Как это начиналось..... Тостующий и тостуемый пьют до дна! Ку!
- Ну какой из тебя режиссер? - сказала вечером мама. - Ты же видел режиссеров. Знаешь, какие они.
Режиссеров я видел, и очень многих. До войны мы жили в бараке в Уланском переулке. Жили роскошно: у нас была большая комната (21 кв. м) и отдельный вход. Когда из Тбилиси приезжали Верико и Чиаурели, они привозили вино, всякую снедь и звали к нам своих гостей. Мама готовила вкусную грузинскую еду, и у нас побывали и Эйзенштейн, и Пудовкин, и Довженко, и Рошаль, и многие другие классики. Все они были яркие, колоритные личности и излагали свои мысли образно, красиво и очень складно.
Когда мне было лет пять, мамина подруга Аллочка на ночь вместо сказок рассказывала мне историю Римской империи. Когда мы добрались до Цицерона, я представлял его себе в виде Григория Львовича Рошаля - в берете, очках, при бабочке, но в тоге (Рошаль у нас бывал чаще других).
Мама была права - мне до Цицерона далеко. Я до сих пор даже короткий тост складно произнести не могу. (А еще грузин.)
Я объяснил маме, что не собираюсь быть режиссером-постановщиком. Хочу стать вторым режиссером, как она, и не хочу до гробовой доски слушать про Зинину соседку Люсю. И что стипендия на курсах сто тридцать рублей.
- Давай попробуй, - согласилась мама. - Но сейчас это будет очень сложно.
Времена изменились. Чиаурели за пропаганду культа личности услали в Свердловск. Директором «Мосфильма» стал такой же любимец Сталина, лауреат шести Сталинских премий Иван Пырьев. И если Пырьев узнает, что я племянник ненавистного конкурента Чиаурели, то он меня и близко к курсам не подпустит. Так что, чем меньше людей будет знать, что Георгий Данелия - сын Мэри Анджапаридзе, тем лучше.
Мама позвонила кинорежиссеру Михаилу Калатозову, которого знала еще по Тбилиси, сказала, что сын собирается поступать на режиссерские курсы, и попросила посмотреть, есть ли у него какие-нибудь шансы.
На следующий день в курилке Олег Жагар меня консультировал. В отличие от мамы, он мое решение сразу одобрил:
- Раз в башке щелкнуло, то валяй. Чтобы потом не жалеть.
Жагар, фронтовик-разведчик, на десять лет старше меня, был эрудированным и умным человеком, и я с ним считался.
- Давай подумаем, что Калатозову говорить… Он обязательно спросит, почему ты решил поменять профессию. А ты?
- Скажу, потому что здесь тоска зеленая.
- Ни в коем случае. Говори, что ты с детства мечтаешь быть кинорежиссером, что это твое призвание. Что любишь литературу, музыку, живопись, театр, а кино - искусство синтетическое и все это аккумулирует. Ну, живопись и литературу ты более или менее знаешь… Как с музыкой?
- Не ахти… Мелодии помню, могу даже напеть, но что чье…
- А ты там не пой. Говори, что твой любимый композитор Бетховен, «Героическая симфония». «Героическая» - верняк. Ну, и Прокофьев. Да, а в литературе не забудь «Не хлебом единым» Дудинцева. Сейчас это модно.
…В субботу я пошел к Калатозову. Михаил Константинович - высокий вальяжный шестидесятилетний грузин с бархатными карими глазами - усадил меня в кресло, сам сел напротив.
- Решили поменять профессию? Зачем? Архитектор - замечательная специальность.
Он был со мной на «вы», хотя и знал с детства: я дружил с его сыном Тито.
- Я люблю живопись, литературу, музыку и театр. А кино - искусство синтетическое и все это аккумулирует.
Калатозов одобрительно покивал.
- В самодеятельности спектакли ставили?
- Нет.
- Играли?
- В спектаклях? Нет, в спектаклях не играл.
- А где?
- В капустнике, в цыганском хоре пел. В институте.
Пауза.
- Фотографией увлекаетесь?
- Нет.
Снова пауза.
- Пишете? Рассказы, заметки…
- Нет.
