Зарисовка прежней Москвы. 60-е.
Оригинал взят у elena_sem в Зарисовка прежней Москвы. 60-е.
Оригинал взят у elena_sem в Зарисовка прежней Москвы. 60-е.
А ещё мы любили дом за его место. Он стоял на самом краю симоновской горы. Всё, что располагалось вверху, называлось у нас «симоновкой», а всё, что внизу - «подсимоновкой». А располагалось внизу много замечательного. У подножия горы грудились кирпичные останки взорванных и сброшенных когда-то бульдозерами стен и зданий монастыря. Нашим «столом» там был огромный жернов мельницы. Дальше, метрах в двухстах плавно изгибалась Москва-река. На другом берегу тянулась тихая узкая Дербенёвская набережная. Слева в пойме по нашему берегу пряталась за деревьями нефтеналивная база. К ней вели две железнодорожные колеи. Под колёса маневрового тепловоза, тянущего цистерны, хорошо класть большие гвозди. Ножики из них получались куда лучше, чем под колёсами трамваев. Сама же база нас не привлекала. Там вонько и грязно, да ещё строгая охрана.
А вот справа под горой было куда интересней! Там вечно зеленело футбольное поле стадиона «Торпедо» и аспидно чернели его гаревые площадки, окаймлённые болотистыми старицами-озерками. Болотца и стадион занимали почти всё наше время. Там катались на плотах, ловили тритонов, там гоняли до упаду мяч, учились играть в городки. Знаменитые же матчи едва не самой в то время сильной футбольной команды смотрели прямо из окон, включив притом на полную мощь радиотрансляцию. Чёрная тарелка, дожившая до нас каким-то чудом из времён дальних, тряслась на стене, содрогалась и готова была в любой миг сорваться с гвоздя. Но поржавевший гвоздь вбивали когда-то на совесть.
Вдалеке за стадионом вдоль излучины реки открывалась московская панорама: тёмно-бордовые стены Алёшинских казарм над Котельнической набережной; чуть сбоку от высотного дома, в глубине - купола собора и колокольни Ново-Спасского монастыря. Следом у стрелки Яузы - бело-жёлтая церковь Петра и Павла, что на Солянке. Дальше по набережной проглядывал сквозь кудри яблонь сада фасад академии, старинного классицистского дворца. А ещё далее и левее воздымалась Спасская башня и золотая голова Ивана Великого. Они перекликались через реку с «замоскворецкой свечой», шатром краснокирпичного Воскресенского храма в Кадашах. Наискось от него и гораздо ближе к моим окнам - серая стена изуродованного о ту пору Данилова монастыря. И уж совсем слева и рядышком на краю горы тянулась стена, похожая на кремлёвскую, и подымалась к небу мощная башня «Дуло» нашего монастыря - Симонова. А над всем этим, над Москвой - пока ещё чистое, прозрачное и нежно-голубое небо, напитанное золотым солнечным огнём. Дважды в году по нашему небу над моим домом пролетали косяки, клинья уток, гусей и высоких журавлей. Их дальние клики достигали нашего тихого угла в получасе ходьбы от Кремля, и как увлекательно под них воображалось о тех краях и странах, куда правили птицы свой путь! Многие из детей забывали тогда о своём каком-то общем полусиротстве в образе жизни той эпохи и сиротстве самого времени, о природнившейся ко всему неприкаянности, неустройстве.
Наш дом и двор буквально сошёл с картин Поленова. С двух сторон его теснили сады и парки. Меж ними - коробка церкви, монастырских тёмно-красных зданий, двух стен и трёх башен. И узкая, белая от пыли, уводящая под деревья дорожка… Издалека слышно погромыхивание московского трамвая-«колбасы». А вокруг дома даже пятака асфальта нет. Единственная дорога вдоль горы - и та грунтовая. В сухие дни подушка пыли закрывает ноги по щиколотки. До чего чудесно ходить по этой прокалённой пыли босиком! Лучшего лекарства против самого злого насморка не найти. Так как же не любить после всего этого наш дом?!
Но главное, что подарил он мне и за что люблю его особой любовью, это соединённость с историей, чувством времени. Своим местоположением он буквально втолкнул в её распахнутую дверь. Здесь впервые прикоснулся предметно к реликвиям, сочетался с именами её, почувствовал реальность судьбы. Само место это явлено из далёких веков и предназначено было для жительства Сергием Радонежским. А за стеной завода «Динамо» метрах в трёхстах от дома лежали в склепе упразднённой и приспособленной под компрессоры церкви останки богатырей Пересвета и Осляби. Здесь часто живал князь Дмитрий Донской. Об этом я впервые узнал из школьной стенгазеты, а дальше сам отыскивал в книжках ещё многое. Ну и наконец, под моими окнами на бывшем монастырском дворе несколько лет лежали рядком старинные медные пушки. Мы вдосталь успели наиграться с ними в разные исторические события. И здесь, в таком окружении, захлестнула меня страсть к чтению и жажда познания.
