о своём деде Павле Арском и семье вспоминает Наталия Арская

[nashenasledie]

 

Click to view

НАТАЛИЯ АРСКАЯ
РОДНЫЕ ЛИЦА

ОТ АВТОРА
Иногда бывает достаточно одного толчка, чтобы родилась идея. Как-то по радио я услышала музыкальную передачу, в которой прозвучала песня моего деда Павла Александровича Арского "В парке Чаир распускаются розы" - очень модное в 30 - 40-х годах прошлого века танго. Каково же было мое удивление, когда диктор сказал, что автор слов не известен. Ну, вот, возмутилась я, им даже лень покопаться в литературе. Вскоре по одному из каналов телевидения прошла литературная передача, где ведущий упомянул широко известные строки из стихотворения деда "Красное знамя" - "Царь испугался, // Издал манифест: // Мертвым - свобода! // Живых - под арест!", но их автором назвал совсем другого поэта. Я, было, снова возмутилась, а потом подумала: эта закономерность - современная молодежь совершенно не знает отечественной литературы.



Между тем Павел Александрович был известным в 20-е годы поэтом и драматургом, активным деятелем Пролеткульта - просветительской организации, много сделавшей для развития советской культуры. Кроме всего, он еще был старым большевиком: участвовал во всех трех русских революциях, сидел в тюрьмах и Петропавловской крепости, брал в Октябре 1917 г. Зимний дворец. В истории СССР его имя занимало такое же достойное место, как и в советской литературе. В 1966 г. "Литературная газета", цитируя указанные выше стихи о царском манифесте, писала: "Шестьдесят с лишним лет назад прозвучали эти строки в ответ на провозглашенный Николаем II, известным своим лицемерием, манифест. Эти строки повторяла вся Россия, ими были испещрены стены домов, они перепечатывались в революционных прокламациях. Они вошли в историю. Их автор и поныне живущий поэт-правдист П.А. Арский".

Просмотрев современные учебники по литературе и энциклопедические словари, я обнаружила, что имена многих поэтов и писателей советской эпохи в них отсутствуют. Что уж говорить про их произведения - они давно нигде не печатаются и не переиздаются. Тогда у меня и появилась мысль написать книгу о своем деде-поэте, его работе в Пролеткульте и Союзе писателей. Однако, как это часто бывает, одна тема потянула за собой другую. Рассказывая о Павле Александровиче, я не могла обойти стороной мою бабушку Анну Михайловну Арскую, тоже очень интересного человека. Именно от нее я многое слышала об их жизни с дедом в Петербурге (тогда Петроград, Ленинград) в 20-е годы, их литературном окружении, встречах с известными поэтами и писателями. Сама бабушка работала во Всесоюзном управлении по охране авторских прав, так что тоже была тесно связана с литературным миром. И жили мы в писательском доме в проезде Художественного театра (ныне Камергерский переулок), где у нас было много знакомых писателей, ныне незаслуженно забытых. Так постепенно границы моей книги стали раздвигаться, и появились разделы о нашем писательском доме, моих родителях и их друзьях, других наших родных и близких, среди которых было немало незаурядных личностей.

Особенно меня интересовал отец моей бабушки Анны Михайловны - Михаил Федорович Федин, служивший казначеем в Мраморном дворце у великого князя Константина Константиновича - внука императора Николая I, двоюродного дяди последнего российского императора Николая II, видного общественного и государственного деятеля, известного поэта К.Р.

До революции Федины жили в Мраморном дворце, в Служебном доме. Бабушка иногда вспоминала о своей жизни во дворце (при этом, умоляя меня все держать в строгой тайне). Из ее рассказов передо мной вставали светлые образы Константина Константиновича, его супруги Елизаветы Маврикиевны и их детей, которых у них было восемь человек. Весной 1918 г. по распоряжению советской власти и лично В.И. Ленина все обитатели Мраморного дворца - и хозяева (часть из них уже находилась в ссылке), и служащие вынуждены были покинуть его, а вскоре Михаил Федорович и его старший сын Федор были арестованы и расстреляны.