- Стихи?
- Сейчас уже нет.
- А когда?
- В детстве сочинял какую-то бестолочь… Но мама очень гордилась.
- Ну-ну, - заинтересовался Калатозов, - прочтите.
- Да не стоит…
- Прочтите, прочтите.
И я прочел:
Во мгле печальной на горе стоит Чапаев бледный.
Погиб Чапаев в той реке, погиб он, незабвенный.
Врагу за это отомщу и силу нашу покажу,
И выскочат из Троя четыреста героев.
- «Трой» - это троянский конь, - объяснил я. - Мне тогда мамина подруга Аллочка про него рассказала.
«Господи, что я несу!»
- М-да… - Калатозов тяжело вздохнул. - А Чапаева Бабочкин сыграл неплохо…
Пауза.
- Вы сказали, любите музыку… - наконец спросил Калатозов. - Сами музицируете?
- Немного.
- На фортепьяно?
- На барабане.
Пауза затянулась. Всемирно известный режиссер сложил руки на груди и задумался, а я с тоской смотрел по сторонам. В этой комнате мне все было знакомо: и фотография, где Калатозов снят с Чаплиным (во время войны Михаил Константинович был представителем Экспортфильма в США). И тахта, покрытая шотландским пледом, и картина над тахтой - красивая молодая женщина в кресле. Женщина с картины смотрела на меня с сочувствием. Я легонько подмигнул ей: не переживай, родная. Я все понял, сейчас уйду.
- Иностранный язык знаете? - придумал еще один вопрос Калатозов.
- Нет.
- Вы молодой. Надо выучить.
Я встал.
- Обязательно выучу. Я пойду, Михаил Константинович. Извините. Спасибо.
Калатозов тоже поднялся.
- Я провожу.
Он вышел со мной на лестничную площадку и нажал кнопку вызова. Загудел лифт и, не доехав до нас, остановился - перехватили.
- Парфеноны и Колизеи, Гия, стоят тысячелетия. А кино что - целлулоид, пленка. Зыбкий материал. - Калатозов вздохнул.
- Ой, Михаил Константинович, - вспомнил я, - извините, я у вас на столе папку оставил!…
…Через десять минут Калатозов внимательно изучал содержимое папки, а я в кресле напротив напряженно ждал приговора.
Последние дни я, готовясь к визиту, с утра до вечера рисовал жанровые картинки и сделал, как мне казалось, забавную раскадровку чеховского «Хамелеона».
Досмотрев, Калатозов закрыл папку, откинулся в кресле, сложил руки на груди и задумался.
«Не понравилось», - понял я и стал непослушными от перенапряжения пальцами завязывать тесемки на папке. Тесемки не поддавались.
- Дайте мне, - Калатозов отобрал у меня папку и сделал аккуратные бантики. - Это вы сдайте в четыреста двенадцатую комнату на «Мосфильме». Узнайте, что там еще надо. На экзамене я вас спрошу, почему вы хотите стать режиссером. Ответите, как сегодня мне. Маме привет.
- Спасибо, Михаил Константинович!
В дверях он меня спросил:
- А почему вы мне эти рисунки сразу не показали?
- А вы не спросили, рисую я или нет.
<..>
ЭКЗАМЕНЫ
- Подождите в комнате отдыха актеров, - сказала секретарша, когда я назвал свою фамилию. - Вас вызовут.
В комнате актеров сидели, ходили, курили, стояли, прислонившись к стене человек двадцать абитуриентов. В основном это были театральные режиссеры - некоторых я узнал. Обсуждался только что вышедший на экраны бельгийский фильм «Чайки умирают в гавани». Говорили они очень складно, красиво и непонятно. Ссылались на источники, про которые я не слышал, употребляли термины, которых я не знал. Я даже не понял, хвалят они фильм или ругают.
«Куда ты лезешь, Данелия? - сказал мне внутренний голос. - В Китай, брат, в Китай!»
Но тут меня вызвали.
Большая комната была освещена неоновыми лампами, излучающими холодный синий свет (неоновые лампы только-только появились, и я их увидел впервые).
