99 лет одиночества
Все как-то не решалась позвонить. Полтора года прошло, почти уже два, кажется.. Хотя я не помню..
Думала, может она уже умерла давно, скорее всего. ее квартиру оккупировали дальние родственники и вывезли всю мебель. Оставшуюся одежду отдали знакомым..
И вот вдруг в этой квартире кто-то другой уже совсем живет, совсем другой жизнью. Вообще уже другой жизнью совсем. А я позвоню и спрошу
---ээээ, аааа, гхммм... А это кто? А можно Марианну Борисовну? Про себя продолжая (она еще жива?) Или прямо так и спрошу: она еще жива?!!!
- и они мне скажут: Нет, вы знаете, уже нет... а кто это?
И что я тогда скажу: "А, ну ладно, тогда спасибо, извините. Никто. Ничего особенного. ". И это будет выглядеть глупо и как-то бессмысленно.
Больше всего я боялась, наверное, такого разговора. Думала, что лучше все оставить, как было. Пусть она останется в памяти у меня живой и злой на меня. Последний раз, когда я ее видела, мы окончательно поссорились. Она была трудной старушкой. И в тот день я окончательно не выдержала, ушла и хлопнула дверью. И не жалела нисколько. И больше не звонила ей, не писала и даже мало о ней вспоминала. Я обиделась на нее. За ее эгоизм и короткую память.
До этого я провела с этой старушкой почти два года, работая волонтером. Навещая ее на выходных. Мы с ней гуляли по жаркому солнцепеку и дубовому 25-градусному морозу. Они сидела в своем кресле и медвежьей шубе, а я рядом притоптывала и отбрасывала коньки от холода. И думала, что такими темпами я умру раньше, чем она.
Или оставляла ее в медвежьей шубе и двух шапках сидеть в раскладном кресле на улице, в закутке, где меньше всего дует ветер и меньше всего заносит снега, в сама бежала варить картофельное пюре, чтобы через час забрать ее с улицы и помочь поесть. Потом я мыла посуду или зашивала бесконечно рваный и драный халат. А она мне рассказывала про Москву, про то, как она познакомилась на соседнем теннисном корте с поэтом Евтушенко, какая вкусная была клубника в Пятигорске в 70-е годы, и как она ходила вчера к хирургу. Для нее я была одной из многочисленных лиц в веренице соцработников и гареме сиделок , которые положены были старику от государства и общества за почти 100 лет жизни.
А для меня она была какой-то эпохой. Частью моей московской жизни. Моих мыслей и забот. Ее сложным началом в осень 2008-го. И человеком, которому, я думала, нужна моя забота.
Осенью 2008 я не находила особого смысла в разразившемся кризисе и разразившейся безработице, в переезде из дома-Крыма в убитую комнату серой московской квартирки с толстой хозяйкой из Мородовии. В затянувшейся промозглой осени и подкатывающейся зиме. В новостях передавали, что очередной китаец выбросился из окна из-за банкротства и страха никогда не выплатить свой кредит. А я понимала, что мне нельзя вот так сидеть. Нужны были люди и смысл. Я набрала в Гугле первую пришедшую в голову фразу "работа волонтером в москве". И недели через две уже стояла на пороге ее дома. Так я (и моя подруга Аня) стали к ней ходить. потом была целая жизнь с ней, десятки историй и сотни часов вместе.. думаю, что набралось бы.
И вот теперь я звонила по старому номеру и думала: жива-не-жива?.
У нее дома стоял определитель номера. И пока никто не подошел, он просто гудел длинными безжизненными гудками. Долго гудел. Такое переживание..А я стояла и думала: Come on baby,подними трубку! Ну же, давай. Потом, наконец, кто-то подошел к телефону. Щелчек автоответчика, трель соединения....
............ и ее старый, лошадиный, дребезжащих, хриплый голос, с таким огромным подъездом из басов - куда-то на самый-самый верх - в сиплый крик и визг:"дэээээээээаааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа?????????????"
Фак! Черт! Уфффффффф! Слава Богу! Спасибо тебе большое! Она все еще жива - невероятно!!!
