к 110-летию со дня рождения Датико Арсенишвили

[nashenasledie]

Открытие Музея им. Андрея Рублева 21 сентября 1960 г. Официальные лица у входа в Спасский собор.
Крайний справа - Д.И.Арсенишвили.


Основанный 10.12. 1947 г. благодаря подвижническим усилиям корифея русской реставрации Петра Дмитриевича Барановского наш Центральный музей древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева начал формироваться лишь в 1949 г., когда был назначен его первый директор - Давид Ильич Арсенишвили, основатель Театрального и Литературного музеев Тбилиси. Именно ему мы обязаны самим существованием на территории древнейшего в Москве Спасо-Андроникова монастыря знаменитого на весь мир Музея Рублева.

Давид Арсенишвили (1905-1963) - грузин по происхождению, горячий патриот Отечества, член тбилисского бюро по охране памятников и большой знаток русской культуры. Арсенишвили «принял близко к сердцу» судьбу полуразрушенной древней обители, задачу прославления имени Андрея Рублева, спасение рассеянных временем сокровищ древнерусской культуры. Он поселился в притворе Спасского собора и начал бороться за каждую пядь Андроникова монастыря: за помещение Спасского собора, около которого нынешние временные жильцы выстроили летний душ и выгребную уборную, за древний некрополь, где они разбили футбольное поле.

Сначала на месте захоронения основоположника русского национального театра Федора Волкова находилась та самая «выгребная фи­зиологическая уборная», а недавно нынешняя музейная администрация во главе с Г.В. Поповым устроила по соседству лжемогилу прп. Андрея Рублева прямо на чужих захоронениях:
[дальше и документальный фильм 1980 года Мравалжамиер]В то время как наш первый директор Давид Ильич Арсенишвили старался сделать Музей-заповедник имени русского художника Андрея Рублева самым значимым, последним и единственным в своей жизни любимым детищем. Для него, никогда не имевшего ни своего дома, ни семьи, крошечный коллектив нашего Музея стал семьей, с которой он в труднейших условиях собирал по крупицам гибнущие святыни Церкви - основную часть нынешней обширной коллекции Музея имени Рублева. Именно эти первые годы жизни Музея, полные творческих озарений, чудесных открытий, задали направление собирательской деятельности Музея Рублева. Его фонды составили исключительно церковные литургические предметы - по сути, святыни Русской Православной Церкви.

Именем великого Рублева, под надежный приют стен Андроникова монасьтыря, посредством официально разрешенной музейной деятельности, в разрушительное время «хрущевских» гонений на Церковь горстка сильных духом «ревнителей Православия» собирала со всей страны драгоценные жемчужины Русского Православия. За доброе, а, тем более, святое дело, пришлось пострадать. Драматична судьба Арсенишвили - этого бескорыстного подвижника музейного дела. За год до открытия первой, им же созданной музейной экспозиции, он был незаконно уволен. Вернулся в Тбилиси, где, через непродолжительное время, скончался. Продолжатели его дела, музейщики, еще и теперь не в полной море воздали должное его светлой памяти, а главное, так и не усвоили пример его честного, беззаветного служения национальной культуре…

На основе редчайших архивных материалов научного архива ЦМиАР, куда входила вся документация по Спасо-Андроникову монастырю, а также личные архивы исследователей, занимавшихся этой древнейшей московской обителью, в свое время была издана замечательная книга Нателы Вачнадзе «Арсенишвили Д. И.: Эскизы к творческому портрету» (Тбилиси: Изд-во Тбилисск. Ун-та, 1990) о Д.И. Арсенишвили, открывавшем наш Музей имени Андрея Рублева. Как только администрацию ЦМиАР возглавил директор-разрушитель Геннадий Попов, весь остаток тиража этой уникальной книги был помещен в общественный туалет, где пришел в полную негодность и был выброшен по личному распоряжению Г.В. Попова на мусорную свалку!

You can watch this video on www.livejournal.com

Мравалжамиер , 1980
реж. Лео Бакрадзе
сценарий: Леонид Гуревич
оператор -постановщик: Кр. Вальдес, А. Шафран.
Мравалжамиер в переводе с грузинского означает "многие лета". Грузин Давид Арсенишвили- энтузиаст и ценитель русской культуры посвятил свою жизнь творчеству великого русского иконописца Андрея Рублева. На свои скудные личные средства, ценой самоограничения и отказа от всяких личных благ Арсенишвили всю свою жизнь собирал по дальним деревням Сибири и Урала произведения Великого мастера. Его личными усилиями был открыт в конце 70-х годов Музей Рублева, которому была подарена бесценная коллекция нищего мецената. Человек необыкновенной скромности и беззаветной и бескорыстной преданности своему делу, сам Арсенишвили оставался при этом в тени..
источник

* * *
Случилось так, что я познакомилась с создателями музея имени Рублева, теми, кто в 60-е годы, во времена хрущовских гонений на Церковь, сумел найти и сберечь бесценные сокровища древнерусского искусства. Музей открылся в 1960 году, чему предшествовала долгая, настойчивая борьба за право его существования.

