Юрий Пименов. Тонкая душа искусства. Часть I
Оригинал взят у zastris в Юрий Пименов. Тонкая душа искусства. Часть I
Готовя в начале декабря прошлого года лекцию о жизни и творчестве Юрия Пименова, я обнаружил, что в Сети довольно много краткой и разрозненной информации о нем, но вот какого-то более-менее полного материала найти не удалось. Вот и появилась мысль опубликовать некоторые материалы, которые насобирались в процессе подготовки лекции. Использовал я не только текстовые источники - эссе Игоря Долгополова, воспоминания Александра Лабаса и самого Юрия Пименова, но и расшифровывал видеозаписи, сделанные в начале 70-х.
Юрию Пименову удалось практически немыслимое: оставаясь верным себе, он создавал работы, которые понимали и принимали все. Наполненные живым, пульсирующим светом, движением, динамичные и по-своему изящные, его картины до сих пор завораживают и поклонников западного и современного искусства, и убежденных сторонников академического реализма.
Ему удавалось каким-то непостижимым образом передавать звуки и запахи... "Запах дождя и горячего асфальта. Аромат фиалок и душное дыхание солярки. Снежная поземка на затемненной улице. Свежесть цветущего сада... Тишина и томление весны. Угар и грохот московского лета. Радость зимнего вечера, синего-синего, манящего теплыми огнями окон. Прелесть осеннего утра, убранного каплями росы. Шелест новых платьев. Цокот каблучков по доскам, перекинутым через лужи... Первые звуки оркестра. Шепот притихшего зала. Пение ветра в лесах новостроек и смех девушек - штукатуров и маляров... Вздох актрисы и колдовской свет рампы... Звонок телефона, обещающий разлуку... Весь этот поток звуков, запахов, красок охватывает вас, когда вы входите в мир сложный и простой, полный поэзии и будничности, радостей и печали. Мир трепетного ощущения необыкновенности обыкновенной жизни, дарящей нам каждоминутно, каждодневно все новые открытия, - мир творчества художника Юрия Пименова" (И.Долгополов "Пименов") .
Но если картины художника известны, то подробности его жизни как-то не очень.
Родился будущий художник 13 (26) ноября 1903 года в Москве, в семье помощника присяжного поверенного Ивана Васильевича Пименова и Клавдии Михайловны Пименовой, происходившей из московского купеческого рода Бабаниных.
Московское детство... Игры с приятелями в Замоскворечье, школа... Пименов не ладил с математикой, однако отлично рисовал. Это не прошло незамеченным. Учитель рисования Алферов помог одаренному мальчику устроиться в Замоскворецкую школу рисования. Гипсы, натюрморты, натура. Первые походы в Третьяковку. Саврасовские "Грачи прилетели" - первая любовь.
"Трудно иногда поверить в роль той или иной картины в судьбе художника, но можно сказать с уверенностью, что правда, интимность, душевность саврасовского письма глубоко запали в душу будущего мастера, - писал Игорь Долгополов. - Потом он не раз копировал картины разных художников, копировал тщательно. Он очень любил пейзажные композиции Левитана, Сомова, Бенуа... Пройдут годы, и он обретет новую привязанность, будет пропадать целые дни в Щукинском собрании, любуясь холстами Ренуара, Дега, Моне. Правда, эта его любовь к импрессионистам ему позже дорого обойдется. Его не раз будут за это попрекать и прорабатывать".
Семнадцатилетний Юра Пименов приходит с папкой своих этюдов, рисунков и копий к известному художнику Сергею Малютину. Мастер поглядел работы и взял его к себе в мастерскую. Так Юра Пименов поступил во Вхутемас.
1920-1924 годы - время учебы во Вхутемасе: "Я учился у Малютина, Шемякина, Фалилеева и очень благодарен им. Но большее вхутемасовское время я проучился у Фаворского и - может быть, без права - хочу считать себя его учеником... Владимир Андреевич Фаворский был огромный и необычайно светлый человек. Ему присущи высокое благородство, мужественность, подлинная человечность" (Ю. Пименов).
Вот ранние работы Пименова:
Пименов сам рассказывал о той поре:
"Первые годы Вхутемаса. Первая встреча на первом курсе с Андреем Гончаровым, с которым мы сразу поругались, а потом уже всю жизнь, по сей день, дружим, правда всегда продолжая спорить. В эти молодые годы нам не давали авансов под живопись - и вообще нам за живопись не платили. Мы зарабатывали... в газете, в журнале, деланием вывесок и исполнением декораций. Никогда не уйдут из памяти ночи, когда мы с Андреем Гончаровым работали в его большой квартире в старом доме на Мясницкой. В этой же комнате два его младших брата спали на своих кроватях, а мы за большим круглым столом делали в ночь по десятку иллюстраций.
Надо сказать, это были модные теперь «коллажи», этакая смесь из фотомонтажа и рисования.
Итак, мы, два парня, не мудрствуя лукаво, клеили и рисовали до утра... А утром за окном появлялись первые прохожие, начиналась городская жизнь...
Но вернемся во Вхутемас. Это были горячие денечки. Мы, студенты Вхутемаса, шумели в аудитории Политехнического музея на чтении стихов, поддерживая Маяковского и Асеева. Шумели на спектаклях Мейерхольда... Но не только шумели. Мы познавали мастерство".
С1923 года художник делал иллюстрации для журналов «Самолет», «Красная нива», «30 дней», «Советский экран», «Прожектор» и др.).
