Национальная идея - это смысл позавчерашнего дня
Россия начала XX века была не только величайшей империей мира, но и страной величайшей напряженности: сейчас этого не хотят признать те, кто «отрицает» революцию (прошу читателей учесть - это текст 1992 года - прим. ред.). Однако в том виде, в котором Россия существовала до 1917 года, она не могла, конечно, сохраниться. Страна взрывообразно развивалась капиталистически и в то же время была скована - не только феодальными законами, но и феодальными смыслами, феодальными предрассудками.
Вы не представляете себе, какое раздражение, реальное раздражение вызывало у научной общественности то, что в названии «Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии» присутствует слово «императорское». Всех возмущало: при чем тут император?! Сейчас в Англии существует множество королевских обществ - и это никого не раздражает. Но это - другая страна, другое время. А в России везде возникали антагонизмы. Я помню, что ученики частного реального училища М. М. Милова в Нижнем Новгороде, где отец преподавал естествознание, что ни день дрались с учениками гимназии, которая была напротив. Почему? Тут были дети купцов, там - дворяне. При этом у реалистов отцы были подлинные миллионеры, и бывало, что, подъезжая в пролетке к воротам, ученики лихо обрызгивали грязью спешащего на службу преподавателя. И не было стыдно. А потом у этого же преподавателя категорически требовали ответа: где есть истина - в естественных науках или в законе Божьем? Мысль о том, что это две модели описания мира на разных языках, не прививалась. Вообще, вариативное мышление как-то не прививалось и было скорее признаком слабости. Социальные доктрины отличались крайней категоричностью. Но это хорошо известно. Я нарочно беру бытовую сторону, повседневные проявления этой напряженности: кастовую неприязнь, категоричность, анонимные письма, которые были тогда в ходу, которыми подчас до нервного срыва, чуть не до самоубийства изводили жертву. Общество заражено было идеей расправы, суда, самосуда.
Вообще, это тема для отдельного разговора. Надо сказать только, что, помимо химер, революция породила и новые смыслы. Потому большевики и победили, что жить по-старому уже никто не хотел. Это были смыслы суровые, жестокие: мировая революция, особая роль СССР, индустриальная мощь любой ценой. Потом они модифицировались, мельчали, но рухнули и эти, последние: даже надежды на тихую спокойную старость, обеспеченную сбережениями, накопленными многолетним трудом. Наше общество лишилось смыслов - вот что произошло. Конечно, мы сильно отличаемся от развитых стран Запада, у нас совсем еще не удовлетворена потребность в комфортном, человеческом существовании. Но людям нужны смыслы более глубокие, чем просто комфорт. Человек не может нормально существовать, если культура не дает ему путеводной нити широкого, мировоззренческого характера. Об этом говорит история крушения величайшей империи - Рима. Люди именно поэтому так хватаются сейчас за национальную «проблему» - это единственная «привязка» теперь, единственное, что дает человеку опору и отчасти позволяет избавиться от личной ответственности за происходящее. Это квазисмысл, смысл позавчерашнего дня. Быть патриотом сегодня - значит быть патриотом планеты Земля.
Нам еще предстоит говорить о проблеме рационального и иррационального в человеке. Западная культура вообще рационалистична: это давняя традиция, идущая от Декарта, от Аристотеля. Тоталитарное общество рационалистично вдвойне: это огромный если - в нашем случае - не компьютер, то калькулятор, пытающийся манипулировать людьми при помощи рационально сформулированных стимулов и превращенного в механизм страха. Человек в нем - тоже часть механизма, функция. Но игнорирование внутренней жизни человека, его многогранности в конце концов привело к тому, что во всем бывшем соцлагере глубоко загнанный подсознательный протест вырывался наружу в виде диких, разрушительных страстей. Прежде всего - национальных. Что этому противопоставить? Какой смысл, какую идею? Не знаю. Предсказать никто ничего не может по той простой причине, что в социальной сфере нет фундаментальных констант. Любую выстроенную нами модель развития общества можно принимать в расчет до тех пор, пока константы сохраняются неизменными. А они меняются, мы этому свидетели: перестройка ведь пошла совсем не так, как она замышлялась. Она замышлялась как косметический ремонт системы, а привела к глубочайшим изменениям. Но идти строго по плану она и не могла, потому что инициаторами ее, воспитанными в традициях бюрократического мышления, не учитывалась такая сущностная онтологическая вещь, как случайность. Сейчас ситуация в обществе такова, что невольно вспоминается философская метафора Канта о «безграничной случайности» мира. Любой момент развития таит в себе множество вероятностей. Любые, самые «правильные» лозунги легко могут обернуться своей противоположностью. Я думаю, что к проблеме прогноза вернее всего подошел Карл Ясперс: предугадать ничего нельзя. Задача заключается скорее в том, чтобы предупредить человечество.
