Немцы между концом и началом
Проститутка у разрушенного завода Krupp, 1947 год, Эссен, Германия
- Внучек, что ты делаешь?! С едой играть нельзя! Кушай больше, а то не вырастешь большим! Сейчас я тебе положу добавки!
- Бабушка, но я больше не хочу…
- Ешь, я тебе сказала! Ох уж эта молодежь, разбаловали вас родители… Они не понимают, как они хорошо живут, незаслуженно хорошо! Мы вот в наше время…
Вы думаете, этот диалог из нашего советского детства? А вот и нет: такое сплошь и рядом можно было слышать в ФРГ конца прошлого века - от бабушек и дедушек, переживших в молодости голодные послевоенные годы. Они до конца жизни относились к еде со священным трепетом, не представляли себе настоящий праздник без обильного застолья, а детей и внуков стремились в первую очередь накормить как минимум до отвала. И, разумеется, попрекали молодежь тем, что она незаслуженно хорошо живет. Бытие определяет сознание, как говорили классики - в похожих ситуациях формируются похожие взгляды и привычки.
Германия послевоенных лет - главная тема недавно опубликованной книги немецкого публициста Вольфганга Бреннера «Между концом и началом» (Brenner W. Zwischen Ende und Anfang: Nachkriegsjahre in Deutschland. 2016). Она легко написана и рассчитана на массового читателя, однако в основе лежит кропотливая работа с источниками и исследовательской литературой, позволяющая реконструировать германскую реальность второй половины сороковых. Как всегда, основные идеи я постараюсь сформулировать в виде нескольких коротких тезисов.
1. Окончание войны не стало для немцев концом трудностей. В течение еще двух лет ситуация, как минимум в западных оккупационных зонах, неуклонно ухудшалась - не было еды и топлива, стояли заводы, миллионы людей ютились в лагерях временного размещения. Низшей точкой стала так называемая «голодная зима» 1946-1947 годов, когда люди, не имевшие доступа к черному рынку, начали в самом прямом смысле умирать от голода (в психиатрической больнице Дюссельдорфа от недоедания скончались 160 из 700 пациентов). К весне 1947 года оккупационным властям стало ясно, что если так пойдет дальше, неизбежна масштабная катастрофа, эпидемии и бунты. После этого постепенно стартовали программы восстановления западногерманской экономики.
2. Эти два послевоенных года стали самым тяжелым временем и в сознании многих немцев. И многие из этих многих винили в происходящем победителей. В 1946-1947 годах на фоне ухудшавшегося положения начинались волнения: в Руре рабочие препятствовали демонтажу предприятий, в Брауншвейге английских солдат забросали камнями. Распространялось представление о том, что оккупационные власти хотят сжить немцев со свету.
3. На самом деле, оккупационные власти на первых порах толком не знали, чего они хотят, и не понимали, что делать. Планы раздела Германии оказались достаточно быстро отброшены - по мнению компетентных специалистов, это только помешало бы построению демократического общества. Американцы считали, что «переучивание» (re-education) немцев станет долгим процессом. Однако первые попытки «переучивания» зачастую оказывались неудачными: школьная реформа провалилась, фильмы о концлагерях вызывали не раскаяние, а отторжение, голливудское кино часто воспринималось немецкой аудиторией не так, как рассчитывали американцы… Только постепенно стало ясно, что, как говорил Брехт, «сначала появляется жратва, потом мораль».
4. Попытка оккупационных властей убрать со сцены деятелей культуры, активно сотрудничавших с нацистами, оказалась неудачной. Деятели с честными глазами утверждали, что никогда не интересовались политикой, а простые немцы требовали вернуть любимых исполнителей.
5. Весьма противоречивыми оказались и результаты кампании по отстранению от работы недавних нацистов, занимавших должности, требующие определенной квалификации. В течение первого послевоенного года во всех оккупационных зонах были уволены сотни тысяч человек: учителей, чиновников, судей, технических специалистов… В итоге местами в школах осталась пятая часть от необходимых по штату педагогов. Спустя всего несколько лет уволенные смогли вернуться на свои места. В результате в Баварии в начале пятидесятых 60% судей являлись бывшими нацистами. Аденауэр открыто заявил, что в обществе не должно быть деления на «запятнанных» и «незапятнанных». Естественно, такого рода заявления подрывали эффективность официального осуждения нацизма в глазах общества.
6. Неправда, что в пятидесятые немцы не любили вспоминать недавнее прошлое; вспоминали много и охотно, рассказывая о своих собственных страданиях (но, разумеется, не о коллективной ответственности). Позицию по отношению к нацистским преступлениям Бреннер обозначает как «коллективное равнодушие».
7. Для немецкого общества первого послевоенного десятилетия была в целом характерна политическая пассивность (как пишет Бреннер, «микс из недоверия, скрытности, эгоизма и жалости к себе»). Большинство не испытывало никакого интереса к политике и хотело только, чтобы их оставили в покое. Именно поэтому лозунг Аденауэра «Никаких экспериментов!» вызывал широкое одобрение.
8. В послевоенном обществе была широко распространена ксенофобия, причем как «чужаки» воспринимались не только иностранцы, но и соотечественники из других регионов. В Баварии беженцев с востока умудрялись обвинять одновременно и в том, что они все пруссаки и потому главные нацисты, и в том, что они наполовину славяне, а значит, не настоящие немцы. В любом случае, говорили баварцы, эти с востока сами виноваты во всех своих бедах. Окончательно интегрироваться «вынужденным переселенцам» помог возникший в пятидесятые дефицит рабочей силы.
9. К 1948 году для западных держав-победительниц вопрос «наказания» окончательно перестал играть значимую роль. На первый план вышла необходимость не допустить распространения коммунизма, запустить экономику и создать новое западногерманское государство. Аденауэр смог прекрасно воспользоваться этой ситуацией, обеспечив себе широкое пространство для маневра и сумев добиться принятия многих своих требований. Как пишет Бреннер, «к счастью для немцев, их страна была велика и находилась в центре Европы».
https://navlasov.livejournal.com/260706.html