Стволы
Несколько раз в жизни на меня направляли боевое оружие. Вроде бы, всё было по бытовому (в Чечне и др. горячих точках я не был), но всё равно, каждый раз холодом в теле приходило в мозг сообщение, что сейчас могут убить.
Например, мы с оператором по фамилии Белоконь поехали в Ленобласть снимать погрузку гробов сборной парашютистов. Намедни упал вертолёт со всей командой по парашютному спорту. И вот сейчас с лесного военного аэродрома тела должны были улететь то ли в Москву, то ли ещё куда. Ну а наша журналистская доля - снять, как гробы грузят на борт. И вот приезжаем мы к воротам лесной военной части, а нас не пускают. Вроде и договорённости с кем-то были, и должны пустить, а не пускают и всё.
Ну мы потолкались у КПП, пообщались с необщительными солдатами… В общем, пошли искать дыру в заборе. В начале нулевых, как-то это ещё по-простому было. В девяностые вообще было просто. Я помню, в Е-бурге в новостях «четвёрки» поехал снимать аварийную посадку самолёта в Кольцово. Так мы с оператором просто ПЕРЕЛЕЗЛИ бетонный забор аэропорта. Прямо с камерой и штативом, пробежались по заснеженному взлётному полю и взяли интервью пассажиров, сходящих с трапа: «Как будто заново родился!» - говорил какой-то мужчина со слезами на глазах. Только после этого к нам подошёл мужчина в форменном тулупе и спросил, как мы здесь оказались. Мы поняли, что дело пахнет авиационным керосином, и рванули обратно к забору, перелезли его ещё раз, уже на глазах, наступающей на пятки погони, вскочили в редакционную машину и погнали на канал.
Ну и здесь в 20.. году мы шли вдоль забора минут десять, пока не обнаружили дыру. Нырнули туда, протащились наугад по лесу километра два, и уже видели за соснами просвет аэродрома и хвосты военных транспортников, когда навстречу нам вышли два пьяных в хлам офицера-лётчика. Один совсем ничего не соображал, другой, к несчастью, понял, что происходит и тут же достал из кобуры пистолет. Щелкнул затвор, завязалась напряжённая беседа. Где мы, в основном, на разные интонации повторяли: «Успокойтесь, пожалуйста!», - а офицер, заплетающимся языком произносил все известные ему матерные слова в разных комбинациях.
Всё время этого диалога я смотрел ему не в глаза, а в чёрное отверстие, которое пьяная рука постоянно корректировала с моей головой. Причем именно с моей. Несмотря на горе (похоже, парашютисты были его друзья) и высокую степень алкогольного опьянения, он определил во мне главного, потому в меня и целился. Выстрелить мог…
В общем, ствол - хороший аргумент в спорах со свободной прессой. Так мы ничего и не сняли, кроме ворот КПП.
Например, мы с оператором по фамилии Белоконь поехали в Ленобласть снимать погрузку гробов сборной парашютистов. Намедни упал вертолёт со всей командой по парашютному спорту. И вот сейчас с лесного военного аэродрома тела должны были улететь то ли в Москву, то ли ещё куда. Ну а наша журналистская доля - снять, как гробы грузят на борт. И вот приезжаем мы к воротам лесной военной части, а нас не пускают. Вроде и договорённости с кем-то были, и должны пустить, а не пускают и всё.
Ну мы потолкались у КПП, пообщались с необщительными солдатами… В общем, пошли искать дыру в заборе. В начале нулевых, как-то это ещё по-простому было. В девяностые вообще было просто. Я помню, в Е-бурге в новостях «четвёрки» поехал снимать аварийную посадку самолёта в Кольцово. Так мы с оператором просто ПЕРЕЛЕЗЛИ бетонный забор аэропорта. Прямо с камерой и штативом, пробежались по заснеженному взлётному полю и взяли интервью пассажиров, сходящих с трапа: «Как будто заново родился!» - говорил какой-то мужчина со слезами на глазах. Только после этого к нам подошёл мужчина в форменном тулупе и спросил, как мы здесь оказались. Мы поняли, что дело пахнет авиационным керосином, и рванули обратно к забору, перелезли его ещё раз, уже на глазах, наступающей на пятки погони, вскочили в редакционную машину и погнали на канал.
Ну и здесь в 20.. году мы шли вдоль забора минут десять, пока не обнаружили дыру. Нырнули туда, протащились наугад по лесу километра два, и уже видели за соснами просвет аэродрома и хвосты военных транспортников, когда навстречу нам вышли два пьяных в хлам офицера-лётчика. Один совсем ничего не соображал, другой, к несчастью, понял, что происходит и тут же достал из кобуры пистолет. Щелкнул затвор, завязалась напряжённая беседа. Где мы, в основном, на разные интонации повторяли: «Успокойтесь, пожалуйста!», - а офицер, заплетающимся языком произносил все известные ему матерные слова в разных комбинациях.
Всё время этого диалога я смотрел ему не в глаза, а в чёрное отверстие, которое пьяная рука постоянно корректировала с моей головой. Причем именно с моей. Несмотря на горе (похоже, парашютисты были его друзья) и высокую степень алкогольного опьянения, он определил во мне главного, потому в меня и целился. Выстрелить мог…
В общем, ствол - хороший аргумент в спорах со свободной прессой. Так мы ничего и не сняли, кроме ворот КПП.