Свидетельница начала собирания древностей и создания музея, искусствовед Ирина Александровна Иванова, слава Богу, жива и здравствует. Оказалось, что вместе с мужем Николаем Ивановичем, участвовавшим в реконструкции многих древних монастырей, совсем недавно они переехали в новую квартиру, которую Москва подарила им за особые заслуги перед Отечеством. Правда, довольно далеко от центра; но они - люди немолодые, и усматривают в этом скорее выгоды (относительно чистый воздух, меньше суеты), чем потери. Мы сидели за празднично накрытым столом, с пирогами и чаем, под самой крышей дома. Глаза все время уводили в какие-то необозримые дали, цеплялись за облака, величественно плывших мимо окон. И в какой-то момент появилось ощущение, что вместе с ними летим и мы... в прошлое. Далекие 60-е со всем, что в них было, становились все ярче и ближе.

[Но чтобы представить себе, каким он был, - чуть помедлив, продолжает Ирина Александровна, - достаточно вспомнить, как жил Давид Арсенишвили. Квартиры в Москве он не имел. Поэтому спальней ему служил сырой холодный угол Спасского собора в Андрониковом монастыре. Впрочем, в свои «апартаменты» он возвращался только к ночи. Весь день он обивал высокие пороги. В своем единственном, аккуратно заштопанном костюме, что, кстати, не мешало ему выглядеть опрятным и держаться с царственным достоинством. Очень часто случалось ему «пробивать стены». Государственные мужи не очень церемонились, хотя откровенно указать на дверь тоже не смели. Как-никак - решение принималось на самом верху. И хотя Сталина к тому времени не стало, высочайшее его повеление еще никто не отменил.]Но прежде чем открылся музей, прежде чем началось собирание древних икон, гибнущих в закрытых храмах, - вспоминает Ирина Александровна, - в Москве появился замечательный человек. Он сделал первые, самые трудные шаги. Еще в середине прошлого века вышло правительственное постановление об открытии в старейшем архитектурном сооружении Москвы - в бывшем Спасо-Анрониковом монастыре XIV века - музея древнерусского искусства. И вот за это, тогда казалось неподъемное дело, взялся грузин - высокий, красивый, стройный Давид Ильич Арсенишвили. Бессребреник, но человек рыцарственно благородный, горячий, деятельный. Он понимал, что произведения древнерусских мастеров - это сокровища, а значит, их должно и нужно спасать.


Но чтобы представить себе, каким он был, - чуть помедлив, продолжает Ирина Александровна, - достаточно вспомнить, как жил Давид Арсенишвили. Квартиры в Москве он не имел. Поэтому спальней ему служил сырой холодный угол Спасского собора в Андрониковом монастыре. Впрочем, в свои «апартаменты» он возвращался только к ночи. Весь день он обивал высокие пороги. В своем единственном, аккуратно заштопанном костюме, что, кстати, не мешало ему выглядеть опрятным и держаться с царственным достоинством. Очень часто случалось ему «пробивать стены». Государственные мужи не очень церемонились, хотя откровенно указать на дверь тоже не смели. Как-никак - решение принималось на самом верху. И хотя Сталина к тому времени не стало, высочайшее его повеление еще никто не отменил. Но они, люди с портфелями, уже позволяли себе посмеиваться над упрямым чудаком:

- Иконы? Кому они нужны - эти пережитки прошлого? И какое отношение они имеют к искусству?

Однажды сама Фурцева, тогдашний министр культуры, - зарубежные гости подарили ей альбом «Художественные шедевры мирового искусства» - изумленно обратилась ко мне: «А почему в числе наших произведений искусства ранга «шедевра» удостоена лишь рублевская «Троица»?»


