Стиши в тиши.
Состояние такое дурацкое, даже не борьба с собой, а какое-то копошение в собственных склизких надеждах и ускользающих ожиданиях, во всех этих "почему так", хлестких "недостойна" и огромных колючих "сама дура". Наматывание нервов на ледяные осколки несбывшихся вселенных, ловить которые не хватает сил и вдохновения. Скорбное заывание ветра, летящего вдоль по остывающей земле сумрачной внутренней степи. Иногда выныриваю, делаю глоток воздуха-спокойствия-тепла. А потом мрак и тревога снова накрывают, и я плачу прямо на ступенях эскалатора, срываюсь в крик и злобу, и это копится как снежный ком... ох, дырку надо мной в небе. Я ведь не такая? Или вот такая я и есть? Простите, котятки, тутдолжнобыть что-то предновогоднее, но увы. Впрочем, вот стишки хорошие нашла, мне местами больно их читать, но так и надо, наверное. Автор ВОТ.
слушай старую няню, не бойся, гляди смелей:
завтра братьям с тобой достанется по стреле,
не желай ей упасть на вотчины королей,
ни в купеческий двор с деньгами и теплым ложем.
выходи на рассвете - братьев других первей,
не держи ни мечты, ни ужаса в голове,
убаюкай стрелу, как чадо, на тетиве,
и пускай к горизонту - так далеко, как можешь.
пусть тебя поджидает счастье в любой из верст,
посреди одиноких скал и колючих звезд,
у сверкающих городов в исполинский рост,
в деревушках забытых, чуждых любого слова.
находи и влюбляйся, смейся и прорастай,
разделяй на двоих привычки, слова, места,
смейся, ссорься, клянись, что будете жить до ста...
... а настанет пора прощаться - что ж, целься снова.
потому что разлуки - важная часть пути,
потому что пока тебе плохо - стрела летит,
потому что и боль, и счастье дают расти,
оставляют в тебе истории, как зарубки.
потому что любой услышавший - побратим,
потому что всяк день уходящий необратим,
потому что не страшно, если не долетит,
а действительно страшно - если опустишь руки.
потому отпускай. смотри на её полет:
через темные волны юга и невский лед,
через тех, кто предаст и тех, кто тебя поймет,
в направлении к горизонту и выше, выше...
... твоя сказка - соленый ветер и свист в ушах,
без тебя самого не стоящая гроша.
сохрани, проживай, учись и приумножай,
интересней её никто уже не напишет.
* * *
Мойры - странный народ, нет нынче такого сплава:
Делят глаз на троих, как люди - вино и славу.
Если будешь умён, подманишь их чудесами,
То научат смотреть на то, что увидят сами:
Шепчет старшая, в тонких пальцах вращает око,
«Вижу, вижу места, где было не одиноко,
Где ты был - молодой и легкий, беспечный, светлый,
Как вокруг собирал весёлых, родных, бессмертных.
Как шумела вода, как волны ласкали ступни,
Как вам было всё пьяно, просто, легко, доступно,
Каждый камешек, вечер, блик превращался в рифму,
Темнота с тишиной еще не кружили грифом.
Дай мне нить, что сплетает дни твои ожерельем,
Я её сохраню от боли и сожаленья.
Больше новое и чужое не грянут стражей -
Будут август, и двадцать лет, и закат на пляже».
С нею средняя - глаз баюкает, как младенца:
«Вижу то, что настанет. то, от чего не деться:
Вот грядущее ждёт, пьянит, как хороший Чивас
Где сошлось и сбылось, придумалось, получилось -
Ты нашел человека, мир утонул в уюте,
Вы купили собаку - или нашли в приюте,
Твои книги скупают адскими тиражами,
Маме век никакие страхи не угрожали.
Дай мне ниточку, нить, единственное святое -
Я наполню её спокойствием, красотою.
Сохраню в янтаре реликвией, хрупкой брошью,
До счастливых времён, до радостных, до хороших».
Третья - острый клинок, не голос - ветра и глыбы:
«Вот сложилось бы по-другому, и ты бы, ты бы…
Несвершённое злит и колет, как будто жало,
Сколько мог - да вот что-то, видимо, помешало.
Умотал за границу б, занялся бы вокалом,
Рисовал бы наверно лучше, чем Фрида Кало,
Больше бегал - и был бы мышцы сплошные, жилы,
Промолчал бы - и вы б, наверно, еще дружили.