Ей уже 99 лет. Я ее тыщу лет не видела, в моей жизни столько всего стряслось, тысячу событий и миров пролетело мимо. Кучу новых лиц. Столько всего случилось.. А она все жива. И ей девяносто девять. И кажется - она вечная. фуххххххх
_ - Марианна Борисовна, это Настя, вы меня помните?
_ -Настя?!! (молчание) Настя, которая из театра?
- Нет. Я к вам ходила.
- Настя, которая с Аней?
- Да.
_- А-а-а-а-, ну как поживаешь, голубушка?
- Нормально. Я надолго уезжала. Как вы там?
- Да я хорошо. Недавно, в майском номере журнала "В мире животных" напечатали мою статью про Рябчика. Я их попросила ничего не исправлять и они не стали. Так все хорошо оформили, с цветными картиночками... так что вот так..
- (Два года прошло, а она до сих пор сходит с ума с Рябчиком - ядреная бабушка...О май Гад!) Ну вот и хорошо..Я хотела попросить у вас прощения. В общем, если я была не права - простите.
- Хорошо, я рада, что между нами нет разногласий и все в прошлом....(был еще небольшой разговор) Ну.. заезжай, как будет время..
Я сказала хорошо и положила трубку. Все-таки хорошо, что позвонила.
*************
Она всегда говорила, что самое трудное для нее - пережить зиму. Если она пережила зиму, то с больными ногами, невидящими глазами, одним ухом напрочь глухим, если она пережила зиму - то и лето протянет.. таким образом, в ней как вечный двигатель поселился...
***********
Как-то раз мы пошли с ней в поликлинику, которая находилась рядом с домом. Она была грозой хирургов - худого Байера и толстого Коровкина. Я до сих пор помню их фамилии, тк она мне все подробно рассказывала о своих ногах и гелях, что ей прописывали Байер с Коровкиным. И вот, завидя ее мотыляющуюся в коридоре поликлиники, они оба мечтали куда-то слинять, чтоб не попадаться на глаза этой старушке. она могла высосать мозг из любого. И те косо смотрели на меня - мол, зачем привела. В виду того, что Марианна Борисовна жила напротив поликлиники, оба хирурга были пуганы ей довольно часто. и вот мы с ней сидели как-то на прием к Байеру-Коровкину, вокруг толпа людей. А она почти не видит за своими толстыми очками и орет на весь предбанник, тк глуха.А любопытства много и ей все интересно
- А это сейчас из кабинета не Коровкин выскочил? Куда это он побежал???? - Кричит Марианна Борисовна на весь коридор
- Не знаю!!!! - шепчу я ей
- мне кажется, это он (шамкая говорит она.... и опять кричит как иерихонская труба на весь коридор)..А это рядом с нами мужчина или женщина сидит?ААААА??? Это мужчина или женщина?? - и тычет прямо в этого человека пальцем
- у меня такое чувство, как у матери, которую позорит в толпе людей глупый маленький ребенок и мне перед всеми неловко
- Я ей кричу на ухо: Эээтоооо Жеееенщина! Это не мужчина!!!! ( а женщина рядом, которую приняли за мужчину, готова ударить меня по голове сумкой)
Наконец, наступает наша очередь идти в кабинет
*****************
Она любила рассказывать разные истории. Их было немного. Редко всплывало что-то новое. Обычно, как в старом игральном автомате было заложено 5-6 проверенных временем мелодий. И вот она что-то из них выбирала и включала.
Марианна Борисовна любила ездить в санатории. Однажды взяла в руки теннисную ракетку - и стала играть. Когда ее спросили, давно ли она играет, она всех обманула и сказала, что давно, так как занятие не показалось ей сложным. В теннис она играла до 80 лет. И вот однажды в каком-то из санаториев в Крыму на соседнем корте она увидела поэта Евтушенко. Он тоже играл на площадке своей здравницы. так они познакомились, и она с ним стала тусить. Как я поняла московская теннисно-богемная тусовка довольно часто любила отдыхать. И с Евтушенко в один период и соседние санатории они попадали часто.
