Тульщина-Орловшина. Ч.6. Спасское-Лутовиново, "дворянское гнездо".
Из Болховской гостиницы мы легко и быстро за 900 рублей доехали до Спасского-Лутовинова минут за 45 - 50 (на такси, естественно, похоже, мы изрядно обуржуазились). Но и тактика передвижения на местных автобусах требует от нас уже слишком многого. Увы, господский дом, то самое «дворянское гнездо» реставрируется - весь знаменитый фасад снесен, дом выглядит голым, но и сильным, крепким, это именно что сруб, который, конечно, украсят рюшами, галереями, мезонинами, в общем, приоденут.
Обещают достроить правый флигель - он сгорел, по-моему, ещё при жизни Ивана Сергеевича Тургенева или позже, в 1906 году вместе со всеми помещениями.
Мы пошли себе бродить по парку и, конечно, же, говорить о русской литературе, беседовать о русском национальном образе? типе? характере? в общем, культурно проводить время.
Вот они, те самые «темные аллеи», здесь нам открылась элегическая грусть всей русской литературы “…обняв жену за талию, углубиться с ней в бесконечную тёмную аллею» («Обломов», естественно).
Как там? «искать в природе сочувствия»? Можно представить себе, как тянуло Ивана Сергеевича Тургенева сюда, как погружался он мысленным взором из немецкого Баден-Бадена в русское имение. И одновременно хотел его продать, вел бесконечные переговоры, оформлял сделки - и все срывались, не мог, видимо…
А деньги нужны, и не только на себя, но и на все семейство Виардо, которое он содержал. Я, признаться, думала, что со смертью маменьки Варвары Петровны в 1850 году Тургенев стал очень богатым человеком и на всю жизнь мог обеспечить и Полину Виардо (это она скоро смекнула), и её мужа, и детей. Оказалось (я посмотрела источники) не совсем так. Николаю Сергеевичу (да-да, Тургенев был не «единственным сыном у своей матери»), брату, о котором он как-то и не вспоминал, будто и не существовало оного, достались все доходные имения, 1350 душ и дом в Москве, Ивану Сергеевичу почти 2000 душ и родовое имение Спасское. Причем на таком разделе настаивал сам писатель. Так что деньги были нужны всегда, их не хватало, а продажа дома решила бы все финансовые вопросы (прямых наследников-то не было, единственная дочь от крепостной крестьянки из Спасского Полина жила там же, вместе с Виардо).
Нет, так и не смог продать. Все свое имущество завещал Полине Виардо, а она как иностранная гражданка не могла наследовать русское имение - так и пропало все - досталось дальним родственникам Галаховым, а они и не смотрели за ним вовсе.
Так и подмывает создать мифологическую концепцию о прорастании всего творчества писателя из этого семени - дворянского гнезда. До 10 лет, примерно, он жил здесь безвылазно, потом наезжал каникулами.
Находился под неусыпным контролем, жесточайшим гнетом своей матушки - несчастной женщины Варвары Петровны. Известен случай, когда она секла мальчика три дня подряд. «За что же? - захлебываясь слезами, спрашивал сын. - Когда поймешь, тогда перестану». Видимо, особую сладость находила она во врачевании ран своего горячо любимого сыночка. Барыня из «Муму» - развращенная, жестокая, безобразная - Тургенев не скрывал прототипа литературной героини.
Надо сказать, что и сама Варвара Петровна пережила страшное детство: её унижал и бил отчим, именно от него она сбежала к дяде - Ивану Лутовинову в имение. Потом вышла замуж за красавца-офицера Сергея Тургенева (его небольшое имение Тургенево располагалось неподалеку) и в браке была несчастна: муж изменял ей, и все об этом знали. «Первая любовь» - можно представить и весь сложнейший комплекс чувств к отцу, все эти драмы тоже разыгрывались здесь. Отец умер рано, а мать ещё долго держала Ивана Сергеевича в зоне неусыпного наблюдения и порицания. К писательскому делу относилась с презрением, Виардо называла цыганкой и грозилась лишить наследства, правда, в конце жизни в письмах просила у сына прощения. Ещё при жизни мужа Варвара Петровна прижила дочку, она жила в доме как воспитанница, а отцом её был домашний врач Берс, у него в свою очередь тоже были законные дочери, и одна из них - Софья Андреевна Берс - та самая, жена Л.Н. Толстого. У входа в усадьбу Варвара Петровна велела повесить табличку, адресованную двум беспутным сыновьям, - «Они вернутся». На похороны маменьки тридцатидвухлетний сын, кстати сказать, так и не приехал, хоть и находился в это время в России.