… Незаметно, шаг за шагом я прожила вместе со своими родными целое столетие - от середины Х1Х в., приблизительное время рождения известных мне прадедов, до 1944 г. ХХ в., когда погибла моя мама. Этот, казалось бы, не такой уж большой временной отрезок вместил в себя три революции, три войны - гражданскую и две мировых, кровавые терроры и сталинскую диктатуру. Остается только сожалеть, что я не занялась этой работой раньше, когда еще живы были мои родственники и их современники - свидетели той поистине уникальной эпохи. Тогда не остались бы в тени многие события и люди.

Выражаю большую благодарность всем, кто помогал мне, особенно Т.Б. Артемьевой, Е.М. Варенцовой, О.П. Горнушкиной, С.В. Дегтяревой, В.Г. Кузьминых. В.Г. Радченко. Е.Л. Яценко, В. Фищенко, моему сыну К.А. Арскому. а также всему коллективу рукописного отдела Государственного литературного музея в Москве.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДЕД ПАВЕЛ

1
Своего деда, Павла Александровича Арского, я помню с малых лет. Еще до Великой Отечественной войны он разошелся с моей бабушкой, Анной Михайловной, женился в третий раз, но с нашей семьей не порывал отношений и уже в мою бытность приходил к нам довольно часто. Большой, широкий в плечах, с неизменной суковатой палкой в руках он шумно входил в комнату, садился на диван и несколько минут приходил в себя после улицы, тяжело дыша и кашляя. Иногда он клал на палку руки, на них голову и так долго сидел, напоминая птицу, опустившуюся на сук после утомительного полета. В ту пору ему было чуть больше 60, но после случившегося в середине войны инсульта он выглядел намного старше своих лет. Для меня он был не только дедом, но и человеком из книг с его фотографиями - вылитый его портрет, с круглой лысой головой и острым, проницательным взглядом.

Настоящая фамилия деда - Афанасьев. Арский - литературный псевдоним, который, как у многих творческих людей, со временем стал фамилией. Когда это произошло, трудно сказать. В документах следственной комиссии Временного правительства, судившего его в августе 1917 г. за антиправительственную пропаганду, он фигурирует как Арский, а в телефонно-адресном справочнике "Весь Петроград" за этот же год упоминается как Афанасьев. Псевдоним может быть связан и с театральной деятельностью деда, которой он начал заниматься с молодых лет. Мне происхождение псевдонима неизвестно*.

Родился дед 26 октября (7 ноября по новому стилю) 1886 г. в деревне Королево Юхновского уезда Смоленской губернии. Его отец, мой прадед, Александр Агафонович Афанасьев, был крепостным графов Бутурлиных и имел профессию строителя (дед называл его каменщиком). Прабабушка Анастасия Михеевна служила у тех же Бутурлиных по найму. Уже после отмены крепостного права Александр Агафонович, не имея возможности получить работу в своем уезде, уходил на заработки далеко от дома, чаще всего на Украину, в Полтаву, куда впоследствии переехала вся семья. Дед писал в стихотворении "Мы - каменщики":
_____________
* П.А. Арский нигде не указывает происхождение своего псевдонима. Предположения здесь могут быть разные. Например, учитывая, что он жил на поселении в Татарии в поселке Арск (под Казанью есть также Арское поле, Арский камень и Арское кладбище), псевдоним может быть связан с этим названием. Может он происходить от "арс" и "арт" - искусство, художник. В Словаре псевдонимов И.Ф. Масанова приводятся еще два человека с таким псевдонимом - Арский Р. (Л.Я. Берлинраут, историк), Арский Р. (А.Т. Радзишевский, политический деятель и писатель, печатался в дореволюционных изданиях). Фамилия это не очень распространенная. В критико-библиографическом словаре русских писателей и ученых (1915 г.) упоминаются три человека: Арский, сотрудник "Русских вестей", 1870 г.р.; Арский И.Д., драматический писатель, 1890 г.р.; Арский Н., беллетрист, сотрудник "Русских вестей", 1890 г.р. В сборниках стихов, изданных Пролеткультом в 20-х годах, встречаются стихи Арского А. и Арского Н.

Отец был каменщик…
Бывало,
Дворцы он строил
богачам.
Нужды и горя
знал немало:
"Работы нет
моим рукам".
Работы нет!
Мешок за плечи -
И снова в путь…
И снова вдаль!
Он шел за сотни верст далече!
А сердце жгла
тоска-печаль…
В смоленской
бедной деревушке
Жена и дети…
Хлеба нет!
Нет молока,
водичка в кружке,
Горшок картошки
на обед.