Однако станковая живопись для Пименова в этот период все же была на первом месте. Его интересовала картина и ее возможности. И в своих художественных поисках Юрий Пименов был не одинок; большое влияние на формирование его творческих воззрений оказали его друзья-единомышленники, учившиеся во Вхутемасе вместе с ним: Андрей Гончаров, Александр Дейнека, Пётр Вильямс, Сергей Лучишкин. «Первые годы Вхутемаса. Первая встреча на первом курсе с Андреем Гончаровым, с которым мы сразу поругались, а потом всю жизнь дружили, правда, всегда продолжая спорить... Саша Дейнека... Нас в ту пору связывала большая дружба, и ведь это было немудрено. Когда мы смотрим ранние, первые картины Дейнеки, молодость нашего государства и молодость нашего поколения стоят перед глазами» (Ю. Пименов). На Первой дискуссионной выставке объединений активного революционного искусства (1924) среди другой вхутемасовской молодежи даже была представлена «Группа трех» в составе Александра Дейнеки, Андрея Гончарова и Юрия Пименова: «Это действительно, очень однородная группа, о членах которой можно говорить сразу обо всех. Их картины полны движения, ни одна фигура не покоится, каждая форма показана в развертывании. Это очень характерная черта урбанизма... На всех на них очень ощутимо влияние В. А. Фаворского... И их мы назвали бы - экспрессионистический реализм» (А. Федоров-Давыдов, 1924).
Спустя некоторое время эта группа стала ядром, вокруг которого образовалось знаменитое общество художников-станковистов (ОСТ), создавшее целое отдельное направление в русском искусстве первой половины ХХ века. Известный художественный критик и искусствовед Яков Тугендхольд в своей статье «По выставкам» (1925) писал: «Еще не так давно наша левая молодежь, перегибая палку, совершенно бойкотировала живопись во имя производства утилитарных конструкций или в лучшем случае допускала чисто-отвлеченные живописные искания… молодежь, составляющая основу ОСТа, пришла к убеждению, что картина как таковая вовсе не изжила свой век, что именно она находит отклик в душе массового зрителя, столь широко посещающего музеи».
В период работы ОСТа Пименов захвачен в первую очередь спортивно-индустриальными мотивами. В своих работах он монументализирует в общем-то бытовые сцены, отсекает все лишнее и возводит изображенное на полотне в степень абсолюта, используя прием изобразительного монтажа. При таком взгляде на окружающее неизбежна некая схематичность (графичность), которая, однако, придает работам Пименова необходимую для правильного баланса восприятия чистоту и условность, уравновешивая таким образом иногда излишне реалистичное и осязаемое пименовское пространство. К слову, годы спустя самого художника в своих ранних работах не устраивало именно это несовершенство пластики, некоторая холодность, рациональность, а порою несколько схематическая заданность работ, присущая ОСТу.
Но не только тематику, весь строй своего искусства остовцы хотели сделать остросовременным. Таким казался немецкий экспрессионизм, с его резким, порой гротескным изобразительным языком. Пименов пишет "Инвалидов войны", с безглазыми масками вместо лиц (1926), аскетичных скелетоподобных спортсменов ("Бег", 1928)
В 2011 году в ходе торгов аукционного дома Sotheby’s в Нью-Йорке за графику «Пианист» (1926) заплатили 602 500 долларов.
В 1927 году Юрий Пименов получил премию жюри Выставки художественных произведений к десятилетнему юбилею Октября за картину «Даешь тяжелую индустрию!».
Вот, как в 1920-е годы описывал Пименова художник Александр Лабас:
«Пименов был очень деятельным, быстрым, живым, веселым, много смеялся, любил поболтать о пустяках, любил одеться, пофрантить. Было впечатление, что он все делает, не задумываясь, на ходу, с улыбочкой, иногда с усмешкою, любил посмеяться над кем-нибудь, пошутить, а потом все это мгновенно забывалось, и он уже говорил и смеялся по другому поводу. Но среди пустых ребяческих разговоров у Пименова появлялись серьезные нотки думающего и анализирующего человека. Иногда он меня даже удивлял, уж очень они не соответствовали первому впечатлению. И чем больше я его узнавал, тем больше видел именно эту сторону, его способность синтезировать и взвешивать все на основе большого воображения. Его картины были несколько графичны, что мне не было близко, но образы действовали бесспорно. Острое чувство современности было у него в полной мере развито».
В январе 1931-го раскололся ОСТ; отделившаяся часть его образовала новую группу «Изобригада», в которую вошел и Пименов. Программа нового объединения декларировала: «Наша прежняя практика, протекавшая в условиях старого ОСТа, носила в себе элементы мелкобуржуазного и буржуазного влияния… Порвав с другой частью ОСТа, признав свои ошибки, перед нами стоит задача изжить недостатки… мы считаем, что основой объединения художников должна быть классовая направленность в их творчестве. Поэтому мы будем стремиться к укреплению пролетарского сектора в искусстве…»
Надо сказать, что на выставках ОСТа художественная критика уделяла творчеству Пименова довольно много внимания. Поначалу в основном хвалили, характеризуя его как «превосходного четкого графика» (Ф. Рогинская, 1926) и отмечая, что, например, «в таких вещах, как “Плакаты кино“ и “На взгляд Запада” Ю. Пименова… самый обыденный материал жизни дается в таком подчас неожиданном раскрытии, которое свидетельствует о весьма интенсивной переработке усвоенного материала в образы искусства» (И. Хвойник, 1927). Однако к концу 1920-х отношение критики изменилось. В 1928 году И. Грабарь отмечает, что художник «как-то мало двигается вперед», а в 1931-м Г. Геронский в статье «Атака кистью» сетует, что «Ю. Пименов, пытаясь освободиться от формализма, не находит путей…», и советует ему решительнее рвать с формализмом.
1932-1933 годы - сложный период в жизни художника. Вышло известное «Постановление о перестройке литературно-художественных организаций» (1932), разом прекратившее деятельность всех объединений, в том числе и «Изобригады»; Пименова нещадно клевала критика, он тяжело заболел.
Что это была за болезнь, толком не известно. Однако в «Воспоминаниях о современниках» Александра Лабаса мне удалось найти краткое упоминание:
«Вся его болезнь началась с укуса бешеной собаки и, как видно, несмотря на то, что была сделана прививка, он не был уверен, что она даст положительный результат. Он тогда говорил мне с малой надеждой: «Если я буду жить, но это мало вероятно». Но природа, молодость взяли свое, и спустя несколько лет, к Юре вернулись силы и воля к жизни, и он с увлечением взялся снова за работу».
