем одинаковыми и тихими, тремя маленькими человечками - и просто куда-то плыть …