Ладога - дуга
На спидометре новой машины за два с половиной месяца 5278 километров, вряд ли гарантийные сроки по годам и километражу совпадут. Последний явно закончится первым (на отметке 100000 через года полтора, вместо трёх).
И всё же я закрыл в этом году тему Ладоги. Хоть и суетно впопыхах. Мы собрались на Петроградке в 2 часа дня воскресения. Сели в машину и быстро вырвались из города на речке Нева на Приозёрское шоссе. Там нас ждал снегопад. Пописать первый раз остановились перед Скотным. Очень тематическая была остановочка, посмотрев направо, прямо за дверью в левом окошке внедорожника я увидел трогательный венок на дереве. Они там везде! Ещё километра через три на обочине лежал свежеперевёрнутый «лэнд крузер», его пассажиры ошарашено стояли рядом, глядя с тоской на бывшую дорогую машину. Мацерат спросил, летняя ли у меня резина? Я ответил, мол всесезонка. «Летняя!» - мрачно констатировал Мацерат. Через час поездки по петляющеё двусторонней ленте Приозёрского шоссе, засыпанного свежим мокрым снегом, мы перестали обращать внимание на автомобили в кювете. Наскучило.
В Сосново приехали, кажется совсем перед закатом. Судорожно купили уголь, жидкость для розжига и овощи, я психовал ожидая возвращения Мацерата сбежавшего за «массандрой». Через десять километров я со второй попытки нашёл неприметный поворот к рыбсовхозу. Два мрачных, но разговорчивых мужика, выловили нам двух форелей. Пока один, после сложных переговоров, можно сказать - унизительных просьб, потрошил свежеубитую рыбу, второй развлекал нас рассказами о том, какая нежная рыба - пресноводная форель. Оказывается, задел ты её рукой, а у неё ожёг и шок, и может не выжить вовсе. Его нежность к двухкилрограмовой рыбине была особенно трогательна ещё и оттого, что он только что убил двух форелей толстым железным прутом. Я всегда смотрю на этих суровых по-ладожски мужчин, которые годами растят огромных, красивых рыб, а потом достают их сачком, прямо из Вуоксы, и лишают жизни на глазах покупателя. Бум! И потом, когда мы уже мчались по ужасной лесной дороге, где внедорожник подпрыгивал и падал в ямы, от очередного толчка, форели опять проснулись и зашуршали с силой в полиэтиленовом пакете в багажнике.
Когда мы осторожно скатились по колее в песчаной горе, Ладогу всё ещё было видно. Солнце уже село, но мы успели разжечь угли и завернуть рыбин в три слоя пищевой фольги. И в это время рыба опять ожила, последний раз сопротивляясь смертиЮ уже давно без потрохов, мы уже перестали верить, что хотя бы жаренная полчаса на углях, она перестанет трепыхаться…
Мы с Мацератом и Каиновым пошли в лес. Было уже темно и засыпано снегом, я так и не смог показать Серёге тот самый чудесный ладожский мох, покрывающий мягким ковром всё пространство между невысокими северными соснами, забирающийся на них, а не только на гнилые пеньки. Но мы продолжили фотосессию с длиннющей выдержкой. И даже звезды в небе получились, и что-то красное-неведомое среди них.
Мы вернулись к машине, достали рыбу из углей и за мгновение впятером съели первую, а вторую уже вдумчиво, но тоже съели почти до последнего кусочка, который я отвёз маме на Петроградку. Мацерат заставил меня пригнать машину на самый берег и мы сделали последнюю фотку. Затем собрались и я со второго раза, включив полный привод, забрался на песчаный откос.
Только мы миновали Сосново, как начался настоящий ад. 80 километров до Питера прошли в густой метели и всё увеличивающемся количестве внедорожников по обеим обочинам. Приозерское шоссе строили специально, чтобы вражеским самолётам было неудобно его бомбить. Потому оно так и петляет. Не знаю, помогло ли это в войну, но с тех пор, такая экономия обернулась множеством смертей мирных автомобилистов. Мы и сами семь лет назад с Майком разбивались на нём так, что его боевая 99-я не подлежала восстановлению, а мы чудом остались живы. А в этот раз нам повезло, мы вернулись на Петроградку, правда, в город въехали совсем не с той стороны, с которой ожидали, заплутали в пурге. Перед отъездом мы успели поспать четыре часа. В три ночи мы уже ехали по трассе в Москву. Полтора года я собирался на Ладогу, и вот получилось...