Сохранилась совместная фотография Анастасии Михеевны и Александра Агафоновича в довольно пожилом возрасте. У матери - широкое, открытое лицо с выделяющимися скулами. У отца - сердитый взгляд, насупленные, как у Толстого, лохматые брови; вид человека, много повидавшего на своем веку и с подозрением относящегося ко всему, что вокруг него происходит: "Нас не проведешь!"
У деда Павла, как я его помню, было открытое, как у матери, лицо, с такими же крупными чертами и большими, немного навыкате глазами. Руки у него были широкие, жилистые, недаром он в молодости перепробовал массу рабочих профессий, был, как и его отец, каменщиком. В том же стихотворении "Мы - каменщики" он говорит про себя:

Я помню день,
когда весною
Отец сказал:
"Пора, сынок!
В поход теперь
пойдем
с тобою".
Мне шел
пятнадцатый годок.

Особенно меня поражали в нем эрудированность и необыкновенная грамотность, хотя окончил он, как свидетельствуют все его библиографические источники, только два класса церковно-приходской школы.
У деда были два брата - Илья и Михаил и сестра Татьяна (по мужу Семенова). Илья внешне (по фотографии) совсем не похож на своего брата Павла. В советское время он стал драматургом, много пьес написал в соавторстве с дедом. У него был псевдоним Горев.

Другой брат, Михаил, по фотографии - копия Павла Александровича, а еще больше их матери - такое же широкое, скуластое лицо и глаза чуть навыкате. Он был художником и сменил фамилию Афанасьев на Светланова. О нем и их сестре Т.А. Семеновой у меня нет никаких сведений.
После того, как все сыновья взяли псевдонимы, наш род Афанасьевых кончился, дальше его ветви пошли уже каждая в своем направлении. Правда, до революции дед иногда подписывался под своими произведениями двойной фамилией - Афанасьев-Арский. Именно за этой подписью 16 июня 1917 г. в центральном органе большевиков газете "Правда" появилась его знаменитая "Солдатская баллада", попавшая в газету с одобрения самого вождя пролетариата В.И. Ленина.

Когда мне было лет 16, он подарил мне только что вышедшее в свет трехтомное издание "Народных русских сказок" известного собирателя народного творчества А.Н. Афанасьева с такой надписью: "Дорогой моей внучке Наташе Арской на добрую память от души с любовью. Помни деда. Павел Афанасьев-Арский". Думаю, этот подарок он сделал специально, как бы давая мне наказ: "Помни, что мы не только Арские, но и Афанасьевы". И впоследствии, когда меня начинали расспрашивать о моей фамилии, я с гордостью говорила: "Наша настоящая фамилия Афанасьевы, а Арские - псевдоним".

2

Деду было десять лет, когда Афанасьевы переехали в Полтаву. Там у Александра Агафоновича, наконец, появилась постоянная работа. Хотя прадед был простым рабочим, он умел читать и писать и сам обучал детей грамоте. "После того, как отец научил меня азбуке, - писал дед в автобиографии от 18 ноября 1923 г., - я страстно предался чтению, главным образом стихам и беллетристике. Любимыми авторами моими были Гейне, Гете, Шиллер, Байрон и Шекспир, помимо русских, - Пушкина и Лермонтова".
Дальше свое образование он продолжил в церковно-приходской школе при Полтавской духовной семинарии. Однако есть предположение,* что он учился еще в гимназии или училище, где на него оказал большое влияние кто-то из преподавателей литературы.
____________
*Здесь и в других местах имеются в виду сведения, полученные от родных деда из третьей семьи, но не подтвержденные библиографическими источниками.

Он рано начал писать стихи и прозу и однажды рискнул показать свой рассказ "Бабий бунт" жившему в Полтаве Владимиру Галактионовичу Короленко. В рассказе шла речь о том, как деревенские женщины пытались уговорить своих мужей, бывших в городе на заработках, вернуться домой. Короленко пожурил молодого автора за избитость сюжета и посоветовал внимательней всматриваться в окружающую жизнь. Возможно, что дед был членом литературного кружка, куда его привел все тот же преподаватель литературы. Во многих пьесах деда поражают его знания истории и литературы, заложенные, наверняка, еще в юности. Об этом свидетельствует и его увлечение немецкой и английской классикой.
Работать дед начал рано. В 13 лет он уже служит рассыльным в Полтавской казенной палате. Разносить целый день по учреждениям бумажки мальчишке было скучно. Начитавшись книг, он мечтает о море и дальних странствиях, и, промучившись на курьерской должности еще два года, оставляет Полтаву и едет в Крым. В Севастополе он устраивается юнгой на корабль. Там кто-то из матросов увлек подростка социал-демократическими идеями. Став постарше, он активно включается в революционную работу, ведет агитацию среди матросов, распространяет политическую литературу.