Наталья Алексеевна Демина и Ирина Александровна Иванова
Многие власть предержащие демонстрировали не просто удивление, но воинственное неприятие, враждебность. Не успев родиться, музей стал нежеланным пасынком. Несколько раз предпринимались попытки придушить «младенца». И только готовность смело вступать в борьбу, входить в коридоры власти, предъявлять неопровержимые доказательства важности начатого сдерживали встречный вал огромной разрушительной силы. В ту пору его единомышленником и неизменной помощницей была Наталья Алексеевна Демина - почти опальный тогда искусствовед. Ей пеняли за вредную для молодого безбожного государства религиозность. Вдвоем они бесстрашно воевали за каждый метр территории бывшего монастыря. Вначале Давид Ильич Арсенишвили спасал Спасский собор, облепленный уродливыми пристройками. И он добился-таки восстановления его первоначального облика, и из него выселили, наконец, находившийся там военный архив.

Живописный холм над Яузой, мощные лаконичные строения древнего Спасо-Андроникова монастыря, где многие годы монашествовал, расписывал своды собора, писал иконы гениальный русский художник Андрей Рублев, создавший известные всему миру шедевры, - все это стало центром его жизни. Давид Ильич Арсенишвили мог рассказывать об Андрее Рублеве на улице, в магазине, в автобусе. Да так, что всем сразу хотелось ехать в музей Рублева.

Но с Давидом Арсенишвили жестоко расправились - его оклеветали некие доброжелатели. Спустя некоторое время справедливость восторжествовала: доброе имя было восстановлено, он снова стал директором. Но работать уже не смог - кабинетные войны подорвали здоровье. В 1963 году его не стало. Но осталась память и любимое детище Давида Ильича Арсенишвили - музей имени Рублева.

...Старые обои на стенах. Квартира обставлена довольно скромно. И видно, что никто не озабочен вопросами перепланировки и воплощения дорогостоящих дизайнерских решений. В этой семье все хорошо знают и ценят искусство живописи, но особенно благоговейное отношение к иконе. Здесь живет семья Кириченко. В 60-е Вадим Васильевич был главным хранителем музея имени Рублева. Потом ушел в церковь. В течение 17 лет, пока позволяло здоровье, служил псаломщиком. А его жена Кира Георгиевна Кириченко реставрировала музейные иконы, затем занялась иконописью - работала в Софрино. Иконописцем стал старший сын Иван.

В день нашего знакомства Кира Георгиевна готовила обед для внука-школьника. Пока чистила морковь, рассказала кое-что о музее, о самых древних иконах, привезенных из глубинки, и глаза ее лучились тихим светом.

- Это было постоянное романтическое состояние блаженства. И в то же время - ужаса, рвущей сердце боли от того безобразия, с которым мы сталкивались.

- Почему ужаса?

- В экспедиции в самые глухие села и деревушки всегда ехали с надеждой. Бывало, заранее предвкушаешь, радуешься, а как увидишь... Даже вспоминать страшно. Заходишь в храм, а там МТС. Фресок и в помине нет. Кирпич только виден и помет на полу. А иной раз заходишь в церковь, там кучей насыпаны удобрения. И вот в этих-то стенах мы находили иногда бесценные жемчужины. За них многое готовы были отдать, только бы не пропустить, не опоздать. А опоздали чуть-чуть - и все. Перед церковью костер. Но мы шли и шли. Часто пешком, иногда в распутицу, без гроша в кармане. Благо всегда были яйца под рукой. Реставрационный продукт запасали неукоснительно, - и засмеялась. - Нечего есть - съели пяток сырых яиц и пошли дальше.

Однажды вошли мы в старую церковь, а там зернохранилище. Еще тракторы какие-то стояли, коробки. Осмотрелись: пусто, ничего не осталось. И уже собирались уходить. Как вдруг один из сотрудников наших говорит: «Давайте посмотрим, что там, под аркой. Кажется, старые доски видны». Ленимся, но, однако, взгромоздили какое-то сооружение из остатков всяких механизмов. Забрались, дотянулись. А там все было плесенью покрыто из-за сырости. Вынесли на солнце, смотрим оборот доски и замираем в трепете: деревянные гвозди. Это значит - мы обнаружили иконы XIV века. И большие, поясные. Чистый восторг! А впереди - и ты это предвкушаешь - самые волнительные минуты: после осторожной, бережной расчистки, после того, как будут сняты слои более поздней записи, ты увидишь, как засияет яркими, чистыми красками древний образ.