В первом ряду за длинным столом сидели ведущие мастера советского кино: Пырьев, Довженко, Ромм, Юткевич, Калатозов, Рошаль, Александров, Трауберг, Дзыган, Зархи. Во втором ряду - просто мастера советского кино: Арнштам, Роом, Столпер, Птушко, Юдин, Барнет, Пронин, Швейцер… А в глубине у стены стояла «шушера»: Самсонов, Басов, Гайдай, Рязанов, Азаров, Чулюкин, Карелов, Алов с Наумовым и другие. Всего экзаменаторов было человек пятьдесят. И все синие от неонового света.
Посередине комнаты стоял круглый столик и стул. На столике - графин с водой и стакан.
- Садитесь, Данелия, - доброжелательно сказал Рошаль.
Я сел и уставился на Пырьева, который листал мои рисунки.
- Георгий Николаевич, почему вы решили поменять профессию? - спросил Калатозов, как договорились.
А я вдруг понимаю, что ни слова сказать не могу. Все забыл. То ли культурный шок, полученный в предбаннике, меня подкосил, то ли количество и цвет экзаменаторов.
- Выпейте воды, - сказал Рошаль.
Я налил воды в стакан, выпил.
- Ну, так почему вы решили стать режиссером? - мягко повторил свой вопрос Калатозов. - Ведь архитектор - тоже интересная профессия.
- Да, - согласился я, - Парфеноны и Колизеи стоят века, - с ужасом понял, что говорю что-то не то, и замолк.
«В Китай! В Китай!!» - напомнил внутренний голос.
- Скажите, а вы любите литературу, музыку? - подсказывает Калатозов.
- Да… - наконец, вспомнил я, - а кино - искусство синтетическое. А я люблю и театр, и литературу, и живопись, и музыку. А кино все аккумулирует.
- А почему бы вам не поступить в Суриковское? - спросил Довженко, которому Пырьев передавал рисунки. - Вы неплохо рисуете.
- Потому, что кино - искусство синтетическое, - пошел я по второму кругу. - А я театр люблю и литературу, и музыку. «Апассионату» Бетховена и «Героическую», и Прокофьева люблю, и Дудинцева, и оперетту… - не смог я вовремя остановиться.
Дальше я толком ничего не помню. Что-то меня спрашивали… Что-то я отвечал…
А вечером, когда мы с женой уже строили китайские планы, со студии позвонила счастливая мама. В коридоре «Мосфильма» она встретила Самсона Самсонова и как бы мимоходом спросила:
- Ну, что там на экзаменах? Были способные?
- Было несколько. Кстати, и одного грузинчика приняли. Нам с Иваном (имелся в виду Пырьев) его рисунки понравились.
<..>
В результате на курсы взяли четырнадцать человек. Из четырнадцати десять были театральными режиссерами, а четверо нет: инженер, психолог и мы с Егором Щукиным - архитекторы.
***
О фильме "Я шагаю по Москве"
Над сценарием я всегда работаю очень долго. Бывает так: уже написано слово «конец», уже поставили дату, уже везу сценарий на «Мосфильм» сдавать… Но по дороге придумываю хорошую реплику, разворачиваюсь, возвращаюсь, вставляю реплику и понимаю, что надо еще кое-что поправить. И начинаю переписывать… И если бы не сроки, то я, наверное, до сих пор бы переделывал сценарий «Сережи».
Но сценарий фильма «Я шагаю по Москве» мы со Шпаликовым бесконечно переделывали не из-за меня - из-за Никиты Сергеевича Хрущева. На встрече с интеллигенцией Никита Сергеевич сказал, что фильм «Застава Ильича» (режиссер Хуциев, сценарий Шпаликова) идеологически вредный: «Три парня и девушка шляются по городу и ничего не делают». И в нашем сценарии три парня и девушка. И тоже шляются. И тоже Шпаликов. И поэтому худсовет объединения сценарий не принимал. Но на Хрущева не ссылались, а говорили, что мало действия, что надо уточнить мысль, прочертить сюжет, разработать характеры…
<,..>
- Непонятно, о чем фильм.
- Это комедия, - сказали мы.
Почему-то считается, что комедия может быть ни о чем.