Затем он покидает Севастополь и живет в разных городах Украины и России - Одессе, Харькове, Юзовке, Новороссийске и др. "Детство мрачное, голодное, вся жизнь - сплошная звериная борьба за существование, - напишет он много лет спустя в предисловии к своим стихам в антологии пролетарской литературы "Пролетарские писатели" (1924 г.). - Независимый характер и ненависть к эксплуататорским инстинктам "хозяев" вынуждали к частой перемене профессий. Я был каменщиком, грузчиком, молотобойцем, плотником, конторщиком, актером, с перерывами работал в шахтах, на химическом заводе".
Но в душе он по-прежнему остается романтиком и мечтателем. Где он только ни побывал в своих фантазиях, в какие переделки ни попадал:

У фермера жил я
Четыре весны,
Лихих сторожил я
Коней табуны.

С тех пор я бродяга,
Бездомный ковбой,
Со мной молодчага
Джим связан судьбой. ("Огни Иллинойса")

И в революционной работе его, совсем еще юного паренька, сначала могли привлечь конспирация, явочные квартиры, само по себе это тайное и опасное занятие, а потом уже - политические цели.

В 1904 г. деду исполняется 18 лет, и его призывают в Черноморский флот.
Он служит матросом на военном корабле "Сестрица" и там тоже продолжает пропагандистскую работу. Однажды кто-то из офицеров застал его за распространением листовок. Его арестовали. Суд приговорил его к нескольким годам тюремного заключения, но дед сумел бежать из-под стражи. Он скрывается у родных в Полтаве, живя по подложному паспорту. Но и там не остается в стороне от рабочих выступлений и снова попадает в тюрьму. В полтавской тюрьме он написал свое знаменитое стихотворение "Красное знамя". Некоторые строки из него были так популярны, что со временем стали считаться народными. Об этом периоде своей жизни он в 60-е годы дал интервью журналисту газеты "Вечерняя Москва" А. Лессу. Вот как тот описывает эту встречу:

"Царь испугался - издал Манифест*:
Мертвым свободу! Живых - под арест.
________
*Царский манифест 1905 г., давший демократические свободы, как потом оказалось, "мнимые".

Эти две строки я услышал еще в детстве и запомнил на всю жизнь. Они передавались изустно, они стали народными, вошли в наше сознание, в наше сердце.
Но, как часто бывает, я не знал, кто автор этих строк.
Недавно я познакомился с ним.
Павлу Александровичу Арскому - старейшему советскому поэту, одному из первых рабочих поэтов "Правды", участнику трех революций и штурма Зимнего дворца - исполнилось 75 лет. В приветственной телеграмме, посланной юбиляру, Николай Тихонов почтительно назвал его "запевалой пролетарской поэзии".
Вот он сидит передо мной - старый моряк, поэт, коммунист. У него бледное лицо и светлые задумчивые глаза. Он опирается на массивную палку и неторопливо рассказывает историю двух строк, ставших знаменитыми...
- В 1905 г. служил я матросом на военном корабле "Сестрица" в Севастополе. Однажды боцман нашел под моей койкой прокламацию. Я знал, что мне грозит арест. Решил бежать, но на следующий день я и два других матроса были арестованы и преданы военно-полевому суду.