Сам же Пименов писал о том времени:
"...Это было мое трудное время. У меня расползлись нервы, я совсем не мог работать. К тому же меня постигли и профессиональные беды: одну книжку, которую я иллюстрировал, за рисунки признали формалистической, и я оказался без денег и без работы, так как после этой книжки работы в журналах мне не давали, и мы существовали на те деньги, которые стенографией зарабатывала моя жена".
"В моей жизни жена помогает мне чрезвычайно. Она всегда моя лучшая модель, - вспоминая свои работы, сделанные за многие годы, я вижу то ее фигуру, то ее волосы или руки, они вовсе не одинаковы, но что-то всегда напоминает то женское, что было ближе всего".
"Она же всегда давала мне верные советы - тогда, когда надо было принять самые честные, а следовательно, и самые правильные решения. И выручала в трудное время болезни и в обязательные для художника годы неудач. И просто жила рядом, утром вставала и одевалась, помогала ставить сложные театральные постановки, сама делала отличные костюмы для театра. Купала детей, мыла посуду, носила очень дешевые платья, когда совсем не было денег, и платья хорошие, когда деньги появились, купалась в реке, вечером раздевалась, ложась спать. А Ренуар сказал: «Будет ли обнаженная женщина выходить из соленой волны или вставать со своей кровати, будет ли она называться Венерой или Нини - лучшего никто не изобретет».
Одно время я много работал в театре художником. Театр я любил всегда, но тогда я его узнал, так сказать, изнутри. Я узнал напряженные часы репетиций и пустую ночную сцену с тусклой дежурной лампой; мастерские, где делают театральные костюмы и нежные балетные пачки; узнал замечательных актеров, которые, преображаясь на глазах, создавали сложные и тонкие образы; увидел, как театральный свет превращает людей, пространство сцены и декорации в особый и необыкновенный мир.
И мне очень захотелось попытаться передать свои впечатления, связанные с работой в театре, с тем, что делал там и что видел.
К этому прибавились впечатления от цирка и кино, и все вместе превратилось для меня в образ зрелищ, в мир очень реальный и вместе с тем всегда с оттенком некоторой таинственности".
"С каждой новой работой в театре я вновь и вновь ощущал счастье прикосновения к этому вечному источнику радости. Есть ещё одна, очень важная тонкость в моих отношениях с театром, ведь именно театр давал мне
много работы в ту, теперь уже давнюю пору, когда моя живопись «не шла», когда меня прорабатывали за «импрессионистичность» и обвиняли в тысячах
несуществующих формалистических грехов. Тогда театр просто помогал мне жить. Это был хлеб мой насущный, это была и моя любовь".
Все эти события заставили художника по-новому взглянуть на собственное творчество. Как прежде, вдохновение он искал в окружающем его шумном, быстро меняющемся, заново строящемся мире.
В середине 1930-х он пишет триптих «Работницы Уралмаша»
Но теперь, в 1930-е годы, главной темой его творчества становится город - его стройки, улицы; люди - новые, молодые, жизнерадостные.
Вспоминают, что Пименов часами гулял по Москве или мог уехать в один из подмосковных городков и изучать там местные улицы и пейзажи. «Я люблю эти новые кварталы, - рассказывал Пименов. - В их незаконченности, даже в их неполадках живет молодая душа новизны...
Новые города, районы и кварталы рождают свою особенную поэзию, особенный характер жизни. На новом месте начинают разворачивать землю, на строительных площадках появляется медленное и неуклонное движение огромных кранов...
1937 год... Москвич Пименов пишет программный холст, в котором раскрывает перед зрителем новый пейзаж столицы, - "Новая Москва"
Летний день, Жара. В сизом мареве тают новые дома Охотного ряда... Сегодня, когда двадцатиэтажных махин в Москве десятки, эти первые стройки тех лет кажутся, может быть, небольшими. Но в те далекие дни реконструкция Охотного ряда была символом московской нови. Навеки сгинули лабазы и лавки и уступили место белым зданиям, вызывавшим чувство гордости у тогдашних москвичей.
«Новая Москва»... Широко открытое окно в жизнь... Легко бежит машина по асфальту площади Свердлова. Пестрый калейдоскоп людской толпы, верениц машин разворачивается перед глазами водителя - молодой женщины с короткой прической (как видите, моды через треть века вернулись на круги своя), в легком летнем платье. Во всем полотне Пименова разлито чувство увлеченности жизнью. Оно в цветах гвоздики, пунцовой и белой, прикрепленных к раме ветрового стекла. В блеске асфальта и в трепете алых флажков на Колонном зале Дома Союзов. В бликах солнца, играющих на полированных кузовах автомобилей, и в пестрой мозаике толпы пешеходов... Тайна очарования пименовского полотна - в движении, которое пронизывает каждый мазок в картине. Правда, этот дробный импрессионистский мазок вызвал гнев у некоторых искусствоведов, считавших в ту пору художников типа Ренуара или Дега формалистами. Но, думается, едва ли стоит ворошить эти ошибки критиков, которым свойственно порою заблуждаться, как, впрочем, всем смертным...
Что за девушка сидит за рулем кабриолета? То ли это Лиля Брик, которой Владимир Маяковский привез машину из Парижа, то ли дочка какого-то наркома? Может быть, эта молодая женщина и есть символ новой жизни? Мне эта картина очень напоминает сцену полёта над Москвой героини Любови Орловой из фильма "Светлый путь": там она почти в таком же ракурсе парит на автомобиле, и за рулём, разумеется, сама... Конечно же, оттенок социальной утопии в этой картине тоже есть.
«Новая Москва» - ставшая хрестоматийной, ее можно увидеть в Третьяковской галерее вместе с другими полотнами Пименова. Кстати, работы Пименова в Третьяковке - рядом с работами Дейнеки, в одном и том же зале... Так через пятьдесят лет после первой выставки вновь эти два мастера экспонируются рядом...