- А почему не смешно?
- Потому что это лирическая комедия.
- Тогда напишите, что лирическая.
Мы написали. Так возник новый жанр - лирическая комедия.
<...>
для меня Никита - Колька из фильма «Я шагаю по Москве». Кольку мы назвали Колькой в честь моего сына. И так я до сих пор к Никите и отношусь.
Взять Никиту на роль Кольки предложил Гена Шпаликов. Он дружил с братом Никиты Андроном Михалковым (теперь Кончаловским).
Никиту я видел полгода назад - подросток, гадкий утенок.
- Никита не годится - он маленький.
- А ты его вызови.
Вызвали. Вошел верзила на голову выше меня. Пока мы бесконечно переделывали сценарий, вышло - как у Маршака: «За время пути собачка могла подрасти».
Начали снимать. Через неделю ассистент по актерам Лика Ароновна сообщает:
- Михалков отказывается сниматься.
- ?
- Требует двадцать пять рублей в день.
Актерские ставки были такие: 8 р. - начинающий, 16 - уже с опытом, 25 - молодая звезда, и 40-50 суперзвезды. Ставку 25 рублей для Никиты надо было пробивать в Госкино.
- А где он сам, Никита?
- Здесь, - сказала Лика. - По коридору гуляет.
- Зови.
- Георгий Николаевич, - сказал Никита, - я играю главную роль. А получаю как актеры, которые играют не главные роли. Это несправедливо.
- Кого ты имеешь в виду?
- К примеру, Леша Локтев, Галя Польских.
- Леша Локтев уже снимался в главной роли, и Галя Польских. Они уже известные актеры. А ты пока еще вообще не актер. Школьник. А мы платим тебе столько же, сколько им. Так что - помалкивай.
- Или двадцать пять, или я сниматься отказываюсь!
- Ну, как знаешь… - я отвернулся от Никиты, - Лика Ароновна, вызови парня, которого мы до Михалкова пробовали. И спроси, какой у него размер ноги, - если другой, чем у Никиты, сегодня же купите туфли. Завтра начнем снимать.
- Хорошо.
- Кого? - занервничал Никита.
- Никита, какая тебе разница - кого. Ты же у нас уже не снимаешься!
- Но вы меня пять дней снимали. Вам все придется переснимать!
- Это уже не твоя забота. Иди, мешаешь работать…
- И что, меня вы больше не снимаете?!
- Нет.
И тут скупая мужская слеза скатилась по еще не знавшей бритвы щеке впоследствии известного режиссера:
- Георгий Николаевич, это меня Андрон научил!… Сказал, что раз уже неделю меня снимали, то у вас выхода нет!
Дальше работали дружно.
…Когда прошел слух, что Никита Михалков будет баллотироваться в президенты (а он это не очень активно отрицал), на встрече со зрителями в Нижнем Уренгое меня спросили, буду ли я за него голосовать.
- Двумя руками!
- Почему?
- Потому что фильм, где в главной роли президент великой страны в юности, купят все страны. А я буду всем рассказывать, как наш президент бегал мне за водкой.
Как-то после вечерних съемок на студийной машине мы с Никитой ехали домой. На съемках я поливал из шланга асфальт, чтобы в нем отражались фонари, промок и замерз. По дороге хотел купить водку, но все магазины и рестораны закрыты: четверть двенадцатого.
Сначала завезли Никиту на Воровского.
- Никита, вынеси мне грамм сто водки, - попросил я. - А то я простужусь.
Самому в такое позднее время заходить в дом и просить водку было неприлично.
Никита вынес мне от души - полный стакан.
А через несколько дней меня встретил его папа, Сергей Владимирович Михалков:
- Ты соображаешь, что ты делаешь? У меня инфаркт мог быть! Лежу, засыпаю - вдруг открывается дверь, на цыпочках входит мой ребенок, открывает бар, достает водку, наливает полный стакан и на цыпочках уходит… И я в ужасе: пропал мальчик, по ночам стаканами водку пьет…
Жалко, что Никита не баллотировался в президенты.
<...>
Роль человека, которого гипнотизируют, я пригласил сыграть Ролана Быкова. Приезжаем на съемку - нет Ролана.