она любила рассказывать: "И вот Женя возьмет машину, мы несколько человек в нее заберемся и он нас везет к каким-то своим друзьям в горы по горной дороге.. Один раз мы так заблудились, так заблудились..." в общем, здорово они с Евтушенко катались: выезжали из Симеиза (Крым), а заблудившись по дороге возвращались в Пицунду (Абхазия)...
Все, наверное, в ее старой голове давно было перепутано
****************
Любила она хвалить клубнику в Пятигорске, есть которую она уезжала по весне. При этом всегда причмокивала, когда об этом рассказывала..
*******************
Как-то раз я ее спросила, почему она никого не усыновила после войны? После войны ей было хорошо за 30, она не была красавицей, у нее не было постоянных ухажеров.У нее никогда не было семьии, не было детей. были только родственники от уже умершего брата- племянник и его дети. Но с ними она не жила и отношения чем дальше, тем шли все хуже. в общем, она была одна..
Она мне сказала, что после войны люди жили очень плохо и бедно. И рано умирали - лет в 40-50-60. Она боялась, что тоже не будет жить долго..
А потом уже наверное было поздно.. Или она так привыкла жить одна, что и не хотела никого.
*****************
Всю свою жизнь она строила мосты. На войне тоже строила мосты где-то в тылу. И потом после войны - с пленными немцами работала, командовала строительством. В 70-е годы она потеряла слух на одно ухо, так как постоянно работала в огромном шуме, на стройке и испытательных установках. ей еще тогда вставили какую-то искусственную перепонку.
*************
Яблоком нашего раздора стала умершая лет 70 назад собака Рябчик. Это была одна из ее любимых тем. Такое ощущение, что Рябчик был ее тайным возлюбленным. Кто-то предложил оформить ее воспоминания о псе в рассказ, а я сдуру взяла и предложила напечатать его в хорошем детском журнале, с которым тогда сотрудничала. Редактор издательства сказал - неси. И старушка принялась за работу. Когда я в первый раз прочитала рассказ, я машинально подправила и изменила некоторый стиль и слова - их бы все равно исправили в редакции. Потом в журнале тоже кое-что подполировали, потом художница нарисовала к рассказу картинки, которые не сильно соответствовали описанию Рябчика. В итоге Марианна Борисовна развезла такой сыр-бор, подняла такую бурю, отчитывала за самоволие и меня, и редактора большого издательства, и художницу. Она заставила журнал посылать ей посыльного курьера, чтобы удостовериться, что текст - ее и ни слова не переврано. Она висела часами на телефоне, желая, чтобы литработник прочел ей последнюю корректуру перед выходом ее Рябчика в печать (а люди не могли ей отказать просто потому, что были интеллигентными и в 97 лет может быть всякое у любого). В один из дней она мне выговорила, что я специально все исправила, чтобы сделать рассказ про ее Рябчика хуже и причинить ей зло (наверное, в ней проснулись журналисткий азарт, ревность и пыл).
В тот момент я и поняла, что мои прогулки с ней по солнцу и морозу, поликлинику, обеды, халаты и часы моих выходных может перечеркнуть и заставить забыть безмолвный пес Рябчик и две страницы текста о нем.
И я решила, что с меня хватит. И в тот момент, когда она, повизгивая, доказывала мне мои коварные замыслы, я ушла и стукнула дверью.
Но потом как-то жалко стало, что это может остаться висеть между нами навсегда, если она не переживет очередную зиму. она злилась на меня. я - забыла ее.
Все-таки в жизни с ней у меня было больше смешных и веселых моментов.
И когда я наряжала ее в шубу, повязывала шарф и подтыкала платочки под шапку, чтоб защитить неслышащие уши от мороза, завязывала ей шнурки на ботинках и слушала ее мямлящие слова и рассказы и причмокивания, ее глупые выходки по старости - она была для меня вроде большого ребенка.
Как-то нужно наведаться к ней в гости и купить по старой традиции в соседнем "Утконосе" пастилу и апельсиновый сок, которые она любит. Может жевать и пить.
