Великий Лес
Лес, который является мне в шаманских путешествиях и даже частично просвечивает за поверхностями привычного мира, когда фокус внимания ослабевает, всё больше заставляет меня воспринимать и людей как лес. Всё человечество - это Великий Лес. По аналогии с Великой Рекой у Пелевина. А в лесу всё находится в состоянии динамического баланса, нужны все деревья, кусты, трава, мох, насекомые, звери, птицы, бактерии. Нужны пауки и мыши, хищники и кукушки, змеи и лягушки, комары и разрушающие тело деревьев грибы. Нужно большинство и меньшинство, сухие и мокрые, холодные и теплокровные, нападающие и отступающие, голые и покрытые шерстью, в ряске и пыльце, живущие в норах, на ветвях и на шёлковой сетке, питающиеся росой и пушистыми животными с добрыми глазами, отважные и трусливые, подлые и благородные, живущие одни сутки и сотни лет, молчаливые и трещащие без умолку, шепчущие и танцующие, одиночки и колонии размером с сам Лес.
Поэтому и люди не могут быть все одинаково добрыми и благонамеренными.
Однажды я шла по торговому центру и в одной из его кафешек увидела, что половина всех столиков были заняты организованной группой местных спившихся бомжей с опухшими лицами. Они пили кофе на собранную за утро милостыню и неприятно смеялись. И тут вдруг у меня частично сменилось восприятие: их неприятный смех стал слышаться лягушиным кваканием. И я вспомнила, что я очень люблю слушать вечерние песни лягушек. И потом, проходя мимо них опять, уже не могла отделаться от мысли, что прохожу мимо пруда с лягушками и что мне хорошо.
Размышления о религиозных и политических спорах выпали у меня на период чтения книги "Ангелы и насекомые" Антонии Байетт, где описываются очень "человеческие" нравы муравьёв. Психология этих насекомых весьма схожа с психологией людей последних нескольких тысячелетий. Многие люди даже сейчас проводят время точно так же, как это делают муравьи. Поэтому все мои знакомые из прошлой домагической жизни, до сих пор рвущие друг другу горло в онлайн-срачах на политико-социально-национально-религиозные темы, - всего лишь муравьи. И переживать за них - это в лучшем случае наступать в муравейник, а в худшем - становиться одним их них и бежать с самыми сильными. Но муравьи нужны лесу, они разбирают на составляющие биосферу, передвигают массы материи. Люди-муравьи разбирают на части ноосферу, создают информационные потоки. Те, кто выбрал быть муравьём, не важны как индивидуальности, они важны лишь как часть более крупного процесса. Как не важен сам по себе один съеденный 20 лет назад завтрак. Здесь выходит, что дружба - это признание принадлежности к одному муравейнику. Если ты выходишь на уровень Великого Леса, то ты можешь только любить всего себя, но не дружить с отдельными своими частями.
Размышляя о недостатке этики у отдельных людей, я увидела, что, завлекая себе жертв, они всего лишь добывают еду. Как паук, волк, куница или змея. Они кушают самых слабых, на ком написано "Съешь меня!" А то, что и они и их жертвы выглядят людьми, это Великому Лесу абсолютно не важно, потому что, если ты кушаешь кого-то, ты уже не Великий Лес, а его отдельные клеточки с разными функциями хищников и жертв, кушающих и кушаемых, и благодаря их воспроизводству Великий Лес живёт и наслаждается динамикой энергий внутри себя.
Человек не переживает за судьбу всех помидоров и яиц, которые с редкой агрессией уничтожаются и растаскиваются на составляющие его внутренними хищными системами переваривания. Он не ужасается едкости желудочного сока, потокам желчи, хищной печени и равнодушным почкам, и даже с некоторым удовлетворением порой созерцает то, что осталось от съеденного на выходе.
Лес не может переживать за отдельных мышек, которых кушают змеи, и зайцев, которых ловят лисы. Как и человек не может переживать за свои жировые клетки, которыми питаются мускулы и мозг; или за эритроциты, которые отважно жертвуют собой, чтобы заблокировать повреждённое место на коже; или лейкоциты, которые кладут жизнь на борьбу с врагами системы.