Мотивы "Новой Москвы" были использованы художником в написанной им в 1944 году картине "Фронтовая дорога".
Эмоциональное содержание картины построено на контрасте между ставшим уже знакомым советскому зрителю образом мирной, меняющейся Москвы и разграбленного и разрушенного в результате фашистского нашествия города, изображенного на картине "Фронтовая дорога".
Эта работа, конечно, не так известна, как «Новая Москва», но все-таки ее знают. И уж совсем мало кто знаком с фактом, что в 1960 году Юрий Пименов вновь возвращается к теме «Новой Москвы».
Я, право, очень подивился, увидев эту фотографию. Стал искать источники… Только в одной публикации ссылаются на то, что репродукция этой картины была опубликована в журнале «Огонек». У родственников художника удалось узнать, что и вправду, была такая работа. Вот только где она сейчас - неизвестно.
Такое же название получило монументальное панно «Новая Москва» (оно же - «Физкультурный парад в Москве) в 1939 году. Панно предназначалось для заключительного зала Советской части на Всемирной выставке в Нью-Йорке, посвященного архитектуре и градостроительству.
Панно исполнила бригада художников по общему эскизу Юрия Пименова. В ходе работы панно осматривали архитекторы Чернышев, Заславский, Зарубин и Иофан, внося свои предложения, и вот, как это было:
"Принимать панно пришла правительственная комиссия, в составе которой были и архитекторы. Комиссия нашла, что люди на панно не вызывают возражений, но архитектура не та. Ее надо писать заново и строить, исходя из других принципов. Не в том дело, как она написана, - она написана красиво, - а в том дело, что именно изображено, какие дома нарисованы, какого размера и характера. Город будущего должен выглядеть по-другому. А какой архитектуре принадлежит будущее - на этот счет были разные мнения. Четких указаний мы не получили, хотя большинство архитекторов высказались в пользу классики. Пришлось закрывать белилами очень большие площади и возводить заново колонны и высотные дома, а главное - строить архитектуру, которую еще никто не видел. <…>
Правительственная комиссия пришла во второй раз и опять сказала: людей можно принять, но архитектура нуждается в коренной перестройке. После долгих переговоров архитекторов сначала между собой, а потом с Пименовым, договорились, что остаются боковые кулисы, то есть правая и левая части архитектуры, а центрально расположенные здания уйдут очень далеко, погрузятся в воздушную дымку и станут еле различимы. Понадобились еще килограммы белил и неделя напряженного труда. Наконец все было закончено и правительственная комиссия приняла панно. Его навернули на огромную катушку и отправили в Нью-Йорк".
В период Второй мировой войны Пименов, совместно с еще одним бывшим ОСТовцем, Владимиром Васильевым, работал над Окнами ТАСС, а также создал серии произведений на военную тематику.
В 1943 году он был командирован на Северо-Западный фронт, в район Старой Руссы и в Ленинград; другой главной темой в творчестве Пименова в этот период стало изображение героев тыла.
"Ночная улица"... Метет поземка... 1942 год. Затемнение. Из морозного мрака холодными призраками выступают мертвые громады домов.
Ветер воет в немом просторе оледенелой улицы. Щетина ,,ежей" ...
Вьюга рвет брезент с грузовика, мчащегося во тьму. Шевелит пряди волос, концы платка у женщины, идущей по ночной Москве. Неверный синий свет озаряет суровое застывшее лицо.
Кто она? Куда идет в эту глухую пору? Мы не знаем. Знаем только, что ночные пропуска выдавали на работе. Эта женщина, наверное, идет со смены. В ее лице решимость. Заменить мужа, брата, победить.
Железный строй „ежей'', сквозь который как бы проходит женщина, подчеркивает суровый ритм холста.
"…В мастерской у меня сейчас стоит картина, которую я начал писать. Это картина о военной очереди 41-42 года. О московской военной очереди. У меня даже есть такое ощущение, что я должен это написать. Должен. Потому что я это видел, очень хорошо это чувствовал. Эту вещь я задумал очень давно, я пробовал к ней подойти, и вот сейчас я ее работаю.
Я очень хорошо помню московские улицы - пустые, с поземкой.
Вот такая поземка с тех пор осталась для меня воспоминанием войны. Такая острая поземка по асфальту - как она проходит быстро, быстро... Идут люди. Где-то случайно попадают в синий свет - какое-то лицо в платке, мешок, рука… Где-то снег высвечивается, где-то снег сдут, черная крыша. Получаются страшно глубокие тени…Все это создавало совершенно особые пластические ситуации. Особые пластические формы. И вот это был совершенно особый пейзаж города, который как будто бы и знал хорошо, а он выглядел совершенно по-другому. Причем он был трагически красив. Это была совершенно особенная трагическая красота".
С окончанием войны, в 1945 году Пименов начал преподавать на художественном факультете ВГИКа, а в 1950-м как художник работал на съемках одного из самых ярких по оформлению фильмов послевоенного советского кино - «Кубанские казаки». Работа для театра и кино вообще занимала не последнее место в его жизни. Уже в 1930-х он участвовал в создании около 10 постановок.
В 1947 году Пименову была присуждена Государственная премия СССР за оформление спектакля по пьесе Б. А. Лавренёва «За тех, кто в море!» (1946, Малый театр, Москва) и в 1950-м - за оформление спектакля «Степь широкая» Н. Винникова (1949, Центральный театр Советской Армии).
В послевоенные годы в станковой живописи Пименова преобладали пейзажи, а также зарисовки московской жизни, где много внимания он уделял женским персонажам. Его излюбленным мотивом стала тема «женщина - цветы».
И до, и после войны - Пименов работал и как художник-иллюстратор.
Но вот что интересно, буквально недавно я впервые увидел эти эскизы - остается только поражаться, сколь филигранно они сделаны. Если рассматривать их вне контекста книги - это вполне законченные графические произведения...