И всё же я закрыл в этом году тему Ладоги. Хоть и суетно впопыхах. Мы собрались на Петроградке в 2 часа дня воскресения. Сели в машину и быстро вырвались из города на речке Нева на Приозёрское шоссе. Там нас ждал снегопад. Пописать первый раз остановились перед Скотным. Очень тематическая была остановочка, посмотрев направо, прямо за дверью в левом окошке внедорожника я увидел трогательный венок на дереве. Они там везде! Ещё километра через три на обочине лежал свежеперевёрнутый «лэнд крузер», его пассажиры ошарашено стояли рядом, глядя с тоской на бывшую дорогую машину. Мацерат спросил, летняя ли у меня резина? Я ответил, мол всесезонка. «Летняя!» - мрачно констатировал Мацерат. Через час поездки по петляющеё двусторонней ленте Приозёрского шоссе, засыпанного свежим мокрым снегом, мы перестали обращать внимание на автомобили в кювете. Наскучило.
В Сосново приехали, кажется совсем перед закатом. Судорожно купили уголь, жидкость для розжига и овощи, я психовал ожидая возвращения Мацерата сбежавшего за «массандрой». Через десять километров я со второй попытки нашёл неприметный поворот к рыбсовхозу. Два мрачных, но разговорчивых мужика, выловили нам двух форелей. Пока один, после сложных переговоров, можно сказать - унизительных просьб, потрошил свежеубитую рыбу, второй развлекал нас рассказами о том, какая нежная рыба - пресноводная форель. Оказывается, задел ты её рукой, а у неё ожёг и шок, и может не выжить вовсе. Его нежность к двухкилрограмовой рыбине была особенно трогательна ещё и оттого, что он только что убил двух форелей толстым железным прутом. Я всегда смотрю на этих суровых по-ладожски мужчин, которые годами растят огромных, красивых рыб, а потом достают их сачком, прямо из Вуоксы, и лишают жизни на глазах покупателя. Бум! И потом, когда мы уже мчались по ужасной лесной дороге, где внедорожник подпрыгивал и падал в ямы, от очередного толчка, форели опять проснулись и зашуршали с силой в полиэтиленовом пакете в багажнике.
Когда мы осторожно скатились по колее в песчаной горе, Ладогу всё ещё было видно. Солнце уже село, но мы успели разжечь угли и завернуть рыбин в три слоя пищевой фольги. И в это время рыба опять ожила, последний раз сопротивляясь смертиЮ уже давно без потрохов, мы уже перестали верить, что хотя бы жаренная полчаса на углях, она перестанет трепыхаться…
Мы с Мацератом и Каиновым пошли в лес. Было уже темно и засыпано снегом, я так и не смог показать Серёге тот самый чудесный ладожский мох, покрывающий мягким ковром всё пространство между невысокими северными соснами, забирающийся на них, а не только на гнилые пеньки. Но мы продолжили фотосессию с длиннющей выдержкой. И даже звезды в небе получились, и что-то красное-неведомое среди них.
Мы вернулись к машине, достали рыбу из углей и за мгновение впятером съели первую, а вторую уже вдумчиво, но тоже съели почти до последнего кусочка, который я отвёз маме на Петроградку. Мацерат заставил меня пригнать машину на самый берег и мы сделали последнюю фотку. Затем собрались и я со второго раза, включив полный привод, забрался на песчаный откос.
Только мы миновали Сосново, как начался настоящий ад. 80 километров до Питера прошли в густой метели и всё увеличивающемся количестве внедорожников по обеим обочинам. Приозерское шоссе строили специально, чтобы вражеским самолётам было неудобно его бомбить. Потому оно так и петляет. Не знаю, помогло ли это в войну, но с тех пор, такая экономия обернулась множеством смертей мирных автомобилистов. Мы и сами семь лет назад с Майком разбивались на нём так, что его боевая 99-я не подлежала восстановлению, а мы чудом остались живы. А в этот раз нам повезло, мы вернулись на Петроградку, правда, в город въехали совсем не с той стороны, с которой ожидали, заплутали в пурге. Перед отъездом мы успели поспать четыре часа. В три ночи мы уже ехали по трассе в Москву. Полтора года я собирался на Ладогу, и вот получилось...