Звоню ему в монтажную.
- Сейчас, Гия. Чуть-чуть по-другому склею эпизод и приеду.
Он монтировал свой фильм. Ждем - нет Ролана. Посылаю ассистента. Ассистент возвращается:
- Быков говорит, сейчас два кадра переставит и приедет.
Ждем - нет Ролана! Поехал за ним сам, - благо «Мосфильм» от Парка культуры недалеко. Захожу в монтажную.
- Все, Гия, я готов, - говорит Ролан. - Едем. Только сейчас эти кадрики местами поменяю.
- Ну, поменяй.
- Все… Хотя… Как же я не сообразил - надо общий план сразу после крупного переставить!
- Поехали. Завтра переставишь.
Почти насильно вытащил я его на съемку. Снимаем: идет Ролан, оглядывается на ребят и уходит. Сняли три дубля.
- Снято.
- Подожди! Гия, давай еще! - говорит Ролан. - Давай, что он не просто гуляет, а вышел познакомиться с девушкой. Ищет невесту.
Сняли.
- Давай еще. Давай так: он грамм сто пятьдесят принял.
- Что, качается?
- Да нет, просто вот так идет, - показал Ролан.
Сняли еще. Потом еще - пиджак не надет, а он несет, держа за вешалку пальцем. Надо сказать, что все варианты у Ролана были хорошие. После девятого дубля Ролан говорит:
- Давай еще вариант. Он оглянулся, испугался, но девушка ему понравилась.
- Дальше пленку за свой счет покупать будешь, - сказал я. - Все, хватит.
На следующий день опять пришлось за ним ехать в монтажную, опять он перемонтировал тот же эпизод и на съемках та же история - бесконечные поиски вариантов.
Мне было приятно, что есть еще кто-то, кто изводит соратников почти так же, как я.
<...>
Опять к съемкам нужна была фонограмма. Опять я долго мучил Петрова, и опять он в итоге написал замечательную мелодию. Сегодня кто-то видел фильм «Я шагаю по Москве», кто-то - нет, но музыку эту помнят все.
И каково же было мое удивление, когда я увидел по телевизору, что под эту музыку, под которую у меня в фильме шагали Колька, Володя и Саша, по ковровой дорожке мимо почетного караула идут Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев и Президент Соединенных Штатов Ричард Никсон!
И песня до сих пор звучит. И слова ее стали почти хрестоматийными - их даже пародируют. А придумались они так.
Снимали мы памятник Маяковскому для сцены «вечер, засыпают памятники». Юсов с камерой, операторская группа и я сидим на крыше ресторана «София» - ждем вечерний режим (когда небо на пленке еще «прорабатывается», но оно темнее, чем фонари и свет в окнах).
- Снимайте, уже красиво! - донеслось снизу.
Внизу появился Гена Шпаликов. Гена знал, что сегодня нам выдали зарплату и не сомневался, что мы после съемки окажемся в ресторане.
- Рано еще! - крикнул я ему сверху. - Слова сочинил?
- Что?
Площадь Маяковского, интенсивное движение машин, шум - очень плохо слышно. Я взял мегафон.
- Говорю, слова к песне пока сочиняй! - сказал я в мегафон.
Песня нужна была срочно - Колька поет ее в кадре, а слов все еще не было. Последний раз я видел Гену две недели назад, когда давали аванс. Он сказал, что завтра принесет слова, - и исчез. И только сегодня, в день зарплаты, появился.
- Я уже сочинил: «Я шагаю по Москве, как шагают по доске…»
- Громче! Плохо слышно.
Гена повторил громче. Вернее, проорал.
Людная площадь, прохожие, а двое ненормальных кричат какую-то чушь - один с крыши, другой с тротуара.
- Не пойдет! Это твои старые стихи - они на музыку не ложатся. Музыку помнишь?
- Помню.
- Если не сочинишь, никуда не пойдем.
- Сейчас! - Гена задумался.
- Можно снимать? - спросил я Юсова.
- Рано.
- Сочинил! - заорал снизу Гена. - Я иду, шагаю по Москве, и я пройти еще смогу соленый Тихий океан, и тундру, и тайгу…" Снимайте!