Приговорили нас к тюремному заключению на разные сроки. Спустя некоторое время нам удалось бежать. Я направился в Полтаву, где жили мои родители. Жил нелегально по подпольному паспорту Сидорова. Вскоре был издан царский манифест. В городе возникла демонстрация. Мы пошли к тюрьме освобождать политических заключенных. Внезапно появилась полиция, налетели казаки, жандармы. Они стали разгонять и избивать демонстрантов. Я пытался скрыться и уже перелез через какой-то забор, как вдруг - удар плетью по спине, и чьи-то сильные, цепкие руки схватили меня.
Тюрьма. Допрос. Провел я в заключении две недели и был отпущен "за отсутствием преступления".
Сидел я в камере и все думал: "Как же это так - манифест и - разгон демонстрантов, тюрьма?… Сам не знаю почему, но рука потянулась к перу и бумаге. Правда, я и раньше писал стихи, но больше о любви, о луне, о цветах…
Но в тюрьме было не до стихов о луне. Так родилось вчерне стихотворение, которое я назвал "Красное знамя". 
В нем-то и есть две запомнившиеся вам строчки... Отделал я стихотворение уже дома, возвратясь из тюрьмы… А знакомые студенты опубликовали его в листовке.
Это было мое первое напечатанное произведение. В то время в Полтаве жил Владимир Галактионович Короленко. Я пришел к нему, показал стихотворение, он похвалил его.
"Вам надо больше, упорнее работать над стихами… Пишите о тяжелой доле трудового народа… Зовите его к борьбе за свободу, за счастье!", - напутствовал меня Владимир Галактионович".

Вот это стихотворение.

Царь-самодержец на троне сидел,
Он на Россию в окошко глядел.
Плачет Россия!
Все люди простые
Стонут от горя, - тюрьма да расстрел.

Эх, ты, Россия, Россия моя!
Где же свобода и воля твоя?
Надо подняться,
С царем рассчитаться,
Надо скорее по шапке царя!

Красное знамя взвилось над землей,
Вышли на Пресне дружинники в бой:
"Встанем, все люди,
Рабами не будем,
Встань на борьбу, весь народ трудовой!"

Царь испугался, издал манифест:
"Мертвым - свобода! Живых - под арест!"
Тюрьмы и пули
Народу вернули…
Так над свободой поставили крест!

Когда дед выходит из тюрьмы, в России уже во всю бушует первая русская революция. Он едет в Москву, чтобы участвовать в декабрьском вооруженном восстании. После этого появился цикл его стихов, посвященный боям на баррикадах Красной Пресни. Все они издавались в летучих изданиях и впервые были опубликованы только после Октябрьской революции. На мой взгляд, эти стихи - "Рабочая песня", "Пресня горит", "Закон дружины" и др. - одни из лучших в поэтическом творчестве деда.

Дым над Москвою стоит от
пожарищ,
Пресня пылает… Пресня горит…
На баррикаде мой верный товарищ
Рядом всю ночь с винтовкой стоит. ("Рабочая песня")

Вышли патроны… Молчит баррикада.
Строгий приказ: "Скорей отступать!"
Бой наш окончен под гром канонады,
Девять - убитых. Раненых - пять… ("Пресня горит")

или:

Патронов нет. Уходим!
Я слушаю приказ:
- Три бомбы-македонки
Остались про запас…

Одну - оставь драгунам,
Что нам грозят огнем,
Другую - черной сотне,
Что стала за углом.

А третью - офицеру,
Что скачет на коне.
Святой закон дружины
Нельзя нарушить мне!

Три бомбы-македонки
Остались про запас.
Морозной снежной ночью
Был выполнен приказ. ("Закон дружины")

Нравится мне его стихотворение "Узник", которое в поэтических сборниках деда датируется 1906 г., хотя некоторые источники указывают, что оно было написано в полтавской тюрьме:

Слышу стон за стеной.
Не расстаться с тюрьмой.
Не уйти мне от царской неволи.
Не разбить кандалы!
А на воле - орлы.
Соловьи распевают на воле.

Май зеленый цветет,
Май веселый поет,
Где ты, радость моя - ненаглядна?
С кем ты песни поешь?
Друга ль милого ждешь
Ты, любовь моя, свет и отрада?

Вдаль плывут облака.
Но решетка крепка,
Не расстаться мне с царской тюрьмою.
А на воле - друзья,
И невеста моя,
Разве сердце ее не со мною?

3

Вернувшись в Севастополь, дед снова включается в пропагандистскую деятельность. В 1908 г. за участие в революционных событиях 1905-1907 гг. его опять арестовывают и высылают в поселок Арск под Казанью, затем переводят на поселение там же, в Татарии, в город Ирбит.