Любил ли Иван Сергеевич Тургенев свое поместье - не знаю, был ли счастлив в нем - едва ли, но то, что оно и было родиной - безусловно, так и называл он Спасское и всегда велел кланяться тем, кто едет в Россию. «Заезжайте, поклонитесь от меня…». И он же: «Мне нечем помянуть моего детства. Ни одного светлого воспоминания».
Не счастливые тургеневские переживания были связаны с родным имением, здесь он ещё ребенком избывал свое горе, действительно «искал сочувствия в природе», здесь переживал мучительную первую любовь, здесь и находился в ссылке год, уже взрослым человеком, за некролог Гоголю (жил во флигиле).
Может быть, чем дальше от родины находился, тем сильнее тосковал. Последние 20 лет жизни, как известно, Тургенев живет за границей, где-нибудь в Баден-Бадене воспоминание о Спасском рисует рамки образам парка, пруда, темным аллеям, превращает их в перлы творения, в искусство.
Очень хорошо понимаю Илью Ильича Обломова - не мог он воспоминания перенести ни на бумагу, ни на холст - что-то помешало, то ли барство, то ли экзистенция.
У Тургенева во всех произведениях мне чудится и сладко-горький привкус воспоминания, и образы уходящей натуры, с ней у героев или элегическая гармония, или мучительный разлад, драма. Теперь мне кажется, что все произведения Тургенева связаны со Спасским-Лутовиново. Это, конечно, не так. В последний раз Тургенев побывал здесь за два года до смерти, уже старым и больным человеком. Что вспоминал, что думал о своей, прошедшей уже, жизни, как связывал с детством, с юностью?
Поехали мы мимо Мценска (на редкость унылым нам город показался) к вокзалу - и на «Ласточку» до Москвы. А на вокзале славного города Мценска, вполне современном, нет ни буфета, ни кафе, их нет поблизости в радиусе нескольких километров - и нормального продовольственного магазина тоже. Маленький магазинчик с мороженой рыбой, чипсами, пивом и хлебом. Ими и утешились.
Обещают достроить правый флигель - он сгорел, по-моему, ещё при жизни Ивана Сергеевича Тургенева или позже, в 1906 году вместе со всеми помещениями.
Мы пошли себе бродить по парку и, конечно, же, говорить о русской литературе, беседовать о русском национальном образе? типе? характере? в общем, культурно проводить время.
Вот они, те самые «темные аллеи», здесь нам открылась элегическая грусть всей русской литературы “…обняв жену за талию, углубиться с ней в бесконечную тёмную аллею» («Обломов», естественно).
Как там? «искать в природе сочувствия»? Можно представить себе, как тянуло Ивана Сергеевича Тургенева сюда, как погружался он мысленным взором из немецкого Баден-Бадена в русское имение. И одновременно хотел его продать, вел бесконечные переговоры, оформлял сделки - и все срывались, не мог, видимо…
А деньги нужны, и не только на себя, но и на все семейство Виардо, которое он содержал. Я, признаться, думала, что со смертью маменьки Варвары Петровны в 1850 году Тургенев стал очень богатым человеком и на всю жизнь мог обеспечить и Полину Виардо (это она скоро смекнула), и её мужа, и детей. Оказалось (я посмотрела источники) не совсем так. Николаю Сергеевичу (да-да, Тургенев был не «единственным сыном у своей матери»), брату, о котором он как-то и не вспоминал, будто и не существовало оного, достались все доходные имения, 1350 душ и дом в Москве, Ивану Сергеевичу почти 2000 душ и родовое имение Спасское. Причем на таком разделе настаивал сам писатель. Так что деньги были нужны всегда, их не хватало, а продажа дома решила бы все финансовые вопросы (прямых наследников-то не было, единственная дочь от крепостной крестьянки из Спасского Полина жила там же, вместе с Виардо).