- Лучше «А я»!
- Что «А я»?
- По мелодии лучше «А я иду, шагаю по Москве!»
- Хорошо - «А я иду, шагаю по Москве…» Снимайте! Мотор!
- Перед «А я» должно еще что-то быть! Еще куплет нужен!
- Говорил, не надо "А"! - расстроился Гена.
Пока Юсов снимал, Гена придумал предыдущий куплет («Бывает все на свете хорошо, / В чем дело, сразу не поймешь…») и последний («Над лодкой белый парус распущу / Пока не знаю где…»)
- Снято, - сказал Юсов.
Если бы съемки длились дольше, куплетов могло быть не три, а четыре или пять.
Песню приняли, но попросили заменить в последнем куплете слова «Над лодкой белый парус распущу / Пока не знаю где»:
- Что значит «Пока не знаю где»? Что ваш герой - в Израиль собрался или в США?
Заменили. Получилось «Пока не знаю с кем». «Совсем хорошо стало, - подумал я. - Не знает Колька, с кем он - с ЦРУ он или с Масадом».
<...>
Фильм вышел на экраны. Кому-то он нравился, кому-то нет. Говорили: «Вчера Хрущев велел показать советскую жизнь позитивно, а сегодня вы подшустрили и преподнесли на блюдечке то, что заказано». А писатель Владимир Максимов даже сказал, что теперь нам руки не подаст. Гена очень расстроился:
- Чего это они? Может же фильм быть - как стихотворение. Написал же поэт: «Мороз и солнце, день чудесный…»
- Еще он написал: «Хвалу и клевету приемли равнодушно», - сказал я.
Для меня было важно, что фильм понравился людям, чье мнение было мне дорого, - Ромму, Бондарчуку, Конецкому… И моему отцу, человеку на похвалу скупому. Про «Сережу» отец сказал: «Так себе» (мама потом объяснила: «Фильм папе понравился»). Про «Путь к причалу» тоже «Так себе» (тоже понравился). А про «Я шагаю по Москве» отец сказал: «Ничего», и мама объяснила: «Очень понравился». Кроме всего прочего, наверное, отцу было приятно, что Колька, как и он, метро-строевец.
После фильма было много писем. К моему удивлению, больше всего писали из лагерей и тюрем: «Спасибо вам за глоток свежего воздуха». Хвалили.
И знаменитый французский критик Жорж Садуль разделял мнение уголовников. После показа фильма в Каннах в газете «Фигаро» вышла его статья, где он написал, что «Я шагаю по Москве» - глоток свежего воздуха и новая волна советского кино…
Но я очень огорчился, когда получил письмо от девушки из одного далекого городка. Посмотрев фильм, она накопила денег и поехала в Москву - в красивый и добрый город. В гостиницу не попала, ночевала на вокзале, деньги украли, забрали в милицию, как проститутку…
Я редко отвечаю на письма, но ей я ответил. Извинился. Написал, что жизнь разная и в жизни бывает разное. Этот фильм - о хорошем. И поэтому Москву мы показали такой приветливой. Но, к сожалению, она бывает и другой, - вам не повезло…
А девушка ответила: то, что с ней случилось в Москве, она уже начала забывать, а фильм помнит и с удовольствием посмотрит еще раз.
«Спасибо вам, - писала девушка, - что вы эту сказку придумали».
Мне приятно, когда этот фильм хвалят. Он мне и сегодня нравится. Но понимаю… Если бы не поэтический взгляд Геннадия Шпаликова - фильма бы не было. Если бы не камера Вадима Юсова - фильма бы не было. Если бы не музыка Андрея Петрова, если бы не обаяние молодых актеров - фильма бы не было.
А если бы меня не было?…
Невольно вспоминается вопрос въедливого матроса с «Леваневского»: «А зачем нужен режиссер?»
__________________________________________________________________________________________
ПОЛНОСТЬЮ книгу "Безбилетный пассажир" (маленькие истории, байки кинорежиссёра) читайте ЗДЕСЬ
А ещё есть другаая - "Тостуемый пьёт до дна"