В 1909 г. ему удается оттуда бежать, и он снова оказывается на Украине, теперь уже актером в провинциальных труппах, где было удобно скрываться от полиции. Есть сведения о том, что вместе с ним был и его брат Илья, и они вместе пережили массу приключений, суть которых сводилась к следующему. Бродячие труппы собирались обычно на один сезон. Попадали туда как профессиональные актеры, так и начинающие. Актеры с именами делали сбор, и им антрепренеры платили исправно, а начинающих, малоопытных не только в актерском мастерстве, но и в денежных делах, старались обмануть. Деда и его брата Илью обманывали не раз, но они не унывали. Илья отправлялся по объявлению в другой город, где собиралась очередная труппа, устраивался туда сам и ангажировал брата. Павел же в это время нанимался на любую, подвернувшуюся работу, копил деньги и ехал догонять Илью. Выступали они также на сценах городских, профессиональных театров. Дед в анкетах указывал, что работал в театрах Кременчуга, Каменец-Подольска, Чернигова, Николаева, Харькова.

Упоминание о его работе в Кременчугском театре миниатюр есть в книге "С песней по жизни" известного в советские времена киноактера и эстрадного певца Леонида Осиповича Утесова, с которым дед был в хороших отношениях с давних времен. Правда, речь в этих воспоминаниях идет об актере П. Ирском, но Утесов мог изменить фамилию деда по его личной просьбе, как это принято делать в мемуарах, когда речь идет о ныне здравствующих людях, а, может быть, у деда тогда был такой псевдоним - П. Ирский.

Предыстория их встречи такова. Утесов с детства мечтал стать актером и начал свою сценическую жизнь в одесском цирке-шапито. Затем его друг, актер Кременчугского театра миниатюр Е. Скавронский познакомил его с антрепренером этого театра Штиглером, и тот после недолгого раздумья принял никогда не выступавшего на театральной сцене Утесова в труппу. Было это в августе 1912 г. Дед в то время тоже работал в Кременчугском театре, они оказались заняты в одном спектакле, и Утесов перенимал у него первые азы актерского мастерства.

"Мы играли в один вечер две-три одноактные комедии или оперетки, - вспоминает Леонид Осипович, - а в промежутках актеры выступали с сольными номерами эстрадного характера. Для открытия готовилась к постановке одноактная оперетта "Игрушечка". Я внимательно следил на репетициях за происходящим на сцене, но чувствовал себя весьма неуверенно. А когда режиссер поручил мне роль графа Леремуа, совсем растерялся. Что делать? Как играть? У кого спросить совета? Беглые пояснения давали возможность понять только то, что моему графу восемьдесят лет. Из этого, очевидно, вытекало все остальное, и оно должно было быть ясно всякому мало-мальски опытному актеру. Но ведь у меня-то нет никакого опыта! Положение казалось безвыходным. Режиссер тогда в лучшем случае указывал актерам мизансцены, все остальное они должны были делать и искать сами.
Но выход, как часто бывает, все же нашелся.
К счастью, в этой оперетте действовали два старых графа. Роль другого графа, которому было восемьдесят два года, играл опытный актер Павел Ирский.
По ходу действия оба графа выходят вместе на сцену и начинают диалог. И опять-таки, к счастью, первую фразу произносит граф Шантерель, то есть Ирский. Мне казалось, что ему вполне уместно отвечать в том же тоне и также шамкая. Так я и сделал.
- Больше смелости! - крикнул мне режиссер после первых реплик. Следовательно, он заметил только, что я от волнения недостаточно громко говорю. Значит, остальное в порядке!
… Наступил день спектакля… С костюмом у меня обстояло благополучно. Черный фрак, купленный в Одессе, был одинаково хорош и для роли лакея, и для роли графа. Но как гримироваться? Театральный парикмахер помог мне надеть парик. А дальше? Не выручит ли меня тот же Ирский? И я стал украдкой наблюдать за ним и мазать лицо такими же красками, что и он. Так два старых графа Леремуа и Шантерель оказались похожи, как близнецы…
После премьеры в местной газете появилась рецензия, где мы прочитали про себя несколько абсолютно не говорящих и ничего не дающих слов: "Недурны были Ирский и Утесов…"

С теплотой пишет Утесов о человеческих качествах своих партнеров по сцене:
"… Увлечение так называемой миниатюрой было настолько сильно, что и классические оперетты, вроде "Прекрасной Елены" или "Орфея в аду", перекраивались в одноактные. И все же вдумчивый актер даже в этих переделках мог использовать свои жизненные наблюдения. При этом обнаруживалось, что по своим человеческим и профессиональным качествам он оказывался намного значительней той роли, которую ему приходилось играть. Такими артистами были А. Арендс, ее муж режиссер Н. Троицкий, А. Кяртсов, П. Ирский и Е. Скавронский.
Неудивительно, что юноша, которому все в театре казалось тогда прекрасным, считал этих актеров выдающимися и прислушивался к каждому их слову. Прежде всего, они были хорошими людьми, веселыми, скромными, приветливыми и доброжелательными".