Часть II>>>
Готовя в начале декабря прошлого года лекцию о жизни и творчестве Юрия Пименова, я обнаружил, что в Сети довольно много краткой и разрозненной информации о нем, но вот какого-то более-менее полного материала найти не удалось. Вот и появилась мысль опубликовать некоторые материалы, которые насобирались в процессе подготовки лекции. Использовал я не только текстовые источники - эссе Игоря Долгополова, воспоминания Александра Лабаса и самого Юрия Пименова, но и расшифровывал видеозаписи, сделанные в начале 70-х.
Юрию Пименову удалось практически немыслимое: оставаясь верным себе, он создавал работы, которые понимали и принимали все. Наполненные живым, пульсирующим светом, движением, динамичные и по-своему изящные, его картины до сих пор завораживают и поклонников западного и современного искусства, и убежденных сторонников академического реализма.
Ему удавалось каким-то непостижимым образом передавать звуки и запахи... "Запах дождя и горячего асфальта. Аромат фиалок и душное дыхание солярки. Снежная поземка на затемненной улице. Свежесть цветущего сада... Тишина и томление весны. Угар и грохот московского лета. Радость зимнего вечера, синего-синего, манящего теплыми огнями окон. Прелесть осеннего утра, убранного каплями росы. Шелест новых платьев. Цокот каблучков по доскам, перекинутым через лужи... Первые звуки оркестра. Шепот притихшего зала. Пение ветра в лесах новостроек и смех девушек - штукатуров и маляров... Вздох актрисы и колдовской свет рампы... Звонок телефона, обещающий разлуку... Весь этот поток звуков, запахов, красок охватывает вас, когда вы входите в мир сложный и простой, полный поэзии и будничности, радостей и печали. Мир трепетного ощущения необыкновенности обыкновенной жизни, дарящей нам каждоминутно, каждодневно все новые открытия, - мир творчества художника Юрия Пименова" (И.Долгополов "Пименов") .
Но если картины художника известны, то подробности его жизни как-то не очень.
Родился будущий художник 13 (26) ноября 1903 года в Москве, в семье помощника присяжного поверенного Ивана Васильевича Пименова и Клавдии Михайловны Пименовой, происходившей из московского купеческого рода Бабаниных.
Московское детство... Игры с приятелями в Замоскворечье, школа... Пименов не ладил с математикой, однако отлично рисовал. Это не прошло незамеченным. Учитель рисования Алферов помог одаренному мальчику устроиться в Замоскворецкую школу рисования. Гипсы, натюрморты, натура. Первые походы в Третьяковку. Саврасовские "Грачи прилетели" - первая любовь.
"Трудно иногда поверить в роль той или иной картины в судьбе художника, но можно сказать с уверенностью, что правда, интимность, душевность саврасовского письма глубоко запали в душу будущего мастера, - писал Игорь Долгополов. - Потом он не раз копировал картины разных художников, копировал тщательно. Он очень любил пейзажные композиции Левитана, Сомова, Бенуа... Пройдут годы, и он обретет новую привязанность, будет пропадать целые дни в Щукинском собрании, любуясь холстами Ренуара, Дега, Моне. Правда, эта его любовь к импрессионистам ему позже дорого обойдется. Его не раз будут за это попрекать и прорабатывать".
Семнадцатилетний Юра Пименов приходит с папкой своих этюдов, рисунков и копий к известному художнику Сергею Малютину. Мастер поглядел работы и взял его к себе в мастерскую. Так Юра Пименов поступил во Вхутемас.
1920-1924 годы - время учебы во Вхутемасе: "Я учился у Малютина, Шемякина, Фалилеева и очень благодарен им. Но большее вхутемасовское время я проучился у Фаворского и - может быть, без права - хочу считать себя его учеником... Владимир Андреевич Фаворский был огромный и необычайно светлый человек. Ему присущи высокое благородство, мужественность, подлинная человечность" (Ю. Пименов).
Вот ранние работы Пименова:
Пименов сам рассказывал о той поре:
"Первые годы Вхутемаса. Первая встреча на первом курсе с Андреем Гончаровым, с которым мы сразу поругались, а потом уже всю жизнь, по сей день, дружим, правда всегда продолжая спорить. В эти молодые годы нам не давали авансов под живопись - и вообще нам за живопись не платили. Мы зарабатывали... в газете, в журнале, деланием вывесок и исполнением декораций. Никогда не уйдут из памяти ночи, когда мы с Андреем Гончаровым работали в его большой квартире в старом доме на Мясницкой. В этой же комнате два его младших брата спали на своих кроватях, а мы за большим круглым столом делали в ночь по десятку иллюстраций.
Надо сказать, это были модные теперь «коллажи», этакая смесь из фотомонтажа и рисования.
Итак, мы, два парня, не мудрствуя лукаво, клеили и рисовали до утра... А утром за окном появлялись первые прохожие, начиналась городская жизнь...
Но вернемся во Вхутемас. Это были горячие денечки. Мы, студенты Вхутемаса, шумели в аудитории Политехнического музея на чтении стихов, поддерживая Маяковского и Асеева. Шумели на спектаклях Мейерхольда... Но не только шумели. Мы познавали мастерство".
С1923 года художник делал иллюстрации для журналов «Самолет», «Красная нива», «30 дней», «Советский экран», «Прожектор» и др.).