Лес не может становиться на сторону яблонь или елей и участвовать в их срачах на тему того, что правильнее - яблоки или шишки, иглы или листья. Лесу всё равно, что какие-то его места покрыты мхом, какие-то - цветами, а какие-то - птичьими гнёздами. Он не придерживается моды и не считает, что каждый цветок в нём должен принести плод. Лес не считает, что его болота грязнее, чем малиновый куст, а дуб - благороднее репейника.
Как научиться не переживать за попавшихся пауку мух, не сочувствовать горю птицы, у которой змея поела все яйца, не дрожать при отчаянном крике белки, пойманной лисицей? Надо не считать себя ни мухой, ни птицей, ни белкой, но Великим Лесом, для самого существования которого требуется наличие попавших в паутину бабочек, невылупившихся птенцов, поражённых грибом упавших деревьев, зловония болот, пения птиц и лягушек, красивых и уродливых, постоянно умирающих и рождающихся, жаждущих долгой жизни и быстрой смерти. Великому Лесу нужно горе птицы, паника мотылька, боль енотихи, облепленный комарами оленёнок, муки земли, раскрывающей овраг под давлением земляных масс. Все эти негативные эмоции ему нужны, чтобы подхлестнуть эмоции позитивные.
Потому что слово "эмоции" - это лишь человеческий способ выражать смысл энергии и создания динамики её потоков за счёт наступления и отступления плюсов и минусов, порождающих вихри и новые потоки.
Энергия организма, всё ещё питающего своё семя, которому не удалось глубоко пустить корни и которое было съедено до времени - это горе матери, потерявшей своё потомство.
Сохранение энергии, поверхностное натяжение жидкости, не желающий быстро сдуваться пузырь, твёрдая скорлупа ореха, гнущийся бамбук или сильно цепляющийся корнями за землю куст - это ужас в глазах зверька, пойманного хищником, и его предсмертный крик.
Падающие осенью яблоки, листья, рога оленя, шерстинки шкуры росомахи, чешуйки кожи крота и смываемая водой слизь лягушки, заходящее солнце и тающий снег - это отжившая свой срок и умирающая под кустом волчица.
А наша грусть от мысли об отжившей свой срок умирающей волчице - это наше архетипическое падение с уровня Великого Леса на уровень одной его клеточки, проживание с ней её жизни и неприятие завершения её жизненного цикла, попытки влить в неё нашу энергию, чтобы замедлить время, замедлить метаболизм Великого Леса.
Поэтому и люди не могут быть все одинаково добрыми и благонамеренными.
Однажды я шла по торговому центру и в одной из его кафешек увидела, что половина всех столиков были заняты организованной группой местных спившихся бомжей с опухшими лицами. Они пили кофе на собранную за утро милостыню и неприятно смеялись. И тут вдруг у меня частично сменилось восприятие: их неприятный смех стал слышаться лягушиным кваканием. И я вспомнила, что я очень люблю слушать вечерние песни лягушек. И потом, проходя мимо них опять, уже не могла отделаться от мысли, что прохожу мимо пруда с лягушками и что мне хорошо.
Click to viewРазмышления о религиозных и политических спорах выпали у меня на период чтения книги "Ангелы и насекомые" Антонии Байетт, где описываются очень "человеческие" нравы муравьёв. Психология этих насекомых весьма схожа с психологией людей последних нескольких тысячелетий. Многие люди даже сейчас проводят время точно так же, как это делают муравьи. Поэтому все мои знакомые из прошлой домагической жизни, до сих пор рвущие друг другу горло в онлайн-срачах на политико-социально-национально-религиозные темы, - всего лишь муравьи. И переживать за них - это в лучшем случае наступать в муравейник, а в худшем - становиться одним их них и бежать с самыми сильными. Но муравьи нужны лесу, они разбирают на составляющие биосферу, передвигают массы материи. Люди-муравьи разбирают на части ноосферу, создают информационные потоки. Те, кто выбрал быть муравьём, не важны как индивидуальности, они важны лишь как часть более крупного процесса. Как не важен сам по себе один съеденный 20 лет назад завтрак. Здесь выходит, что дружба - это признание принадлежности к одному муравейнику. Если ты выходишь на уровень Великого Леса, то ты можешь только любить всего себя, но не дружить с отдельными своими частями.