Дай мне ниточку, нитку, деревцо в урагане,
Да не тронута будет временем и врагами.
Просвечу миллион миров сквозь тебя, как призму,
Где ты смел и уверен, радостен, важен, признан».
Ожидают втроем - сплошь мрамор и тёмный вереск,
Ждут, кому поклонюсь, достанусь, приду, доверюсь,
Я качаю лишь головой - мол, какого чёрта,
Прохожу мимо них, и молча иду к четвертой.
Самой юной, слепой, мерцающей, как химера,
Недостойной трудов Платона и книг Гомера,
Вот молчит, не речёт себя ни святой, ни вещей,
Но дашь руку ей - и увидишь простые вещи:
… Солнце щурится в окна заспанным партизаном,
Покрывает дома расплавленным пармезаном,
Лёд искрится, шипит и щёлкает, как кассета,
Все окрестные псы лежат в океанах света.
Тащат граждан трамваи, бабушки - их баулы,
Птицы держат свои почетные караулы,
Пахнет ранней весною музыка из колонок,
(Твои волосы - моим старым одеколоном).
Мир течет по ладоням - дикий, необъективный,
Не найти для него ни линзы, ни объектива,
Не запрятать на праздник, не загрузить на плеер,
(Ты смеешься, и в мире нет ничего теплее).
Страх - живучая, старая, хитрая барракуда,
Но стихи продолжают шпарить из ниоткуда,
И творят настоящее - терпкое, как корица,
Драгоценное тем, что больше не повторится.
Потому то и тянемся - сквозь темноту и ужас,
Собирая капканы, раны, занозы, лужи,
Сквозь морозы и страхи, войны, раздоры, моры -
Хрупкой тоненькой нитью в белых ладонях мойры.
Пусть прядет. Неумело, слепо и отрешенно -
Значит, нету вещей предсказанных и решенных.
Значит жизнь моя - бледный лучик на тонкой спице,
Уж какая стряслась, на что-нибудь да сгодится.
* * *
Вот книга жизни - смотри скорее, работа, школа и детский сад.
В четыре варежки руки греют, а в шесть - подпалины в волосах.
В двенадцать снова принёс четверку, в пятнадцать гром за окном гремит,
в семнадцать хоббиты, эльфы, орки, бежать, срываться, стучать дверьми.
На той странице - мотало, било, бросало на остриё меча...
На этой - сохнут еще чернила. В ней нету "было", в ней есть "сейчас".
На этой - сонный июньский город, нырять, дрожать в ледяной воде,
кататься в парке, мотаться в горы, быть всюду, вместе...
...и быть нигде.
Когда не пахнут степные травы, не греют мысли и блеск лучей,
когда внутри - остывает, травит, когда ты словно другой, ничей,
и тускло светят в дворах и кухнях все те, кто может еще светить,
когда ты знаешь - всё скоро рухнет, исчезнут в дыме твои пути,
когда всё счастье ушло куда-то, кусками рушится личный мир...
...Вломи себе по башке лопатой. И от меня кочергой вломи.
Дай в лоб с размаху, сойди с уступа, не клейся, словно дешёвый рис.
Бывает пусто - но стисни зубы, не трусь, одумайся, соберись.
Проснись с рассветом, смотри - в пожаре рисует солнце свои черты.
Мир очень старый и мудрый парень. Он видел кучу таких, как ты.
Не нужно мерить судьбу шагами, и ждать удачи ли, власти ли.
Для тех, кто сдался - мир словно камень. Для тех, кто верит - он пластилин.
Не прячься серой угрюмой тенью, не шли надежды в металлолом.
Твое упрямое Восхожденье стоит и ждет за любым углом.
Ты можешь ждать, сомневаться, греться, бояться, волосы теребя.
Но как-то раз в беспокойном сердце проснётся кто-то сильней тебя.
Потащит, грубо стащив с порога, скрутив реальность в бараний рог.
Смиренным нынче - одна дорога. Таким как ты - миллион дорог.
Вот книга жизни - мелькают строчки, не видно, сколько еще страниц.
Одно я знаю, пожалуй, точно - глупей нет дела: трястись за дни.
Ужасно глупо - всё ждать чего-то, гадать, бояться, не спать, не жить...
...Нырять в хрусталь, в ледяную воду, где камни острые, как ножи.