Однако станковая живопись для Пименова в этот период все же была на первом месте. Его интересовала картина и ее возможности. И в своих художественных поисках Юрий Пименов был не одинок; большое влияние на формирование его творческих воззрений оказали его друзья-единомышленники, учившиеся во Вхутемасе вместе с ним: Андрей Гончаров, Александр Дейнека, Пётр Вильямс, Сергей Лучишкин. «Первые годы Вхутемаса. Первая встреча на первом курсе с Андреем Гончаровым, с которым мы сразу поругались, а потом всю жизнь дружили, правда, всегда продолжая спорить... Саша Дейнека... Нас в ту пору связывала большая дружба, и ведь это было немудрено. Когда мы смотрим ранние, первые картины Дейнеки, молодость нашего государства и молодость нашего поколения стоят перед глазами» (Ю. Пименов). На Первой дискуссионной выставке объединений активного революционного искусства (1924) среди другой вхутемасовской молодежи даже была представлена «Группа трех» в составе Александра Дейнеки, Андрея Гончарова и Юрия Пименова: «Это действительно, очень однородная группа, о членах которой можно говорить сразу обо всех. Их картины полны движения, ни одна фигура не покоится, каждая форма показана в развертывании. Это очень характерная черта урбанизма... На всех на них очень ощутимо влияние В. А. Фаворского... И их мы назвали бы - экспрессионистический реализм» (А. Федоров-Давыдов, 1924).
Спустя некоторое время эта группа стала ядром, вокруг которого образовалось знаменитое общество художников-станковистов (ОСТ), создавшее целое отдельное направление в русском искусстве первой половины ХХ века. Известный художественный критик и искусствовед Яков Тугендхольд в своей статье «По выставкам» (1925) писал: «Еще не так давно наша левая молодежь, перегибая палку, совершенно бойкотировала живопись во имя производства утилитарных конструкций или в лучшем случае допускала чисто-отвлеченные живописные искания… молодежь, составляющая основу ОСТа, пришла к убеждению, что картина как таковая вовсе не изжила свой век, что именно она находит отклик в душе массового зрителя, столь широко посещающего музеи».
В период работы ОСТа Пименов захвачен в первую очередь спортивно-индустриальными мотивами. В своих работах он монументализирует в общем-то бытовые сцены, отсекает все лишнее и возводит изображенное на полотне в степень абсолюта, используя прием изобразительного монтажа. При таком взгляде на окружающее неизбежна некая схематичность (графичность), которая, однако, придает работам Пименова необходимую для правильного баланса восприятия чистоту и условность, уравновешивая таким образом иногда излишне реалистичное и осязаемое пименовское пространство. К слову, годы спустя самого художника в своих ранних работах не устраивало именно это несовершенство пластики, некоторая холодность, рациональность, а порою несколько схематическая заданность работ, присущая ОСТу.
Но не только тематику, весь строй своего искусства остовцы хотели сделать остросовременным. Таким казался немецкий экспрессионизм, с его резким, порой гротескным изобразительным языком. Пименов пишет "Инвалидов войны", с безглазыми масками вместо лиц (1926), аскетичных скелетоподобных спортсменов ("Бег", 1928)
В 2011 году в ходе торгов аукционного дома Sotheby’s в Нью-Йорке за графику «Пианист» (1926) заплатили 602 500 долларов.
В 1927 году Юрий Пименов получил премию жюри Выставки художественных произведений к десятилетнему юбилею Октября за картину «Даешь тяжелую индустрию!».
Вот, как в 1920-е годы описывал Пименова художник Александр Лабас:
«Пименов был очень деятельным, быстрым, живым, веселым, много смеялся, любил поболтать о пустяках, любил одеться, пофрантить. Было впечатление, что он все делает, не задумываясь, на ходу, с улыбочкой, иногда с усмешкою, любил посмеяться над кем-нибудь, пошутить, а потом все это мгновенно забывалось, и он уже говорил и смеялся по другому поводу. Но среди пустых ребяческих разговоров у Пименова появлялись серьезные нотки думающего и анализирующего человека. Иногда он меня даже удивлял, уж очень они не соответствовали первому впечатлению. И чем больше я его узнавал, тем больше видел именно эту сторону, его способность синтезировать и взвешивать все на основе большого воображения. Его картины были несколько графичны, что мне не было близко, но образы действовали бесспорно. Острое чувство современности было у него в полной мере развито».
В январе 1931-го раскололся ОСТ; отделившаяся часть его образовала новую группу «Изобригада», в которую вошел и Пименов. Программа нового объединения декларировала: «Наша прежняя практика, протекавшая в условиях старого ОСТа, носила в себе элементы мелкобуржуазного и буржуазного влияния… Порвав с другой частью ОСТа, признав свои ошибки, перед нами стоит задача изжить недостатки… мы считаем, что основой объединения художников должна быть классовая направленность в их творчестве. Поэтому мы будем стремиться к укреплению пролетарского сектора в искусстве…»
Надо сказать, что на выставках ОСТа художественная критика уделяла творчеству Пименова довольно много внимания. Поначалу в основном хвалили, характеризуя его как «превосходного четкого графика» (Ф. Рогинская, 1926) и отмечая, что, например, «в таких вещах, как “Плакаты кино“ и “На взгляд Запада” Ю. Пименова… самый обыденный материал жизни дается в таком подчас неожиданном раскрытии, которое свидетельствует о весьма интенсивной переработке усвоенного материала в образы искусства» (И. Хвойник, 1927). Однако к концу 1920-х отношение критики изменилось. В 1928 году И. Грабарь отмечает, что художник «как-то мало двигается вперед», а в 1931-м Г. Геронский в статье «Атака кистью» сетует, что «Ю. Пименов, пытаясь освободиться от формализма, не находит путей…», и советует ему решительнее рвать с формализмом.
1932-1933 годы - сложный период в жизни художника. Вышло известное «Постановление о перестройке литературно-художественных организаций» (1932), разом прекратившее деятельность всех объединений, в том числе и «Изобригады»; Пименова нещадно клевала критика, он тяжело заболел.
Что это была за болезнь, толком не известно. Однако в «Воспоминаниях о современниках» Александра Лабаса мне удалось найти краткое упоминание:
«Вся его болезнь началась с укуса бешеной собаки и, как видно, несмотря на то, что была сделана прививка, он не был уверен, что она даст положительный результат. Он тогда говорил мне с малой надеждой: «Если я буду жить, но это мало вероятно». Но природа, молодость взяли свое, и спустя несколько лет, к Юре вернулись силы и воля к жизни, и он с увлечением взялся снова за работу».