Кира Георгиевна ненадолго отстраняется от своего занятия, вероятно, забывает, что вот-вот придет внук, которого надо кормить обедом. И как будто всматривается во что-то ей одной видимое:

- Как-то я стала расчищать икону Божией Матери. Ее привезли из села Васильевского. Дошла до чепца и чувствую, что деру чепец, - это ужас какой-то. Скальпелем «снимаю автора». Что я делаю?! Аж завопила от страха. А рядом была Ирина Васильевна Ватагина, самый опытный сотрудник музея. Она успокаивала меня: «Ничего, ничего, все обойдется». И вдруг из-под этой записи открылся настоящий голубой цвет - самый древний слой. Это переживание едва не стоило инфаркта... Бывало, смотришь в лики иконных святых и видишь такое величие, такую серьезность и бесконечность. Древнерусские иконы обладают огромной силой проникновения в таинственную вечность. Вы видите их, и они врастают в вас. И там живут. В сердце.

Самое время сделать небольшой экскурс в историю. Древнерусская живопись выросла из византийской традиции. Причем, когда православную Византию поглотили завоеватели, на ее земли пришли мусульмане, в Древней Руси начался невиданный рост, расцвет иконописи. Это было не просто продолжение. Началось мощное восхождение к вершинам искусства воплощения образов, несущих в себе свет духовных истин христианства. Мастера того времени создавали притягательно прекрасные образы. В них отражался горний мир, они отвечали на извечные вопросы бытия, говорили о смысле жизни, о всемогущем, милующем, любящем нас Боге и Его святых, о Пресвятой Богородице.

Петровские реформы повернули Россию на Запад, отринув культурное наследие Древней Руси... Люди постепенно разучились правильно понимать и чувствовать глубоко самобытную древнерусскую живопись. Надолго были забыты и способы «расчистки» старых икон. Дело в том, что изображение наносилось на паволоку - загрунтованную ткань - минеральными красками, то есть темперой, а затем покрывалось прозрачной олифой. Она прекрасно проявляла цвет, охраняла живопись от повреждений, но лет через 70 темнела настолько, что в лучшем случае видны были лишь силуэты, контуры изображений. И мастера того времени знали, как удалить потемневшую олифу. Но по мере того, как на Руси возникало и насаждалось следование западной традиции живоподобия, изображения земной плоти, забывались за ненадобностью способы «расчистки». Вырождалось и самобытное искусство.

Тем не менее, в мире живописи древнерусские иконы высятся недосягаемой вершиной во всем своем совершенстве, в ослепительном сиянии красок. На них грубая плоть преображена горним светом, озаряющим лики святых. Слава Богу, секреты «расчистки» древней живописи, возрождения первоначально изображенного образа не были окончательно утрачены. Попав в руки реставраторов, иконы оживают, вспыхивают яркими, чистыми красками, приоткрывая завесу тайны горнего мира.

полностью воспоминания здесь

и ещё интереснейшие подробности:
Это было весной 1944 года в Тбилиси, где я тогда жил, на улице Энгельса в доме № 6... Однажды утром ко мне прибегает запыхавшаяся курьерша Союза и говорит: «Товарищ Ивнев, Симон Чиковани очень просит вас скорее прийти. Приехал какой-то Есенин, хочет вас видеть».

- Какой Есенин? - изумился я.

Любопытству моему не было предела. По дороге я на­чал расспрашивать спутницу, какой это может быть Есе­нин… Но я ничего не мог добиться от нее, кроме того, что приезжий - молодой, приятный на вид, но сильно хромает на одну ногу, ходит, однако, без палки.
[артистка Раневская рассказывала мне о встрече с сыном Есенина в вагоне поезда на одной из станций Закавказской железной дороги. Я заинтересовался этим и попросил рассказать подробно, что говорила актриса. И услышал следующее: - В наш вагон во время стоянки поезда, - рассказывала Раневская, - вошел молодой человек. Как только я на него взглянула, то почувствовала, что глаза мои застилаются туманом: что это - сон наяву или действительность? Ведь это живой Сергей Есенин. Очевидно, молодой человек обратил внимание на мое изумление, он остановился передо мной и, улыбаясь, спросил: - Что вы на меня так смотрите? Я пришла в себя и ответила: - Да ведь вы вылитый портрет Сергея Есенина. - А я Есенин и есть, - ответил молодой человек - я его сын.]
Наконец мы входим в огромный вестибюль старинного особняка, принадлежавшего когда-то тбилисскому миллионеру, со времен которого остались великолепная мебель и знаменитое чучело большого медведя, которому я однажды по близорукости поклонился, приняв его за писателя Шалву Дадиани…

Симон Чиковани был взволнован и несколько растерян. Не успел я прийти в себя, как вдруг на шею ко мне бросается молодой человек, слегка похожий на Есенина, и обнимает. Если бы при этой сцене присутствовал какой-нибудь бойкий корреспондент, он, вероятно, озаглавил бы свою заметку так: «Встреча сына Есенина со старым другом его отца».