Думала, может она уже умерла давно, скорее всего. ее квартиру оккупировали дальние родственники и вывезли всю мебель. Оставшуюся одежду отдали знакомым..
И вот вдруг в этой квартире кто-то другой уже совсем живет, совсем другой жизнью. Вообще уже другой жизнью совсем. А я позвоню и спрошу
---ээээ, аааа, гхммм... А это кто? А можно Марианну Борисовну? Про себя продолжая (она еще жива?) Или прямо так и спрошу: она еще жива?!!!
- и они мне скажут: Нет, вы знаете, уже нет... а кто это?
И что я тогда скажу: "А, ну ладно, тогда спасибо, извините. Никто. Ничего особенного. ". И это будет выглядеть глупо и как-то бессмысленно.
Больше всего я боялась, наверное, такого разговора. Думала, что лучше все оставить, как было. Пусть она останется в памяти у меня живой и злой на меня. Последний раз, когда я ее видела, мы окончательно поссорились. Она была трудной старушкой. И в тот день я окончательно не выдержала, ушла и хлопнула дверью. И не жалела нисколько. И больше не звонила ей, не писала и даже мало о ней вспоминала. Я обиделась на нее. За ее эгоизм и короткую память.
До этого я провела с этой старушкой почти два года, работая волонтером. Навещая ее на выходных. Мы с ней гуляли по жаркому солнцепеку и дубовому 25-градусному морозу. Они сидела в своем кресле и медвежьей шубе, а я рядом притоптывала и отбрасывала коньки от холода. И думала, что такими темпами я умру раньше, чем она.
Или оставляла ее в медвежьей шубе и двух шапках сидеть в раскладном кресле на улице, в закутке, где меньше всего дует ветер и меньше всего заносит снега, в сама бежала варить картофельное пюре, чтобы через час забрать ее с улицы и помочь поесть. Потом я мыла посуду или зашивала бесконечно рваный и драный халат. А она мне рассказывала про Москву, про то, как она познакомилась на соседнем теннисном корте с поэтом Евтушенко, какая вкусная была клубника в Пятигорске в 70-е годы, и как она ходила вчера к хирургу. Для нее я была одной из многочисленных лиц в веренице соцработников и гареме сиделок , которые положены были старику от государства и общества за почти 100 лет жизни.
А для меня она была какой-то эпохой. Частью моей московской жизни. Моих мыслей и забот. Ее сложным началом в осень 2008-го. И человеком, которому, я думала, нужна моя забота.
Осенью 2008 я не находила особого смысла в разразившемся кризисе и разразившейся безработице, в переезде из дома-Крыма в убитую комнату серой московской квартирки с толстой хозяйкой из Мородовии. В затянувшейся промозглой осени и подкатывающейся зиме. В новостях передавали, что очередной китаец выбросился из окна из-за банкротства и страха никогда не выплатить свой кредит. А я понимала, что мне нельзя вот так сидеть. Нужны были люди и смысл. Я набрала в Гугле первую пришедшую в голову фразу "работа волонтером в москве". И недели через две уже стояла на пороге ее дома. Так я (и моя подруга Аня) стали к ней ходить. потом была целая жизнь с ней, десятки историй и сотни часов вместе.. думаю, что набралось бы.
И вот теперь я звонила по старому номеру и думала: жива-не-жива?.
У нее дома стоял определитель номера. И пока никто не подошел, он просто гудел длинными безжизненными гудками. Долго гудел. Такое переживание..А я стояла и думала: Come on baby,подними трубку! Ну же, давай. Потом, наконец, кто-то подошел к телефону. Щелчек автоответчика, трель соединения....
............ и ее старый, лошадиный, дребезжащих, хриплый голос, с таким огромным подъездом из басов - куда-то на самый-самый верх - в сиплый крик и визг:"дэээээээээаааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа?????????????"
Фак! Черт! Уфффффффф! Слава Богу! Спасибо тебе большое! Она все еще жива - невероятно!!!