В более ранних мемуарах Утесов упоминает возраст Ирского, игравшего престарелого графа: "Ведь Ирскому тоже не 80, а только 25 ". Летом 1912 г. деду как раз и было 25.
В эти годы дед пишет много лирических стихов. На страницах петербургского журнала "Женщина"* в 1909 г. были опубликованы: "Нет больше страданий", "О, звездные, лунные ночи", "Три тени" (Всегда в полночный час), "Призыв" (Разрубим мертвый узел муки!). "Подольская мысль" поместила стихотворение "То в ответ печальным душам" (1910 г., № 2) и т.д. Впоследствии дед отрекся от этих стихов, говоря, что они не являются серьезным творчеством. Однако эти стихи охотно печатали и в Петербурге, и в провинциальных городах.
______________
*"Женщина" - литературно-художественно-общественный семейный и популярный журнал.
4

А дальше дед начинает покорять Петербург. Он туда приезжает в 1912 г., "чтобы учиться и заниматься литературной деятельностью", как он пишет в своей автобиографии 1923 г.

Два года - до начала Первой мировой войны - он работает в петербургских театрах миниатюр и оперетты, ставит в них свои пьесы. В "Воскресной вечерней газете" за 1913 и 1914 гг. его фамилия встречается в информациях о спектаклях нового театра миниатюр "Ниагара", в котором он, видимо, и служил. Сведений о работе в других театрах найти не удалось. Известно только, что он был автором и режиссером своих пьес, сам в них играл и пел - дед обладал неплохим голосом.
Сочиняет он в эти годы скетчи и водевили, которые публикуются в журнале "Театральные новинки". Это: "Макс Линдер в нашем театре", "Муж без маски", "Где ее невинность?", "Жил да был король", "Долой женщин!", "Современная Мессалина", "Бракоразводные дела", "Граф-пролетарий", "Пьяная аптека", "Хочу негра" и многие другие.

Дед не случайно преуспевал в этом жанре. Во-первых, у него уже был богатый опыт в исполнении опереточных ролей в украинских театрах (граф Шантерель в пьесе "Игрушечка"). Во-вторых, как режиссер и начинающий драматург он не мог не видеть большого интереса публики к пьесам с веселым, легким сюжетом. Л. Утесов в книге "С песней по жизни " хорошо объясняет причины появления таких пьес: "… обыватель искал здесь способа отвлечься и развлечься в то трудное время между революциями. Вот на него и работали по большей части театры миниатюр, бывшие сродни тогдашним журналам во главе с "Новым Сатириконом" А.Т. Аверченко, стремившимся любыми способами смешить своих читателей, не ставя в то же время перед ними никаких серьезных вопросов".

Водевили, фарсы, музыкальные комедии - самые, что ни на есть, веселые пьесы - были рассчитаны на небольшую сцену где-нибудь в уютном кафе или кабаре. В Петербурге тогда повсюду возникали заведения такого типа, как, например, закрытое актерское кабаре "Кривое зеркало", где программа шла между столиками. Также много было в городе театров миниатюр и оперетты.

Сюжет дедовых пьес, как того требовал жанр, был незамысловат. Вот, например, содержание скетча "Пьяная аптека".
… Ловкий парень, аптекарь, старается всем своим посетителям продать лекарства как можно дороже. Один господин попросил анисовые капли, но, узнав их цену, стал возмущаться. Однако хитрый аптекарь его убеждает, что в других местах они еще дороже. И покупатель, попавшись на этот трюк, сдается и забирает сразу несколько флакончиков.
Затем в аптеку вбегает гимназистка, а вслед за ней - гимназист, который уличает девушку в том, что она пришла за парфюмерией. Наконец, является еще одна посетительница - дама с усами. В ней - вся соль водевиля. Ей вручили вместо крема для лица мазь для увеличения растительности. Бедная дама превратилась в мужчину с усами и бородой.
Посетители то и дело меняются. Приходит кухарка за алкогольными каплями для любовника, странник - за денатуратом. Все громко говорят, что-то доказывают, смеются, влюбляются, уличают друг друга в хитростях. Кончается все хорошо - аптекарь дает "усатой" даме нужный крем, и растительность на ее лице исчезает. Странник объясняется даме в любви. Все поют и радуются, как это принято в пьесах со счастливым концом. Здесь много танцев и музыки, недаром скетч в программе заявлен как обозрение с куплетами и танцами.