О чем предупреждать? В чем суть предупреждения?
О том, что ситуация не просто напряженная - она смертельно опасная. О том, что может быть, если мы не станем меняться. Саморазрушение сегодня - проблема не только отдельной личности или маргинальных групп, но и человечества в целом, поскольку мы владеем ядерным оружием и мощнейшими средствами манипулирования людьми.
Где выход? Всякий «окончательный» ответ на этот вопрос был бы рационалистическим, надуманным и потому бесполезным. По-видимому, сейчас можно сделать только одно: поставить людей перед проблемой, помочь им ее осознать. Проблема эта может быть сформулирована так: кризис культуры. Каждый должен понимать, что происходит и что нет виноватого, которого можно было бы за это привлечь...
Со времени моей молодости, участия в кружке А. А. Солоновича, я убежден, что первостепенное значение имеет процесс воспитания в обществе личности. Нет свободы вне свободной личности, нет культуры, если нет ее носителей, нет творчества помимо творцов. Наш кружок был по сути попыткой создать альтернативную систему воспитания и посвящения в то знание о человеке, которое марксистской наукой игнорировалось. Я никогда не был марксистом. Марксизм слишком плоско понимает человека, лишает его бытие тайны. Никогда не забуду, как мой отец, ученый-этнограф, взглянул на учебники по партийной истории, лежавшие у меня на столе: «Вы теперь это изучаете?» Для него это было пустое и опустошающее знание, уводящее человека от серьезных занятий, от подлинных смыслов...
Я думаю, что задача первостепенной важности - перестроить систему образования. Не нужно готовить узких специалистов. Нужно, чтобы люди ориентировались в пространстве современной культуры, в ее проблематике. Специализация придет потом; мне кажется, что однобокость специализаций чревата для человечества очень серьезными последствиями. Хиросима и Чернобыль - достаточно веские аргументы в пользу этого. Но на самом деле, проблема еще острее: миллионы людей признают вину за теми, кто несет ответственность за случившееся на Чернобыльской станции, но на своем уровне не увидят ничего страшного в том, чтобы вымыть машину в речке или продолжать в нее сбрасывать неочищенные отходы... Ведь экология - это не инженерная проблема, а мировоззренческая. Тут-то мы и сталкиваемся с тем, что культура перестала быть опорой для чувства ответственности за происходящее вокруг. Поэтому в идеале система образования должна воспитывать человека, «ставить человека», как птицу на крыло. Учить человека поиску смысла жизни. Кто уж сколько в этом поиске одолеет - это особый вопрос, не всем дано в равной мере... Другое дело - не приведет ли это к повальному дилетантизму? И кто будет учить? За семьдесят лет коммунистического строительства у нас все разнообразие духовной жизни было вытоптано. Разорвались связи общения и взаимного обогащения. Именно поэтому современные споры носят настолько непримиримый характер, словно оппоненты желают уничтожить друг друга. А может быть, вправду желают? Поэтому сейчас духовная жизнь так бедна. Мы сломали механизмы духовной адаптации, уничтожив людей. В этом - трагедия истребления инакомыслящих.
На биологическом факультете МГУ я читаю небольшой курс лекций по экологии человека. Парадокс сегодняшнего дня заключается в том, что человек создает среду, которая угрожает ему самому. При этом можно говорить не только об очевидных нарушениях, связанных с загрязнениями, с нарушениями климата, но и о том, что и в плане общечеловеческом, культурологическом что-то становится очень плохо. В эссе о слоне один английский писатель сформулировал проблему следующим образом: в мире, от начала до конца созданном руками человека, человеку не будет места. Почему? Почему, если будут уничтожены слоны, погибнут и люди? Какая тут связь? Потому что в слоне заключена красота и мощь природы, величие жизни, величие свободы дикого зверя. И если люди перестанут ощущать это - они обречены. Между тем наша культура подошла к тому рубежу, за которым начинается бесчувствие. Она готова принести в жертву человеку все - и этим самым убивает человека.