Ей уже 99 лет. Я ее тыщу лет не видела, в моей жизни столько всего стряслось, тысячу событий и миров пролетело мимо. Кучу новых лиц. Столько всего случилось.. А она все жива. И ей девяносто девять. И кажется - она вечная. фуххххххх
_ - Марианна Борисовна, это Настя, вы меня помните?
_ -Настя?!! (молчание) Настя, которая из театра?
- Нет. Я к вам ходила.
- Настя, которая с Аней?
- Да.
_- А-а-а-а-, ну как поживаешь, голубушка?
- Нормально. Я надолго уезжала. Как вы там?
- Да я хорошо. Недавно, в майском номере журнала "В мире животных" напечатали мою статью про Рябчика. Я их попросила ничего не исправлять и они не стали. Так все хорошо оформили, с цветными картиночками... так что вот так..
- (Два года прошло, а она до сих пор сходит с ума с Рябчиком - ядреная бабушка...О май Гад!) Ну вот и хорошо..Я хотела попросить у вас прощения. В общем, если я была не права - простите.
- Хорошо, я рада, что между нами нет разногласий и все в прошлом....(был еще небольшой разговор) Ну.. заезжай, как будет время..
Я сказала хорошо и положила трубку. Все-таки хорошо, что позвонила.
*************
Она всегда говорила, что самое трудное для нее - пережить зиму. Если она пережила зиму, то с больными ногами, невидящими глазами, одним ухом напрочь глухим, если она пережила зиму - то и лето протянет.. таким образом, в ней как вечный двигатель поселился...
***********
Как-то раз мы пошли с ней в поликлинику, которая находилась рядом с домом. Она была грозой хирургов - худого Байера и толстого Коровкина. Я до сих пор помню их фамилии, тк она мне все подробно рассказывала о своих ногах и гелях, что ей прописывали Байер с Коровкиным. И вот, завидя ее мотыляющуюся в коридоре поликлиники, они оба мечтали куда-то слинять, чтоб не попадаться на глаза этой старушке. она могла высосать мозг из любого. И те косо смотрели на меня - мол, зачем привела. В виду того, что Марианна Борисовна жила напротив поликлиники, оба хирурга были пуганы ей довольно часто. и вот мы с ней сидели как-то на прием к Байеру-Коровкину, вокруг толпа людей. А она почти не видит за своими толстыми очками и орет на весь предбанник, тк глуха.А любопытства много и ей все интересно
- А это сейчас из кабинета не Коровкин выскочил? Куда это он побежал???? - Кричит Марианна Борисовна на весь коридор
- Не знаю!!!! - шепчу я ей
- мне кажется, это он (шамкая говорит она.... и опять кричит как иерихонская труба на весь коридор)..А это рядом с нами мужчина или женщина сидит?ААААА??? Это мужчина или женщина?? - и тычет прямо в этого человека пальцем
- у меня такое чувство, как у матери, которую позорит в толпе людей глупый маленький ребенок и мне перед всеми неловко
- Я ей кричу на ухо: Эээтоооо Жеееенщина! Это не мужчина!!!! ( а женщина рядом, которую приняли за мужчину, готова ударить меня по голове сумкой)
Наконец, наступает наша очередь идти в кабинет
*****************
Она любила рассказывать разные истории. Их было немного. Редко всплывало что-то новое. Обычно, как в старом игральном автомате было заложено 5-6 проверенных временем мелодий. И вот она что-то из них выбирала и включала.
Марианна Борисовна любила ездить в санатории. Однажды взяла в руки теннисную ракетку - и стала играть. Когда ее спросили, давно ли она играет, она всех обманула и сказала, что давно, так как занятие не показалось ей сложным. В теннис она играла до 80 лет. И вот однажды в каком-то из санаториев в Крыму на соседнем корте она увидела поэта Евтушенко. Он тоже играл на площадке своей здравницы. так они познакомились, и она с ним стала тусить. Как я поняла московская теннисно-богемная тусовка довольно часто любила отдыхать. И с Евтушенко в один период и соседние санатории они попадали часто.