Такой же забавный сюжет у скетча "Где твоя невинность?" Дело происходит летом, на даче. Юную студентку тетя заставляет усиленно заниматься, а ей страшно не хочется сидеть за учебниками. Когда тетя уходит, девушка кокетничает через забор с гимназистом. Они друг другу нравятся и готовы уже объясниться в любви, как вновь появляется тетя и обвиняет свою подопечную в легкомыслии. "Где твоя невинность? " - бросает дама растерявшейся студентке.
Появляется еще один персонаж - наставник гимназиста Иван. Он в свою очередь при первой возможности объясняется в любви тете. Они целуются. В этот момент появляется девушка. Теперь она уличает свою родственницу в легкомыслии и бросает ей ту же фразу: " Где же ваша невинность? " Кончается все тем, что Иван предлагает тете руку и сердце, та отвечает согласием. Все довольны, всем хорошо и весело.

Кроме пьес, в разных изданиях печатаются лирические стихи деда. В январе 1914 г. в "Воскресной вечерней газете" (Петроград) можно увидеть его стихотворения без названий - "Нет! Продли еще сладость томления" и "В бокал с вином упала роза".

К этому же, довоенному, периоду относятся его политические стихи: "Верность" (Пускай мне виселицу строят), "Товарищу" (Товарищ! Верь, настанет иной, счастливый век), "Лена" (Мой брат на Ленских приисках расстрелян) и др. В "Лене" тоже были строки, получившие широкую известность:

Горит огнем отмщенья грудь…
За братьев и друзей…
Россия,
помни, не забудь
Родимых сыновей!

В эти годы дед вступает в первый брак. О его жене Вере и сыне Павле мне ничего не известно. По данным адресно-телефонного справочника "Весь Петроград" за 1917 г., перед революцией дед жил на Гороховой улице в доме № 7. Указана там и его профессия - актер.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
МРАМОРНЫЙ ДВОРЕЦ
1
В начале 20-х годов у деда завязался роман с моей бабушкой, Анной Михайловной Фединой. Познакомились они так. Бабушка, с детства мечтавшая стать актрисой, поступала в театральную студию*, а дед был в приемной комиссии. Он увидел ее на экзамене по художественному чтению. Бабушка читала большой отрывок из "Полтавы" Пушкина, где идет речь о любви красавицы Марии Кочубей к старому гетману:
Не только первый пух ланит
Да русы кудри молодые,
Порой и старца строгий вид,
Рубцы чела, власы седые
В воображенье красоты
Влагают страстные мечты
___________.
* У меня сохранилось в памяти, что это студия была при Александринском театре, но я могу и путать.

Можно представить себе эту сцену: юная абитуриентка, которой тогда было лет 17 или чуть больше, худенькая, стройная, с короткой стрижкой и большими выразительными глазами со всей страстью старается убедить членов комиссии в любви пушкинской героини к престарелому Мазепе. Щеки от волнения горят, голос дрожит, глаза расширяются еще больше. И Мазепа ее услышал - дед был старше ее на 17 лет. После экзамена он подошел к ней и похвалил за чтение. На этом ее  актерские" успехи завершились. Начался бурный роман, который вскоре закончился свадьбой.
А 28 октября 1922 г. родился мой отец, Александр Павлович Арский.

Бабушка была совсем из другого мира. Ее отец, Михаил Федорович Федин, служил казначеем у великого князя Константина Константиновича, а после его смерти в 1915 г. - у его жены, великой княгини Елизаветы Маврикиевны. Одновременно Михаил Федорович работал в Управлении делами ее детей, князей Константина и Игоря.

продолжение
© Copyright: Наталия Арская, 2007
от  resni4kino