Бежать в автобус, занять оконце, жевать сосиски и хлеб ржаной,
смотреть, как вдруг на закате солнце тебя окрасило рыжиной,
гулять по Спасу, писать баллады, тихонько нежность вдыхать в слова,
ловить затылком людские взгляды, и улыбаться, и танцевать.
Срываться в полночь, пить хмель и солод, влюбляться чертову сотню раз...
А мир смеётся, он пьян и молод. Какое дело ему до нас.
слушай старую няню, не бойся, гляди смелей:
завтра братьям с тобой достанется по стреле,
не желай ей упасть на вотчины королей,
ни в купеческий двор с деньгами и теплым ложем.
выходи на рассвете - братьев других первей,
не держи ни мечты, ни ужаса в голове,
убаюкай стрелу, как чадо, на тетиве,
и пускай к горизонту - так далеко, как можешь.
пусть тебя поджидает счастье в любой из верст,
посреди одиноких скал и колючих звезд,
у сверкающих городов в исполинский рост,
в деревушках забытых, чуждых любого слова.
находи и влюбляйся, смейся и прорастай,
разделяй на двоих привычки, слова, места,
смейся, ссорься, клянись, что будете жить до ста...
... а настанет пора прощаться - что ж, целься снова.
потому что разлуки - важная часть пути,
потому что пока тебе плохо - стрела летит,
потому что и боль, и счастье дают расти,
оставляют в тебе истории, как зарубки.
потому что любой услышавший - побратим,
потому что всяк день уходящий необратим,
потому что не страшно, если не долетит,
а действительно страшно - если опустишь руки.
потому отпускай. смотри на её полет:
через темные волны юга и невский лед,
через тех, кто предаст и тех, кто тебя поймет,
в направлении к горизонту и выше, выше...
... твоя сказка - соленый ветер и свист в ушах,
без тебя самого не стоящая гроша.
сохрани, проживай, учись и приумножай,
интересней её никто уже не напишет.
* * *
Мойры - странный народ, нет нынче такого сплава:
Делят глаз на троих, как люди - вино и славу.
Если будешь умён, подманишь их чудесами,
То научат смотреть на то, что увидят сами:
Шепчет старшая, в тонких пальцах вращает око,
«Вижу, вижу места, где было не одиноко,
Где ты был - молодой и легкий, беспечный, светлый,
Как вокруг собирал весёлых, родных, бессмертных.
Как шумела вода, как волны ласкали ступни,
Как вам было всё пьяно, просто, легко, доступно,
Каждый камешек, вечер, блик превращался в рифму,
Темнота с тишиной еще не кружили грифом.
Дай мне нить, что сплетает дни твои ожерельем,
Я её сохраню от боли и сожаленья.
Больше новое и чужое не грянут стражей -
Будут август, и двадцать лет, и закат на пляже».
С нею средняя - глаз баюкает, как младенца:
«Вижу то, что настанет. то, от чего не деться:
Вот грядущее ждёт, пьянит, как хороший Чивас
Где сошлось и сбылось, придумалось, получилось -
Ты нашел человека, мир утонул в уюте,
Вы купили собаку - или нашли в приюте,
Твои книги скупают адскими тиражами,
Маме век никакие страхи не угрожали.
Дай мне ниточку, нить, единственное святое -
Я наполню её спокойствием, красотою.
Сохраню в янтаре реликвией, хрупкой брошью,
До счастливых времён, до радостных, до хороших».
Третья - острый клинок, не голос - ветра и глыбы:
«Вот сложилось бы по-другому, и ты бы, ты бы…
Несвершённое злит и колет, как будто жало,
Сколько мог - да вот что-то, видимо, помешало.
Умотал за границу б, занялся бы вокалом,
Рисовал бы наверно лучше, чем Фрида Кало,
Больше бегал - и был бы мышцы сплошные, жилы,
Промолчал бы - и вы б, наверно, еще дружили.
Дай мне ниточку, нитку, деревцо в урагане,
Да не тронута будет временем и врагами.
Просвечу миллион миров сквозь тебя, как призму,
Где ты смел и уверен, радостен, важен, признан».
Ожидают втроем - сплошь мрамор и тёмный вереск,
Ждут, кому поклонюсь, достанусь, приду, доверюсь,
Я качаю лишь головой - мол, какого чёрта,
Прохожу мимо них, и молча иду к четвертой.