она любила рассказывать: "И вот Женя возьмет машину, мы несколько человек в нее заберемся и он нас везет к каким-то своим друзьям в горы по горной дороге.. Один раз мы так заблудились, так заблудились..." в общем, здорово они с Евтушенко катались: выезжали из Симеиза (Крым), а заблудившись по дороге возвращались в Пицунду (Абхазия)...
Все, наверное, в ее старой голове давно было перепутано
****************
Любила она хвалить клубнику в Пятигорске, есть которую она уезжала по весне. При этом всегда причмокивала, когда об этом рассказывала..
*******************
Как-то раз я ее спросила, почему она никого не усыновила после войны? После войны ей было хорошо за 30, она не была красавицей, у нее не было постоянных ухажеров.У нее никогда не было семьии, не было детей. были только родственники от уже умершего брата- племянник и его дети. Но с ними она не жила и отношения чем дальше, тем шли все хуже. в общем, она была одна..
Она мне сказала, что после войны люди жили очень плохо и бедно. И рано умирали - лет в 40-50-60. Она боялась, что тоже не будет жить долго..
А потом уже наверное было поздно.. Или она так привыкла жить одна, что и не хотела никого.
*****************
Всю свою жизнь она строила мосты. На войне тоже строила мосты где-то в тылу. И потом после войны - с пленными немцами работала, командовала строительством. В 70-е годы она потеряла слух на одно ухо, так как постоянно работала в огромном шуме, на стройке и испытательных установках. ей еще тогда вставили какую-то искусственную перепонку.
*************
Яблоком нашего раздора стала умершая лет 70 назад собака Рябчик. Это была одна из ее любимых тем. Такое ощущение, что Рябчик был ее тайным возлюбленным. Кто-то предложил оформить ее воспоминания о псе в рассказ, а я сдуру взяла и предложила напечатать его в хорошем детском журнале, с которым тогда сотрудничала. Редактор издательства сказал - неси. И старушка принялась за работу. Когда я в первый раз прочитала рассказ, я машинально подправила и изменила некоторый стиль и слова - их бы все равно исправили в редакции. Потом в журнале тоже кое-что подполировали, потом художница нарисовала к рассказу картинки, которые не сильно соответствовали описанию Рябчика. В итоге Марианна Борисовна развезла такой сыр-бор, подняла такую бурю, отчитывала за самоволие и меня, и редактора большого издательства, и художницу. Она заставила журнал посылать ей посыльного курьера, чтобы удостовериться, что текст - ее и ни слова не переврано. Она висела часами на телефоне, желая, чтобы литработник прочел ей последнюю корректуру перед выходом ее Рябчика в печать (а люди не могли ей отказать просто потому, что были интеллигентными и в 97 лет может быть всякое у любого). В один из дней она мне выговорила, что я специально все исправила, чтобы сделать рассказ про ее Рябчика хуже и причинить ей зло (наверное, в ней проснулись журналисткий азарт, ревность и пыл).
В тот момент я и поняла, что мои прогулки с ней по солнцу и морозу, поликлинику, обеды, халаты и часы моих выходных может перечеркнуть и заставить забыть безмолвный пес Рябчик и две страницы текста о нем.
И я решила, что с меня хватит. И в тот момент, когда она, повизгивая, доказывала мне мои коварные замыслы, я ушла и стукнула дверью.
Но потом как-то жалко стало, что это может остаться висеть между нами навсегда, если она не переживет очередную зиму. она злилась на меня. я - забыла ее.
Все-таки в жизни с ней у меня было больше смешных и веселых моментов.
И когда я наряжала ее в шубу, повязывала шарф и подтыкала платочки под шапку, чтоб защитить неслышащие уши от мороза, завязывала ей шнурки на ботинках и слушала ее мямлящие слова и рассказы и причмокивания, ее глупые выходки по старости - она была для меня вроде большого ребенка.
Как-то нужно наведаться к ней в гости и купить по старой традиции в соседнем "Утконосе" пастилу и апельсиновый сок, которые она любит. Может жевать и пить.