Русская идея
Или как перестать искать особый путь
В минувший праздник четко противостояли друг другу две идеи. Естественно, все признавали значение великой победы над нацизмом. Но при этом одни говорили: Никогда больше!, а другие - Можем повторить! На самом деле повторить, конечно, они ничего не могут. Их бравада сродни детской игре в войнушку. Все мальчики через это проходили, но большинство повзрослело, а некоторые - нет.
Другое дело, что в праздничных спорах нашла отражение та большая дискуссия, которая и впрямь во многом определяет будущее России. Но не всегда четко осознается даже самими полемистами. Это спор об особом пути страны. Спор о русской идее. Спор о том, можем ли мы повторить главное. Модернизацию тех западных стран, успех которых так раздражает любителей войнушки.
Не существует никакого особого пути у отдельных народов. Не существует никакого особого призвания нации. Не существует польской, английской или португальской идеи. Но существует проблема фрустрации, связанной с трудными испытаниями. И способом преодолеть ее является стремление возвеличить себя. Объяснить самому себе, что мы не хуже других народов. Как может показаться из-за поражений, хаоса, нищеты и потери имперских амбиций. Наоборот, мы - лучше.
Россия стала искать особый путь вслед за Германией. Для Пруссии тяжелейшим испытанием стало поражение от Наполеона. Сильное государство Фридриха II превратилось вдруг в жалкую развалину. И вот постепенно начинают формироваться представления, будто великая германская Культура принципиально отличается от унылой западной Цивилизации, утвердившейся у англичан и французов.
Немцы не приемлют демократии, обожают монарха, сплачиваются вокруг него, честно трудятся и не развлекаются такими французскими глупостями, как революция. Демократия в западном смысле и вкусе нам чужда. Это не Владислав Сурков заявил. Это написано в годы Первой мировой войны Томасом Манном, которого в пристрастии к суверенной демократии не заподозришь.
Русские идеи особого пути зарождались в славянофильской среде во времена николаевского застоя. А особого расцвета достигли после поражения в Крымской войне, показавшего, что Россия не только страна рабов, страна господ, но еще и колосс на глиняных ногах.
С тех пор сотни мыслителей пытались найти для нашей страны идею особого пути, отдав дань и панславизму, и евразийству, и византизму. Причем даже коммунизм в нашем исполнении больше смахивал на теорию особого пути, чем на реализацию идей марксистского интернационализма. И поныне масса людей тешит себя мыслью, будто у России есть призвание спасти мир от страшной американской экспансии сарматами, булавами, искандерами.
Многие народы искали особый путь. А потому в стремлении наших подростков нет ничего особенного. Не надо этого бояться. Само стремление найти особый путь подчеркивает обыденность происходящего с нами. Поиск народом особого пути - это примерно как поиск индивидуальности человеком в переходном возрасте. И сейчас Россия должна выбрать, пойдем ли мы вперед через саморазрушение или через аккуратное встраивание в мир взрослых, существующий по соседству.
Крупные имперские страны Европы демонстрировали в прошлом первый вариант перехода к взрослому состоянию. Германия спровоцировала Вторую мировую войну. Италия к ней примкнула. Подобным же образом вела себя Япония. Для немцев с японцами подобный авантюризм завершился страшной катастрофой. Германия фактически была полностью уничтожена бомбардировками, не оставившими целым ни одного крупного города. А Япония, хотя пострадала меньше, перенесла два ядерных удара - по Хиросиме и Нагасаки.
Другой вариант взросления продемонстрировали европейские страны, выходившие из подросткового возраста после Второй мировой войны. Такие некогда мощные империи, как Испания и Португалия, к 1970-м годам уже ни на какие великие злодейства не претендовали. Они медленно реформировались, усовершенствовали рыночное хозяйство, ввели демократические институты и присоединились к Евросоюзу.
Польша тоже перестала вспоминать о тех временах, когда простиралась от Черного моря до Балтики.
Задолго до того момента, как старший брат ослабил вожжи, польское общество стало ощущать себя европейским. И в итоге после 1989 года смогло мягко войти в европейский дом. Примерно так же поступили все страны Центральной и Восточной Европы. Кроме Сербии, для которой взросление тоже закончилось печально, хотя и не столь трагично, как для крупных имперских государств.
Мы же, на первый взгляд, будто семимильными шагами движемся к национальной катастрофе. Во-первых, Россия - большая страна имперского типа, всегда считавшая себя не хуже Германии или Франции.
Во-вторых, если взглянуть на жесткую риторику наших вождей и на энтузиазм, с которым их поддерживают массы, твердящие "можем повторить", то кажется, что грабли уже в работе. Но существуют и другие факты.
Во-первых, есть очень серьезные основания считать, что путинский режим лишь манипулирует массами. Совершенно не стремясь доводить конфликт с Западом до стадии горячей войны. Путинской элите очень хорошо ныне живется. Эти люди не находятся в состоянии фрустрации в отличие от большинства искателей национальных идей прошлого. Российская элита богата и самодовольна. Надо быть совершенно безумными людьми. Чтобы проделать путь от миллиардных состояний и роскошных вилл до камеры какого-нибудь международного трибунала.
Во-вторых, народные массы общества потребления только кричать на трибунах горазды, но не воевать лично. Число по-настоящему боеспособных частей в России по-прежнему невелико, а число фанатично настроенных людей совсем ничтожно. Их достаточно для победы над Грузией или Украиной. Но не для большой войны с хорошо вооруженным противником. И путинская элита прекрасно понимает, насколько слаба армия в сравнении с наполеоновской или гитлеровской.
В-третьих, к большим трагическим войнам народы подталкивали серьезные внутренние противоречия эпохи модернизации, когда элита пыталась сплотить массы и направить их агрессивность на внешнего врага. В общем, не стоит паниковать, принимая психологические подростковые проблемы страны за признаки ее смертельной болезни. Ведь самая большая опасность для России сегодня - поддаться страху, распространяемому с высоких трибун.