ушёл большой Художник
pavelrudnev: Памяти Валерия Левенталя
Валерий Левенталь для меня - это, прежде всего, ефремовские "Три сестры", последний его великий спектакль. Прозрачные задники во всю глубину мхатовской сцены с рядами деревьев - прозоровский дом в густой роще, сквозь которую проступает, через марево, тусклый невечерний свет. Тысячи источников света, декораций пробита множественными тенями, полутенями, лучами. Декорация залита хаотичными пятнами, пуантилизм света. И дом точно такой же, крутящийся, скрипучий, деревянный, старомодный, но через который, как через решето, пробивает уничтожающий негатив свет. Не дом, а продуваемое пространство. Дом, полный воздуха. Дом исчезает, растворяется, тает на свету.
Каждый акт - новое время года, новые погодные условия. Пьеса сделана Ефремовым как погодное явление. Судьба, как погода, переменчива и, как погода же, неотвратима. И меняются обои в доме. Первый акт - бежевые. Второй - синие. Акт пожара - красные. Финал - белые. Классический занавес после каждого акта. В последнем акте на сцене жгут листья - запах сжигаемой сырой подгнившей органики сливается с запахом трупа, о котором говорит Соленый (Алексей Жарков), запах чумного карантина, который настает после отъезда гарнизона.
Наглый, циничный и злой Чебутыкин Вячеслава Невинного - намеренно швыряет мамины часы об пол. Как отлично не быть! Какая отвага не быть, сдохнуть, спиться, раствориться в бессмыслице, в тарабумбии! Человек-скала, которому никого и ничего не жалко и все одинаково противно. Только в пьяном виде Чебутыкин надевает халат доктора. Только нажравшись, чеховский человек вспоминает о миссии, о смысле жизни.
И, конечно, Виктор Васильевич Гвоздицкий - Тузенбах. Оттопыренные уши, пушкинский бобрик. Военный китель, сдавливающий совершенно не военное тело. Хрупкая шея, которую переламывает удавка сорочки. Мальчишка, ребенок, штабной писаришка, а не офицер. Высоко поднимает маленькие ручки, а рукава пошиты не по размеру. Вокруг - взрослые женщины, а он - дитё малое, кудрявое, влюбленный шалун. Позврослеет только за миг до смерти.
Поражавшая тогда, в 1997 году, эротическая сцена между Андреем Прозоровым и Наташей. Левенталь ставит на авансцену двухсекционный диванчик с закругленными подлокотниками, где люди сидят спинами друг к другу. Дом уже весь спит. И Наташа (Наталья Егорова) вываливает на сонного, апатичного Андрея (Дмитрий Брусникин) всю свою предназначенную Протопопову нежность. Буквально насилует своего вялого мужичка, который мечтает скорее о скрипке, наваливаясь телом, заваливая его бешеной энергией, которая потом целиком уйдет в экспроприацию дома. И дома не станет под напором этой бешеной, не имеющей цели энергии.
______________________________
и ещё один из спектаклей Валерия Яковлевича, который знают все.
Валерий Левенталь для меня - это, прежде всего, ефремовские "Три сестры", последний его великий спектакль. Прозрачные задники во всю глубину мхатовской сцены с рядами деревьев - прозоровский дом в густой роще, сквозь которую проступает, через марево, тусклый невечерний свет. Тысячи источников света, декораций пробита множественными тенями, полутенями, лучами. Декорация залита хаотичными пятнами, пуантилизм света. И дом точно такой же, крутящийся, скрипучий, деревянный, старомодный, но через который, как через решето, пробивает уничтожающий негатив свет. Не дом, а продуваемое пространство. Дом, полный воздуха. Дом исчезает, растворяется, тает на свету.
Каждый акт - новое время года, новые погодные условия. Пьеса сделана Ефремовым как погодное явление. Судьба, как погода, переменчива и, как погода же, неотвратима. И меняются обои в доме. Первый акт - бежевые. Второй - синие. Акт пожара - красные. Финал - белые. Классический занавес после каждого акта. В последнем акте на сцене жгут листья - запах сжигаемой сырой подгнившей органики сливается с запахом трупа, о котором говорит Соленый (Алексей Жарков), запах чумного карантина, который настает после отъезда гарнизона.
Наглый, циничный и злой Чебутыкин Вячеслава Невинного - намеренно швыряет мамины часы об пол. Как отлично не быть! Какая отвага не быть, сдохнуть, спиться, раствориться в бессмыслице, в тарабумбии! Человек-скала, которому никого и ничего не жалко и все одинаково противно. Только в пьяном виде Чебутыкин надевает халат доктора. Только нажравшись, чеховский человек вспоминает о миссии, о смысле жизни.
И, конечно, Виктор Васильевич Гвоздицкий - Тузенбах. Оттопыренные уши, пушкинский бобрик. Военный китель, сдавливающий совершенно не военное тело. Хрупкая шея, которую переламывает удавка сорочки. Мальчишка, ребенок, штабной писаришка, а не офицер. Высоко поднимает маленькие ручки, а рукава пошиты не по размеру. Вокруг - взрослые женщины, а он - дитё малое, кудрявое, влюбленный шалун. Позврослеет только за миг до смерти.
Поражавшая тогда, в 1997 году, эротическая сцена между Андреем Прозоровым и Наташей. Левенталь ставит на авансцену двухсекционный диванчик с закругленными подлокотниками, где люди сидят спинами друг к другу. Дом уже весь спит. И Наташа (Наталья Егорова) вываливает на сонного, апатичного Андрея (Дмитрий Брусникин) всю свою предназначенную Протопопову нежность. Буквально насилует своего вялого мужичка, который мечтает скорее о скрипке, наваливаясь телом, заваливая его бешеной энергией, которая потом целиком уйдет в экспроприацию дома. И дома не станет под напором этой бешеной, не имеющей цели энергии.
______________________________
и ещё один из спектаклей Валерия Яковлевича, который знают все.
Click to view