Сам же Пименов писал о том времени:
"...Это было мое трудное время. У меня расползлись нервы, я совсем не мог работать. К тому же меня постигли и профессиональные беды: одну книжку, которую я иллюстрировал, за рисунки признали формалистической, и я оказался без денег и без работы, так как после этой книжки работы в журналах мне не давали, и мы существовали на те деньги, которые стенографией зарабатывала моя жена".
"В моей жизни жена помогает мне чрезвычайно. Она всегда моя лучшая модель, - вспоминая свои работы, сделанные за многие годы, я вижу то ее фигуру, то ее волосы или руки, они вовсе не одинаковы, но что-то всегда напоминает то женское, что было ближе всего".
"Она же всегда давала мне верные советы - тогда, когда надо было принять самые честные, а следовательно, и самые правильные решения. И выручала в трудное время болезни и в обязательные для художника годы неудач. И просто жила рядом, утром вставала и одевалась, помогала ставить сложные театральные постановки, сама делала отличные костюмы для театра. Купала детей, мыла посуду, носила очень дешевые платья, когда совсем не было денег, и платья хорошие, когда деньги появились, купалась в реке, вечером раздевалась, ложась спать. А Ренуар сказал: «Будет ли обнаженная женщина выходить из соленой волны или вставать со своей кровати, будет ли она называться Венерой или Нини - лучшего никто не изобретет».
Одно время я много работал в театре художником. Театр я любил всегда, но тогда я его узнал, так сказать, изнутри. Я узнал напряженные часы репетиций и пустую ночную сцену с тусклой дежурной лампой; мастерские, где делают театральные костюмы и нежные балетные пачки; узнал замечательных актеров, которые, преображаясь на глазах, создавали сложные и тонкие образы; увидел, как театральный свет превращает людей, пространство сцены и декорации в особый и необыкновенный мир.
И мне очень захотелось попытаться передать свои впечатления, связанные с работой в театре, с тем, что делал там и что видел.
К этому прибавились впечатления от цирка и кино, и все вместе превратилось для меня в образ зрелищ, в мир очень реальный и вместе с тем всегда с оттенком некоторой таинственности".
"С каждой новой работой в театре я вновь и вновь ощущал счастье прикосновения к этому вечному источнику радости. Есть ещё одна, очень важная тонкость в моих отношениях с театром, ведь именно театр давал мне
много работы в ту, теперь уже давнюю пору, когда моя живопись «не шла», когда меня прорабатывали за «импрессионистичность» и обвиняли в тысячах
несуществующих формалистических грехов. Тогда театр просто помогал мне жить. Это был хлеб мой насущный, это была и моя любовь".
Все эти события заставили художника по-новому взглянуть на собственное творчество. Как прежде, вдохновение он искал в окружающем его шумном, быстро меняющемся, заново строящемся мире.
В середине 1930-х он пишет триптих «Работницы Уралмаша»
Но теперь, в 1930-е годы, главной темой его творчества становится город - его стройки, улицы; люди - новые, молодые, жизнерадостные.
Вспоминают, что Пименов часами гулял по Москве или мог уехать в один из подмосковных городков и изучать там местные улицы и пейзажи. «Я люблю эти новые кварталы, - рассказывал Пименов. - В их незаконченности, даже в их неполадках живет молодая душа новизны...
Новые города, районы и кварталы рождают свою особенную поэзию, особенный характер жизни. На новом месте начинают разворачивать землю, на строительных площадках появляется медленное и неуклонное движение огромных кранов...
1937 год... Москвич Пименов пишет программный холст, в котором раскрывает перед зрителем новый пейзаж столицы, - "Новая Москва"
Летний день, Жара. В сизом мареве тают новые дома Охотного ряда... Сегодня, когда двадцатиэтажных махин в Москве десятки, эти первые стройки тех лет кажутся, может быть, небольшими. Но в те далекие дни реконструкция Охотного ряда была символом московской нови. Навеки сгинули лабазы и лавки и уступили место белым зданиям, вызывавшим чувство гордости у тогдашних москвичей.
«Новая Москва»... Широко открытое окно в жизнь... Легко бежит машина по асфальту площади Свердлова. Пестрый калейдоскоп людской толпы, верениц машин разворачивается перед глазами водителя - молодой женщины с короткой прической (как видите, моды через треть века вернулись на круги своя), в легком летнем платье. Во всем полотне Пименова разлито чувство увлеченности жизнью. Оно в цветах гвоздики, пунцовой и белой, прикрепленных к раме ветрового стекла. В блеске асфальта и в трепете алых флажков на Колонном зале Дома Союзов. В бликах солнца, играющих на полированных кузовах автомобилей, и в пестрой мозаике толпы пешеходов... Тайна очарования пименовского полотна - в движении, которое пронизывает каждый мазок в картине. Правда, этот дробный импрессионистский мазок вызвал гнев у некоторых искусствоведов, считавших в ту пору художников типа Ренуара или Дега формалистами. Но, думается, едва ли стоит ворошить эти ошибки критиков, которым свойственно порою заблуждаться, как, впрочем, всем смертным...
Что за девушка сидит за рулем кабриолета? То ли это Лиля Брик, которой Владимир Маяковский привез машину из Парижа, то ли дочка какого-то наркома? Может быть, эта молодая женщина и есть символ новой жизни? Мне эта картина очень напоминает сцену полёта над Москвой героини Любови Орловой из фильма "Светлый путь": там она почти в таком же ракурсе парит на автомобиле, и за рулём, разумеется, сама... Конечно же, оттенок социальной утопии в этой картине тоже есть.
«Новая Москва» - ставшая хрестоматийной, ее можно увидеть в Третьяковской галерее вместе с другими полотнами Пименова. Кстати, работы Пименова в Третьяковке - рядом с работами Дейнеки, в одном и том же зале... Так через пятьдесят лет после первой выставки вновь эти два мастера экспонируются рядом...
