Мир как исчезающий шифонер
Б.Гребенщиков, пока ещё не состарился в старца, пока ещё не стал адептом псевдоиндуистских гуруистских учений, пока ещё писал песни, а не гимны непонятному, в те далёкие времена, когда я его услышал впервые и случайно, пел неплохие слова:
Мир, каким его знаем, подходит к концу,
Мир, каким его знаем, и бог с ним!
Моё поколение пугается всего, что перечеркивает его картину мира, а перечеркивает её всё больше всё вокруг. Мир, каким его знаем, мы уже не видим, а только помним. И главное свойство нашего взгляда на мир - мы видим не то, что мы видим, а то, что знаем по каким-то десятилетней, двадцатилетней давности опытам. Причем, и это важно, личным опытам.
Мы знаем мир, который виделся десятилетия назад, а мир, собака, что-то разогнался в последнее время и меняется всё быстрей.
Темп наш современный чародей,
Мир, ты всё сложней, ты всё быстрей!
Всё быстрей, мчится время всё быстрей,
Время стрессов и страстей
Мчится всё быстрей! (кажется, София Ротару это пела году так в 1978-м, танцуя возле Останкинской башни)
Вот я ещё помню время, когда эта песня казалась вызывающей просто из-за слов: «темп» (которое почему-то не упоминалось в советских и русских народных песнях и казалось дерзким и иностранным) и «стресс» (которое большинство моих сограждан из этой песни и узнало). А сегодня эта песня - архаизм, смысл её устарел, как уральское слово «шифонер», которое я в 98-м году привёз с Урала в Питер. Петербуржцы, услышав от меня этот загадочный термин (шифонер), удивлённо вскидывали брови и переспрашивали: «Что, что?», - а мне было странно, что в их реальности это шкаф. Я убеждал себя, что шкаф это слишком общее понятие, а шифонер - шкаф для одежды, и это очень важно, чтобы каждый предмет мебели носил своё (обычно заимствованное из языков завоевателей России-матери) имя. Я этим «шифонером» (я знаю, что правильно «шифоньер», но на Урале говориться - шифонер) задрал просто петербуржцев и усилием воли вычеркнул это слово из своего личного языка. На это у меня ушло года два (ну ладно, с половиной). Мой язык обеднел на ещё один «шифонер».
Но стал ли я от этого духовно беднее? Вот без конкретного шифонера, окружённый сплошными шкафами, был ли я опустошён Петербургом? Это к примеру уходящего мира из которого, помимо буквы «ё», исчезает всеобщее доступное образование, к примеру. Зачем семимиллиардному человечеству знать наизусть Пушкина-Шекспира? Всем семи миллиардам зачем? Подумали экономисты и внесли на повестку собраний советов директоров транснациональных корпораций. Там поглядели, почесали репу, и решили, что незачем, конечно.
Но плохо это или хорошо, то, что мой мир, со своими шифонерами, подходит к концу? Да нормально, мне кажется. Бог с ним!
Мир, каким его знаем, подходит к концу,
Мир, каким его знаем, и бог с ним!
Моё поколение пугается всего, что перечеркивает его картину мира, а перечеркивает её всё больше всё вокруг. Мир, каким его знаем, мы уже не видим, а только помним. И главное свойство нашего взгляда на мир - мы видим не то, что мы видим, а то, что знаем по каким-то десятилетней, двадцатилетней давности опытам. Причем, и это важно, личным опытам.
Мы знаем мир, который виделся десятилетия назад, а мир, собака, что-то разогнался в последнее время и меняется всё быстрей.
Темп наш современный чародей,
Мир, ты всё сложней, ты всё быстрей!
Всё быстрей, мчится время всё быстрей,
Время стрессов и страстей
Мчится всё быстрей! (кажется, София Ротару это пела году так в 1978-м, танцуя возле Останкинской башни)
Вот я ещё помню время, когда эта песня казалась вызывающей просто из-за слов: «темп» (которое почему-то не упоминалось в советских и русских народных песнях и казалось дерзким и иностранным) и «стресс» (которое большинство моих сограждан из этой песни и узнало). А сегодня эта песня - архаизм, смысл её устарел, как уральское слово «шифонер», которое я в 98-м году привёз с Урала в Питер. Петербуржцы, услышав от меня этот загадочный термин (шифонер), удивлённо вскидывали брови и переспрашивали: «Что, что?», - а мне было странно, что в их реальности это шкаф. Я убеждал себя, что шкаф это слишком общее понятие, а шифонер - шкаф для одежды, и это очень важно, чтобы каждый предмет мебели носил своё (обычно заимствованное из языков завоевателей России-матери) имя. Я этим «шифонером» (я знаю, что правильно «шифоньер», но на Урале говориться - шифонер) задрал просто петербуржцев и усилием воли вычеркнул это слово из своего личного языка. На это у меня ушло года два (ну ладно, с половиной). Мой язык обеднел на ещё один «шифонер».
Но стал ли я от этого духовно беднее? Вот без конкретного шифонера, окружённый сплошными шкафами, был ли я опустошён Петербургом? Это к примеру уходящего мира из которого, помимо буквы «ё», исчезает всеобщее доступное образование, к примеру. Зачем семимиллиардному человечеству знать наизусть Пушкина-Шекспира? Всем семи миллиардам зачем? Подумали экономисты и внесли на повестку собраний советов директоров транснациональных корпораций. Там поглядели, почесали репу, и решили, что незачем, конечно.
Но плохо это или хорошо, то, что мой мир, со своими шифонерами, подходит к концу? Да нормально, мне кажется. Бог с ним!