Андрей Можаев. Глаголы прошедшего времени. Пролог
Андрей Можаев. Глаголы прошедшего времени. Глава I. ДОМ
Оригинал взят у elena_sem в Зарисовка прежней Москвы. 60-е.
А ещё мы любили дом за его место. Он стоял на самом краю симоновской горы. Всё, что располагалось вверху, называлось у нас «симоновкой», а всё, что внизу - «подсимоновкой». А располагалось внизу много замечательного. У подножия горы грудились кирпичные останки взорванных и сброшенных когда-то бульдозерами стен и зданий монастыря. Нашим «столом» там был огромный жернов мельницы. Дальше, метрах в двухстах плавно изгибалась Москва-река. На другом берегу тянулась тихая узкая Дербенёвская набережная. Слева в пойме по нашему берегу пряталась за деревьями нефтеналивная база. К ней вели две железнодорожные колеи. Под колёса маневрового тепловоза, тянущего цистерны, хорошо класть большие гвозди. Ножики из них получались куда лучше, чем под колёсами трамваев. Сама же база нас не привлекала. Там вонько и грязно, да ещё строгая охрана.
А вот справа под горой было куда интересней! Там вечно зеленело футбольное поле стадиона «Торпедо» и аспидно чернели его гаревые площадки, окаймлённые болотистыми старицами-озерками. Болотца и стадион занимали почти всё наше время. Там катались на плотах, ловили тритонов, там гоняли до упаду мяч, учились играть в городки. Знаменитые же матчи едва не самой в то время сильной футбольной команды смотрели прямо из окон, включив притом на полную мощь радиотрансляцию. Чёрная тарелка, дожившая до нас каким-то чудом из времён дальних, тряслась на стене, содрогалась и готова была в любой миг сорваться с гвоздя. Но поржавевший гвоздь вбивали когда-то на совесть.
Вдалеке за стадионом вдоль излучины реки открывалась московская панорама: тёмно-бордовые стены Алёшинских казарм над Котельнической набережной; чуть сбоку от высотного дома, в глубине - купола собора и колокольни Ново-Спасского монастыря. Следом у стрелки Яузы - бело-жёлтая церковь Петра и Павла, что на Солянке. Дальше по набережной проглядывал сквозь кудри яблонь сада фасад академии, старинного классицистского дворца. А ещё далее и левее воздымалась Спасская башня и золотая голова Ивана Великого. Они перекликались через реку с «замоскворецкой свечой», шатром краснокирпичного Воскресенского храма в Кадашах. Наискось от него и гораздо ближе к моим окнам - серая стена изуродованного о ту пору Данилова монастыря. И уж совсем слева и рядышком на краю горы тянулась стена, похожая на кремлёвскую, и подымалась к небу мощная башня «Дуло» нашего монастыря - Симонова. А над всем этим, над Москвой - пока ещё чистое, прозрачное и нежно-голубое небо, напитанное золотым солнечным огнём. Дважды в году по нашему небу над моим домом пролетали косяки, клинья уток, гусей и высоких журавлей. Их дальние клики достигали нашего тихого угла в получасе ходьбы от Кремля, и как увлекательно под них воображалось о тех краях и странах, куда правили птицы свой путь! Многие из детей забывали тогда о своём каком-то общем полусиротстве в образе жизни той эпохи и сиротстве самого времени, о природнившейся ко всему неприкаянности, неустройстве.
Наш дом и двор буквально сошёл с картин Поленова. С двух сторон его теснили сады и парки. Меж ними - коробка церкви, монастырских тёмно-красных зданий, двух стен и трёх башен. И узкая, белая от пыли, уводящая под деревья дорожка… Издалека слышно погромыхивание московского трамвая-«колбасы». А вокруг дома даже пятака асфальта нет. Единственная дорога вдоль горы - и та грунтовая. В сухие дни подушка пыли закрывает ноги по щиколотки. До чего чудесно ходить по этой прокалённой пыли босиком! Лучшего лекарства против самого злого насморка не найти. Так как же не любить после всего этого наш дом?!
Но главное, что подарил он мне и за что люблю его особой любовью, это соединённость с историей, чувством времени. Своим местоположением он буквально втолкнул в её распахнутую дверь. Здесь впервые прикоснулся предметно к реликвиям, сочетался с именами её, почувствовал реальность судьбы. Само место это явлено из далёких веков и предназначено было для жительства Сергием Радонежским. А за стеной завода «Динамо» метрах в трёхстах от дома лежали в склепе упразднённой и приспособленной под компрессоры церкви останки богатырей Пересвета и Осляби. Здесь часто живал князь Дмитрий Донской. Об этом я впервые узнал из школьной стенгазеты, а дальше сам отыскивал в книжках ещё многое. Ну и наконец, под моими окнами на бывшем монастырском дворе несколько лет лежали рядком старинные медные пушки. Мы вдосталь успели наиграться с ними в разные исторические события. И здесь, в таком окружении, захлестнула меня страсть к чтению и жажда познания.
Андрей Можаев. Глаголы прошедшего времени. Пролог
Андрей Можаев. Глаголы прошедшего времени. Глава I. ДОМ