Что такое культура? Система ценностей, которую следует воплощать в каждый момент нашей жизни. У графа Дюркхайма, одного из духовных вождей немецкого народа после катастрофы 1945 года, сказано: жизнь - это вызов, на который мы должны ответить, опираясь на ту систему ценностей, которой мы располагаем. Система ценностей может выстраиваться по-разному: в культурах некоторых индейских народов исключительную роль играла интуиция, сновидение: оно было поводырем человека, основой для принятия решения. У сектантов-молокан каждый поступок определяется Библией. Я разговаривал с Василием Тикуновым, молоканином из Цахкадзора: он знал Библию вдоль и поперек, она для него пронизана тысячами связующих нитей, взаимопроникающих смыслов, звучит, как симфония. К каждому слову, к каждому человеческому поступку он готов подобрать целый свод библейских толкований: они для него закон, правда, истина и жизнь. В семантическом поле Библии этот человек, плотник, чувствовал себя как дома. И надо сказать, что это давало ему чувство собственного достоинства, уверенности в себе, в некотором смысле слова - безгрешности даже. Ибо чем молоканин замечателен? Он говорит: я ничего не утверждаю от себя. Я все делаю по Завету. Вот - культура! Потому что культура призвана выполнять мировоззренческую функцию, по существу - терапевтическую. Зачем в Европе помногу десятилетий, а то и столетий возводились гигантские готические соборы? Мы не можем судить с уверенностью, но, очевидно, они собирали общество воедино во время усобиц и смут и придавали несиюминутный, очень важный смысл жизни человеческого сообщества. Зачем в Египте строили пирамиды и целые города мертвых? Нам сегодня трудно понять: смысл утрачен и мы можем только пытаться реконструировать его. Однако этими смыслами держались тысячелетние царства. А современная культура в значительной степени утратила мировоззренческую функцию. Она уже не востребуется человеком для решения принципиально важных жизненных задач. Скорее, она призвана к другому - спасти человека от скуки, от пустоты повседневной жизни. При этом культура превращается в товар и продается во все более «привлекательной» или «экзотической» упаковке. Человек же остается не творцом, а только зрителем и сплетником культуры: он читает в журналах о жизни «звезд» или в желаемых дозах получает по телевизору эмоции страха, умиления, отваги, вожделения, удивления... Можно сказать, что культура стала предохранять людей от поступка, стала заменителем поступка. Но поступок - это жизнь, это свобода, это спонтанность. Культура современной цивилизации не дает человеку быть спонтанным. Отсюда - ощущение бессмысленности бытия. Скука. Недавно я просматривал знаменитую, хотя и небольшую книжку протестантского теолога Пауля Тиллиха «Мужество быть». Достаточно проглядеть названия глав, чтобы понять, что вызывает беспокойство философа: «Периоды тоски», «Типы тоски»... Он все время говорит о тоске, преследующей современного человека, и о необходимости преодолеть это состояние. Что же случилось с человеком? Прежде человек существовал во множестве миров, теперь он утратил эту способность или возможность. Мы потеряли связь с миром природы, живя в городе. Нам некогда заниматься своим внутренним миром, фантазиями, сновидениями. С точки зрения рационализма, современного «деловизма», все это непродуктивно, едва ли не смешно. В результате мы утратили полноту внутренней жизни. Обеднело общение. Все более искусственными и фальшивыми выглядят праздники. Мы утратили саму потребность общаться. Я прекрасно помню время, когда студенты университета приходили на семинары домой к профессору. Для чего это нужно было? В этом заключалось таинство непосредственной передачи знания. Ведь что-то постигается помимо слов, помимо книг: иногда в каких-то дополнительных разговорах, иногда даже через саму внешность учителя. Понимание подчас приходит «между слов».
Наконец, мы перестали существовать в сопредельном мире, потеряли связь... Можно сказать - с Богом, но я бы воспользовался другим термином - с запредельностью жизни, войти в которую мы не можем, но ощущать которую можем. В результате человек оказался в необыкновенно суженном мире, превратился в придаток огромной, чрезвычайно сложной машины. Может быть, это нормально? Может быть, это необходимая плата за комфорт современной цивилизации? Но что тогда делать с теми явлениями, о которых мы говорили вначале? Для того, чтобы выжить в современном обществе, человек должен слишком многое убивать в себе...
Раньше других, по-видимому, проблему расщепления человеческой личности и связанных со всем этим личностных деформаций осознали психологи. В клинической практике выдающихся психологов XX века впервые возникла задача исцеления личности, то есть воссоздания целостного характера из обломков разрушенного. Так на новом витке обозначились вопросы, волновавшие древних мистиков: вопросы иррационального, нерассудочного знания, вопросы свободы, спонтанности. Эпоха просвещения утвердила в Европе столь жесткий рационализм, что открытие Фрейдом «бессознательного» воспринималось как революция и долгое время не признавалось наукой. Но человек не робот. Он не может существовать только как рациональное существо. Он наделен способностью к целостному, художественному, мифологическому, поэтическому мировосприятию. Утрата этой способности чревата для него патологией. Необходимость исцеления «инвалидов» цивилизации возродила интерес к медитации, к древним христианским и восточным практикам тренировки души и тела. Сегодня интерес к иррациональному легализован, причем, как всегда, доведен популяризаторами до опошления. Между тем проблема иррационального была заявлена и на языке математики, когда была доказана теорема Гёделя (о том, что любая достаточно сложная логическая система неполна, если она не противоречива) и выявились некоторые не менее впечатляющие парадоксы в теории множеств...