Нет, так и не смог продать. Все свое имущество завещал Полине Виардо, а она как иностранная гражданка не могла наследовать русское имение - так и пропало все - досталось дальним родственникам Галаховым, а они и не смотрели за ним вовсе.
Так и подмывает создать мифологическую концепцию о прорастании всего творчества писателя из этого семени - дворянского гнезда. До 10 лет, примерно, он жил здесь безвылазно, потом наезжал каникулами.
Находился под неусыпным контролем, жесточайшим гнетом своей матушки - несчастной женщины Варвары Петровны. Известен случай, когда она секла мальчика три дня подряд. «За что же? - захлебываясь слезами, спрашивал сын. - Когда поймешь, тогда перестану». Видимо, особую сладость находила она во врачевании ран своего горячо любимого сыночка. Барыня из «Муму» - развращенная, жестокая, безобразная - Тургенев не скрывал прототипа литературной героини.
Надо сказать, что и сама Варвара Петровна пережила страшное детство: её унижал и бил отчим, именно от него она сбежала к дяде - Ивану Лутовинову в имение. Потом вышла замуж за красавца-офицера Сергея Тургенева (его небольшое имение Тургенево располагалось неподалеку) и в браке была несчастна: муж изменял ей, и все об этом знали. «Первая любовь» - можно представить и весь сложнейший комплекс чувств к отцу, все эти драмы тоже разыгрывались здесь. Отец умер рано, а мать ещё долго держала Ивана Сергеевича в зоне неусыпного наблюдения и порицания. К писательскому делу относилась с презрением, Виардо называла цыганкой и грозилась лишить наследства, правда, в конце жизни в письмах просила у сына прощения. Ещё при жизни мужа Варвара Петровна прижила дочку, она жила в доме как воспитанница, а отцом её был домашний врач Берс, у него в свою очередь тоже были законные дочери, и одна из них - Софья Андреевна Берс - та самая, жена Л.Н. Толстого. У входа в усадьбу Варвара Петровна велела повесить табличку, адресованную двум беспутным сыновьям, - «Они вернутся». На похороны маменьки тридцатидвухлетний сын, кстати сказать, так и не приехал, хоть и находился в это время в России.
Любил ли Иван Сергеевич Тургенев свое поместье - не знаю, был ли счастлив в нем - едва ли, но то, что оно и было родиной - безусловно, так и называл он Спасское и всегда велел кланяться тем, кто едет в Россию. «Заезжайте, поклонитесь от меня…». И он же: «Мне нечем помянуть моего детства. Ни одного светлого воспоминания».
Не счастливые тургеневские переживания были связаны с родным имением, здесь он ещё ребенком избывал свое горе, действительно «искал сочувствия в природе», здесь переживал мучительную первую любовь, здесь и находился в ссылке год, уже взрослым человеком, за некролог Гоголю (жил во флигиле).
Может быть, чем дальше от родины находился, тем сильнее тосковал. Последние 20 лет жизни, как известно, Тургенев живет за границей, где-нибудь в Баден-Бадене воспоминание о Спасском рисует рамки образам парка, пруда, темным аллеям, превращает их в перлы творения, в искусство.
Очень хорошо понимаю Илью Ильича Обломова - не мог он воспоминания перенести ни на бумагу, ни на холст - что-то помешало, то ли барство, то ли экзистенция.
У Тургенева во всех произведениях мне чудится и сладко-горький привкус воспоминания, и образы уходящей натуры, с ней у героев или элегическая гармония, или мучительный разлад, драма. Теперь мне кажется, что все произведения Тургенева связаны со Спасским-Лутовиново. Это, конечно, не так. В последний раз Тургенев побывал здесь за два года до смерти, уже старым и больным человеком. Что вспоминал, что думал о своей, прошедшей уже, жизни, как связывал с детством, с юностью?
Поехали мы мимо Мценска (на редкость унылым нам город показался) к вокзалу - и на «Ласточку» до Москвы. А на вокзале славного города Мценска, вполне современном, нет ни буфета, ни кафе, их нет поблизости в радиусе нескольких километров - и нормального продовольственного магазина тоже. Маленький магазинчик с мороженой рыбой, чипсами, пивом и хлебом. Ими и утешились.