Размышляя о недостатке этики у отдельных людей, я увидела, что, завлекая себе жертв, они всего лишь добывают еду. Как паук, волк, куница или змея. Они кушают самых слабых, на ком написано "Съешь меня!" А то, что и они и их жертвы выглядят людьми, это Великому Лесу абсолютно не важно, потому что, если ты кушаешь кого-то, ты уже не Великий Лес, а его отдельные клеточки с разными функциями хищников и жертв, кушающих и кушаемых, и благодаря их воспроизводству Великий Лес живёт и наслаждается динамикой энергий внутри себя.
Человек не переживает за судьбу всех помидоров и яиц, которые с редкой агрессией уничтожаются и растаскиваются на составляющие его внутренними хищными системами переваривания. Он не ужасается едкости желудочного сока, потокам желчи, хищной печени и равнодушным почкам, и даже с некоторым удовлетворением порой созерцает то, что осталось от съеденного на выходе.
Лес не может переживать за отдельных мышек, которых кушают змеи, и зайцев, которых ловят лисы. Как и человек не может переживать за свои жировые клетки, которыми питаются мускулы и мозг; или за эритроциты, которые отважно жертвуют собой, чтобы заблокировать повреждённое место на коже; или лейкоциты, которые кладут жизнь на борьбу с врагами системы.
Лес не может становиться на сторону яблонь или елей и участвовать в их срачах на тему того, что правильнее - яблоки или шишки, иглы или листья. Лесу всё равно, что какие-то его места покрыты мхом, какие-то - цветами, а какие-то - птичьими гнёздами. Он не придерживается моды и не считает, что каждый цветок в нём должен принести плод. Лес не считает, что его болота грязнее, чем малиновый куст, а дуб - благороднее репейника.
Как научиться не переживать за попавшихся пауку мух, не сочувствовать горю птицы, у которой змея поела все яйца, не дрожать при отчаянном крике белки, пойманной лисицей? Надо не считать себя ни мухой, ни птицей, ни белкой, но Великим Лесом, для самого существования которого требуется наличие попавших в паутину бабочек, невылупившихся птенцов, поражённых грибом упавших деревьев, зловония болот, пения птиц и лягушек, красивых и уродливых, постоянно умирающих и рождающихся, жаждущих долгой жизни и быстрой смерти. Великому Лесу нужно горе птицы, паника мотылька, боль енотихи, облепленный комарами оленёнок, муки земли, раскрывающей овраг под давлением земляных масс. Все эти негативные эмоции ему нужны, чтобы подхлестнуть эмоции позитивные.
Потому что слово "эмоции" - это лишь человеческий способ выражать смысл энергии и создания динамики её потоков за счёт наступления и отступления плюсов и минусов, порождающих вихри и новые потоки.
Энергия организма, всё ещё питающего своё семя, которому не удалось глубоко пустить корни и которое было съедено до времени - это горе матери, потерявшей своё потомство.
Сохранение энергии, поверхностное натяжение жидкости, не желающий быстро сдуваться пузырь, твёрдая скорлупа ореха, гнущийся бамбук или сильно цепляющийся корнями за землю куст - это ужас в глазах зверька, пойманного хищником, и его предсмертный крик.
Падающие осенью яблоки, листья, рога оленя, шерстинки шкуры росомахи, чешуйки кожи крота и смываемая водой слизь лягушки, заходящее солнце и тающий снег - это отжившая свой срок и умирающая под кустом волчица.
А наша грусть от мысли об отжившей свой срок умирающей волчице - это наше архетипическое падение с уровня Великого Леса на уровень одной его клеточки, проживание с ней её жизни и неприятие завершения её жизненного цикла, попытки влить в неё нашу энергию, чтобы замедлить время, замедлить метаболизм Великого Леса.