Самой юной, слепой, мерцающей, как химера,
Недостойной трудов Платона и книг Гомера,
Вот молчит, не речёт себя ни святой, ни вещей,
Но дашь руку ей - и увидишь простые вещи:
… Солнце щурится в окна заспанным партизаном,
Покрывает дома расплавленным пармезаном,
Лёд искрится, шипит и щёлкает, как кассета,
Все окрестные псы лежат в океанах света.
Тащат граждан трамваи, бабушки - их баулы,
Птицы держат свои почетные караулы,
Пахнет ранней весною музыка из колонок,
(Твои волосы - моим старым одеколоном).
Мир течет по ладоням - дикий, необъективный,
Не найти для него ни линзы, ни объектива,
Не запрятать на праздник, не загрузить на плеер,
(Ты смеешься, и в мире нет ничего теплее).
Страх - живучая, старая, хитрая барракуда,
Но стихи продолжают шпарить из ниоткуда,
И творят настоящее - терпкое, как корица,
Драгоценное тем, что больше не повторится.
Потому то и тянемся - сквозь темноту и ужас,
Собирая капканы, раны, занозы, лужи,
Сквозь морозы и страхи, войны, раздоры, моры -
Хрупкой тоненькой нитью в белых ладонях мойры.
Пусть прядет. Неумело, слепо и отрешенно -
Значит, нету вещей предсказанных и решенных.
Значит жизнь моя - бледный лучик на тонкой спице,
Уж какая стряслась, на что-нибудь да сгодится.
* * *
Вот книга жизни - смотри скорее, работа, школа и детский сад.
В четыре варежки руки греют, а в шесть - подпалины в волосах.
В двенадцать снова принёс четверку, в пятнадцать гром за окном гремит,
в семнадцать хоббиты, эльфы, орки, бежать, срываться, стучать дверьми.
На той странице - мотало, било, бросало на остриё меча...
На этой - сохнут еще чернила. В ней нету "было", в ней есть "сейчас".
На этой - сонный июньский город, нырять, дрожать в ледяной воде,
кататься в парке, мотаться в горы, быть всюду, вместе...
...и быть нигде.
Когда не пахнут степные травы, не греют мысли и блеск лучей,
когда внутри - остывает, травит, когда ты словно другой, ничей,
и тускло светят в дворах и кухнях все те, кто может еще светить,
когда ты знаешь - всё скоро рухнет, исчезнут в дыме твои пути,
когда всё счастье ушло куда-то, кусками рушится личный мир...
...Вломи себе по башке лопатой. И от меня кочергой вломи.
Дай в лоб с размаху, сойди с уступа, не клейся, словно дешёвый рис.
Бывает пусто - но стисни зубы, не трусь, одумайся, соберись.
Проснись с рассветом, смотри - в пожаре рисует солнце свои черты.
Мир очень старый и мудрый парень. Он видел кучу таких, как ты.
Не нужно мерить судьбу шагами, и ждать удачи ли, власти ли.
Для тех, кто сдался - мир словно камень. Для тех, кто верит - он пластилин.
Не прячься серой угрюмой тенью, не шли надежды в металлолом.
Твое упрямое Восхожденье стоит и ждет за любым углом.
Ты можешь ждать, сомневаться, греться, бояться, волосы теребя.
Но как-то раз в беспокойном сердце проснётся кто-то сильней тебя.
Потащит, грубо стащив с порога, скрутив реальность в бараний рог.
Смиренным нынче - одна дорога. Таким как ты - миллион дорог.
Вот книга жизни - мелькают строчки, не видно, сколько еще страниц.
Одно я знаю, пожалуй, точно - глупей нет дела: трястись за дни.
Ужасно глупо - всё ждать чего-то, гадать, бояться, не спать, не жить...
...Нырять в хрусталь, в ледяную воду, где камни острые, как ножи.
Бежать в автобус, занять оконце, жевать сосиски и хлеб ржаной,
смотреть, как вдруг на закате солнце тебя окрасило рыжиной,
гулять по Спасу, писать баллады, тихонько нежность вдыхать в слова,
ловить затылком людские взгляды, и улыбаться, и танцевать.
Срываться в полночь, пить хмель и солод, влюбляться чертову сотню раз...
А мир смеётся, он пьян и молод. Какое дело ему до нас.