Тоска......

Nov 03, 2011 02:53

ballet_school: "Режиссера на мыло!" или "прав был Максимыч, когда говорил, что эта сцена расставит точки над и "

Взято у mc_leo   здесь

Поскольку в последнее время было огромное количество споров по поводу "великолепной акустики" зрительного зала Большого театра, начну именно с нее.
Обратите внимание на оркестровую яму

Раньше она заканчивалась там же, где и директорская ложа. но в связи с расширением оркестра на 4 ряда первые ложи бенуара теперь наполовину "сидят в оркестре". Как слышно там, я не знаю. Но я послушала сегодняшний спектакль из бельэтажа и с нескольких ярусов и могу с полной ответственностью утверждать следующее:

1. В оркестре внятно слышны толкьо барабаны. Все остальное сливается в непонятную какофонию с нередкими всплесками кикса.

2. для того, чтобы вы слышали солиста, он должен находиться в строго определенном месте: в вторая четверть планшета в глубину на равном расстоянии от правой и левой кулис. Любой шаг в сторону съедает половину звука. И это при работающей подзвучке. Поскольку так звучали ВСЕ солисты, я не рискну объяснить это низким качеством последних.

В общем, как сказал Синайский после правительственной тусовки: с акустикой проблемы.


Увертюру залабали в ускоренном темпе. Очень ускоренном. За открывшимся занавесом обнаружились все участники спектакля, которые начали бурно аплодировать зрителям. Зрители вежливо ответили и действо началось.

Любовь Чернякова к круглым столам и тенорам, поющим по-русски с явно выраженным акцентом, ИМХО, нуждается в объяснении психиатром. Столов (разумеется, круглых) на древнерусском пиру было 9. Обслуживали действо официанты в костюмах иванов-царевичей. У колонн - огромные букеты-венки, подозрительно похожие на погребальные. В глубине сцены - две громадные плазменные панели, но футбол почему-то не показывали. Периодически на сцену выходил оператор и зрители имели счастье лицезреть крупный план затылка Людмилы в прямом эфире или открытый в удивлении рот Руслана.

Баян он же Финн (разумеется, Чарльз Уоркмен - кто же такую партию русскому тенору доверит?) еди на все составы. Начал неплохо, но к середине первой сцены выдохся и сбил дыхание. Как ему это удалось при малой подвижности, не представляю. К тому же он совершенно не представлял, что ему делать с гуслями и носил их на манер коробейника. под его "звонкими струнами" подразумевались, видимо пианистка и арфистка, восседавшие в центре кабака княжеских палат.

Либретто поражало своей изысканностью. То Лель оказется "богом ревности", то Перун - "державным". Руслан и Людмила признавались друг другу в любви СТРОГО отвернувшись друг от друга. Исключением был лишь момент, когда Людмила обращается к Руслану, помахивая круглым веером из лебяжьих перьев и прохаживаясь под ручку с Фарлафом. Пару раз пушки выстрелили золотым серпантином. Плюс молодых обсыпали золотым конфетти (они в это время старательно прятали лица).

Драматическая сцена похищения Людмилы обставлена торжественно. На сцену выходит официант с большим железным листом. Бьет по нему палочкой. Народ принимает этот звук за гром. На сцену выносят ковер. людмила с радостным визгом сама в него заворачивается и ее уносят.

Ратмира вместо контральто поет контртенор.

Между картинами на экране демонстрируются лица Финна и Наины

Между первой и второй картиной их сопровождали субтитрами, между второй и третьей - просто беззвучное хлопотание лицом).

Вторая картина представляет собой тот же кабак, но наутро. столы сдвинуты по углам, стулья перевернуты кверху ножками, на полу - обрывки золотого серпантина. Бродит полупьяная Наина в брючном костюме, волоча по полу роскошную шубу (кажется, это был песец). Финн то надевает парик и бороду, превращаясь в Баяна, то снимает "накладные волосья" и курит.

Руслан уже в куртке и джинсах. Фарлаф (встреча с Наиной) джинсы, рубашка, кожан, в руке бутылка пива. Вместо страха - откровенный стеб. Рвет на себе рубаху, стоя на столе, потом там же на столе начинает исполнять эротические танцы. Публика недоумевает все больше и больше. периодически пытается изобажать страх, зажимая Наину.

В общем, в перерыве между второй и третьей картиной в зале проснулся дух старого Большого. аздались свистки, крики "Бу!" и "Режиссера на мыло!" прав был Максимыч, когда говорил, что эта сцена расставит точки над И. прав был Покровский, который говорил, что никому не удастся сломать Большой театр.

вот как-то так :)
Остальное завтра.

горе, Большой Театр, Глинка, спектакль, Борис Александрович Покровский

Previous post Next post
Up