(no subject)
"Едва он приласкивал ноэму, все в ней растыркивалось, и они впадали в грызность, в дикую кричность и в чрезкрайние выспуги. Всякий раз как только он пытася принуздать междусомья, он запутывался в жалобстной мурзости и вынужден был дрызнуться лицом по свежевспаханному, чувствуя, как постепенно зныки перетускиваются, становятся хризлыми, уяливаясь до тех пор, пока не натянутся, словно зилючие крипитаки, куда упадут последние филулы несобрасия. Однако это было только начало, потому что в какой-то момент она начинала прилюскивать примшелости, чувствуя, что он мягко приближает свою стриклость. Как только они начинали междуперьевать, что-то похожее на улюкон распростыкивало их, нахрякивало и наузюкивало, и тут же возникал кликон, судорожская зловливость матриков, бескрокетная разверточность оргуминия, вылистность глусемы с своем высшем переборствовании. Эвоэ! Эвоэ! Забросамшись на гребень стеновья, оба чувствовали хрепускуляр, ужность и примирание. Дрожала кречь, колыхрались плюмавы , и все разрешалось в глубоком пикише, в ниоламах газообразных разумностей, в ластках, почти жестоких, которые силоразбаливали их до последнего предела гуфанций"
Хулио Кортасар, "Игра в классики"
2 вещи, которые заставляют улыбаться на улице и идти дальше бодрее: люди. любящие друг друга, и дети, лет до 7, которые учатся жить. этого достаточно для счастья)
Хулио Кортасар, "Игра в классики"
2 вещи, которые заставляют улыбаться на улице и идти дальше бодрее: люди. любящие друг друга, и дети, лет до 7, которые учатся жить. этого достаточно для счастья)