Когда кончились поцелуи и объятия и Василий заговорил, я был изумлен тембром его голоса, удивительно напоминавшим есенинский. И тут же узнал подробности его приезда в Тбилиси. Он прибыл из одной среднеазиатской республики (какой точно, не помню), где окончил педагогический институт. Было ему 22 года. В первые часы встречи все разговоры были только о том, как бы получше его устроить в гостеприимной Грузии. А когда Василий начал наизусть читать с большим мастерством и тактом не только лирические стихи отца, но и его поэмы, не запнувшись ни разу, все поняли, что в Тбилиси приехал не просто сын поэта, но и прекрасный чтец его стихов.

Возник план устройства большого вечера поэзии Сергея Есенина в исполнении его сына Василия. В Тбилиси в то время жил мой большой друг Давид Арсенишвили (будущий директор Музея имени Андрея Рублева в Москве), брат известного грузинского критика Алико Арсенишвили, скончавшегося в тридцатые годы. Необычайно талантливый, всесторонне образованный, энергичный, остроумный, на редкость отзывчивый и доброжелательный Датико, как все его называли, сразу, не дожидаясь «казенной помощи», взял судьбу приезжего в свои руки. Датико приютил гостя, взял его на свое иждивение, одел с ног до головы и решил, что, прежде чем устраивать большой вечер Есенина, необходимо провести его генеральную репетицию не в столице Грузии, а где-нибудь поблизости. Я тоже принимал участие в его подготовке. Программа была такая:

1. Д. Арсенишвили читает доклад о творчестве С. Есенина.

2. Сын поэта Василий читает стихи и поэмы отца.

3. Рюрик Ивнев делится воспоминаниями о Сергее Есенине.
почитать с удовольствием полностью

* * *[В 1905 году в Ткибули, в семье государственного служащего Ильи Арсенишвили, родился шестой по счету ребенок, Давид.]В 1905 году в Ткибули, в семье государственного служащего Ильи Арсенишвили, родился шестой по счету ребенок, Давид. По долгу службы семье часто приходилось переезжать из города в город и поэтому Давид, поступив в 1919 году в Кутаисскую классическую гимназию, продолжал учебу в Баку, Тбилиси, Поти, Гагра. В 1923 году он окончил Тбилисский индустриальный техникум, но работа по специальности экономиста не слишком привлекала впечатлительного начинающего юношу - его творческой натуре хотелось большего, тем более, что сотрудничество в газете «Трибуна», занятия в драмкружке артистки МХАТа М.Роксановой, работа секретарем театрального отдела Наркомпроса, а затем заведующим научной частью Тбилисского современного театра-студии разжигали его мечту поступить в одну из студий МХАТа. Но пока, до осуществления этой мечты (до 1936 года), Давид занимается деятельностью в области искусства, особенно театрального. Обратимся к его автобиографии, а дальше пройдем по той тропинке, которая вывела на большую дорогу жизни, отданной искусству, истории, музею.

«В 192427 годы работал в Тбилисской современной студии-театре в качестве заведующего научной частью, изучал историю грузинского театра, читал лекции. В 1927 году из собранного мною материала была открыта выставка. В 1928 году эта выставка превратилась в Государственный музей Грузинской ССР. Это был первый театральный музей в Закавказье».

До 1935 года Давид Арсенишвили был директором этого музея - первого своего детища. Он был одержим одним желанием - уберечь от исчезновения культурное достояние страны.
почитать огромную статью Додо АХВЛЕДИАНИ в газете "Тбилисская неделя"
* * *«Благородство, рыцарство, самопожертвование, преданность своей деятельности, сознание собственного достоинства - вот, что стало главным в моих представлениях о грузинах,  писал академик Д.Лихачев. - Вечным и лучшим памятником грузинского характера навсегда останется основанный грузином в Москве Музей древнерусского искусства им. А. Рублева. Низкий поклон Давиду Ильичу Арсенишвили - самому грузинскому из грузин». И ещё цитата Лихачева: «Он был слугой древнерусского искусства и господином по отношению к тем, кто не понимал это искусство. «Я - грузин, хочу, чтобы музей русского искусства был открыт, а вы - русский, этого не хотите?!».

Стоит отметить, что у выхода из монастыря в память Давида Арсенившили стоит мемориальная доска, установленная несколько лет назад Обществом грузин в России. Она служит вечным памятником неустанного труда нашего замечательного и выдающегося соотечественника.