Мотивы "Новой Москвы" были использованы художником в написанной им в 1944 году картине "Фронтовая дорога".
Эмоциональное содержание картины построено на контрасте между ставшим уже знакомым советскому зрителю образом мирной, меняющейся Москвы и разграбленного и разрушенного в результате фашистского нашествия города, изображенного на картине "Фронтовая дорога".
Эта работа, конечно, не так известна, как «Новая Москва», но все-таки ее знают. И уж совсем мало кто знаком с фактом, что в 1960 году Юрий Пименов вновь возвращается к теме «Новой Москвы».
Я, право, очень подивился, увидев эту фотографию. Стал искать источники… Только в одной публикации ссылаются на то, что репродукция этой картины была опубликована в журнале «Огонек». У родственников художника удалось узнать, что и вправду, была такая работа. Вот только где она сейчас - неизвестно.
Такое же название получило монументальное панно «Новая Москва» (оно же - «Физкультурный парад в Москве) в 1939 году. Панно предназначалось для заключительного зала Советской части на Всемирной выставке в Нью-Йорке, посвященного архитектуре и градостроительству.
Панно исполнила бригада художников по общему эскизу Юрия Пименова. В ходе работы панно осматривали архитекторы Чернышев, Заславский, Зарубин и Иофан, внося свои предложения, и вот, как это было:
"Принимать панно пришла правительственная комиссия, в составе которой были и архитекторы. Комиссия нашла, что люди на панно не вызывают возражений, но архитектура не та. Ее надо писать заново и строить, исходя из других принципов. Не в том дело, как она написана, - она написана красиво, - а в том дело, что именно изображено, какие дома нарисованы, какого размера и характера. Город будущего должен выглядеть по-другому. А какой архитектуре принадлежит будущее - на этот счет были разные мнения. Четких указаний мы не получили, хотя большинство архитекторов высказались в пользу классики. Пришлось закрывать белилами очень большие площади и возводить заново колонны и высотные дома, а главное - строить архитектуру, которую еще никто не видел. <…>
Правительственная комиссия пришла во второй раз и опять сказала: людей можно принять, но архитектура нуждается в коренной перестройке. После долгих переговоров архитекторов сначала между собой, а потом с Пименовым, договорились, что остаются боковые кулисы, то есть правая и левая части архитектуры, а центрально расположенные здания уйдут очень далеко, погрузятся в воздушную дымку и станут еле различимы. Понадобились еще килограммы белил и неделя напряженного труда. Наконец все было закончено и правительственная комиссия приняла панно. Его навернули на огромную катушку и отправили в Нью-Йорк".
В период Второй мировой войны Пименов, совместно с еще одним бывшим ОСТовцем, Владимиром Васильевым, работал над Окнами ТАСС, а также создал серии произведений на военную тематику.
В 1943 году он был командирован на Северо-Западный фронт, в район Старой Руссы и в Ленинград; другой главной темой в творчестве Пименова в этот период стало изображение героев тыла.
"Ночная улица"... Метет поземка... 1942 год. Затемнение. Из морозного мрака холодными призраками выступают мертвые громады домов.
Ветер воет в немом просторе оледенелой улицы. Щетина ,,ежей" ...
Вьюга рвет брезент с грузовика, мчащегося во тьму. Шевелит пряди волос, концы платка у женщины, идущей по ночной Москве. Неверный синий свет озаряет суровое застывшее лицо.
Кто она? Куда идет в эту глухую пору? Мы не знаем. Знаем только, что ночные пропуска выдавали на работе. Эта женщина, наверное, идет со смены. В ее лице решимость. Заменить мужа, брата, победить.
Железный строй „ежей'', сквозь который как бы проходит женщина, подчеркивает суровый ритм холста.
"…В мастерской у меня сейчас стоит картина, которую я начал писать. Это картина о военной очереди 41-42 года. О московской военной очереди. У меня даже есть такое ощущение, что я должен это написать. Должен. Потому что я это видел, очень хорошо это чувствовал. Эту вещь я задумал очень давно, я пробовал к ней подойти, и вот сейчас я ее работаю.
Я очень хорошо помню московские улицы - пустые, с поземкой.
Вот такая поземка с тех пор осталась для меня воспоминанием войны. Такая острая поземка по асфальту - как она проходит быстро, быстро... Идут люди. Где-то случайно попадают в синий свет - какое-то лицо в платке, мешок, рука… Где-то снег высвечивается, где-то снег сдут, черная крыша. Получаются страшно глубокие тени…Все это создавало совершенно особые пластические ситуации. Особые пластические формы. И вот это был совершенно особый пейзаж города, который как будто бы и знал хорошо, а он выглядел совершенно по-другому. Причем он был трагически красив. Это была совершенно особенная трагическая красота".
С окончанием войны, в 1945 году Пименов начал преподавать на художественном факультете ВГИКа, а в 1950-м как художник работал на съемках одного из самых ярких по оформлению фильмов послевоенного советского кино - «Кубанские казаки». Работа для театра и кино вообще занимала не последнее место в его жизни. Уже в 1930-х он участвовал в создании около 10 постановок.
В 1947 году Пименову была присуждена Государственная премия СССР за оформление спектакля по пьесе Б. А. Лавренёва «За тех, кто в море!» (1946, Малый театр, Москва) и в 1950-м - за оформление спектакля «Степь широкая» Н. Винникова (1949, Центральный театр Советской Армии).
В послевоенные годы в станковой живописи Пименова преобладали пейзажи, а также зарисовки московской жизни, где много внимания он уделял женским персонажам. Его излюбленным мотивом стала тема «женщина - цветы».
И до, и после войны - Пименов работал и как художник-иллюстратор.
Но вот что интересно, буквально недавно я впервые увидел эти эскизы - остается только поражаться, сколь филигранно они сделаны. Если рассматривать их вне контекста книги - это вполне законченные графические произведения...
Часть II>>>