Так что, чтобы говорить об иррациональном, вовсе не обязательно хвататься за Бога... Точно так же и о медитации чаще всего говорят до банальности примитивно, обычно подразумевая под нею неподвижное сидение с концентрацией внимания на внешнем объекте. Но медитация - это не только техника, это одно из свойств нашего сознания. Некоторые входят в медитативное состояние спонтанно - люди творческого труда, активно работающие ученые. Ж. Адамар отмечал, например, что открытия в математике - это всегда озарения. А озарение - что это? Предельная концентрация, предельная глубина мышления. Можно сказать, это и есть медитация... Вообще определить в точных терминах, что такое медитация, невозможно, пока человек не обретет собственный опыт на этом пути. Но именно на этом пути, по-видимому, человеку открывается возможность пробить «перегородку» между разумными, рационалистическими доминантами сознания и своей бессознательной, естественной природой.
Медитация помогает человеку раскрыть и реализовать все богатство своих возможностей, преодолеть напряженность, агрессию и страх. И если через медитацию лежит путь к исцелению человека, то не в этом ли направлении - в преодолении мертвящего рационализма и технократического мышления - следует искать выход из тупиков современной культуры? Недавно на философском конгрессе в Ганновере бенедектинский монах, теолог В. Эглер сделал доклад, который назывался «Открытие христианского эзотеризма». В. Эглер долго изучал дзэн в Японии, руководит медитационным центром. Мне же доклад запомнился особенно потому, что возникла такая мысль - орден видит степень напряженности в современном мире и в связи с этим санкционирует открытие наработанного знания, выпускает его из круга посвященных «в мир». Для чего? Чтобы помочь сломать рационализм культуры. Ибо философский рационализм, усиленный рационализмом эпохи, убил культуру. Впрочем, о смерти культуры нельзя говорить, она в кризисе, но она жива, в ней идут какие-то процессы...
Возьмем Америку. Почему-то, говоря о западной культуре, принято обращаться именно к Америке, хотя Америка - страна очень своеобразная, и если уж говорить о культуре, о живой культуре, в которой люди живут легко и естественно, как служитель музея Спинозы, который живет в доме Спинозы, топит его печь и читает его книги, - то интереснее было бы поговорить о Голландии, которая сама наполовину - порождение культуры, ибо почти половина страны находится ниже уровня моря... Для нас и Голландия и Америка - Запад. Но Голландия - не Америка. Может быть, она гораздо дальше Америки ушла в сторону цивилизации будущего. В ней больше скромности, больше достоинства. Америка же воплощает всю мощь и все проблемы цивилизации сегодняшнего дня. Но если бы весь мир жил так же роскошно, как Америка, Земля не выдержала бы этой нагрузки.
Наверное, говорить об американских болячках банально - в свое время им уделялось слишком много внимания. Но они существуют. Существует американский прагматизм, напряженность жизни, задаваемая жаждой успеха, выраженный гедонизм всей жизни, в том числе и духовной. Отсюда, например, вытеснение из сознания среднего американца такого фундаментального для большинства культур понятия, как смерть. Они живут, как бессмертные. Смерть - казус, фиаско. И если уж эта неприятность случилась с тобой или с кем-то из твоих близких, то надо побыстрее эту неприятную процедуру с помощью соответствующих служб завершить и поскорее вернуться к делам.
Однако все это - жажда преуспевания, комфорта, узкие специализации - лежит на поверхности культуры. Так же как небоскребы и автострады. Это визитная карточка культуры. Но одновременно идет духовный поиск, ориентированный совсем на другие ценности. Каким-то образом он влияет на господствующие стереотипы сознания. И вполне возможно, что наработанное в этих «аппендиксных» отраслях культуры завтра окажется жизненно важным для нее. В Америке действует Ассоциация по изучению сновидений, Международная ассоциация по проблемам воображения, там же зародилась трансперсональная психология - философски ориентированное ответвление этой науки, направленное на переживание сверхличного опыта путем тщательно разработанной техники управления бессознательными процессами. В Америке стали бестселлерами переведенные уже и у нас книги Карлоса Кастанеды - а уж их не назовешь типичными для американского сознания! Возможно, именно поэтому автор девяти книг о Доне Хуане предпочитает не раскрывать себя. Никто не знает, как его по-настоящему зовут, где он живет и чью - в конечном счете - эзотерическую традицию раскрывает, ибо некоторые этнографы утверждают, что «учение Дона Хуана» не связано с реальной культурой индейцев Америки. Меня обещали познакомить с Кастанедой, но встреча все-таки не состоялась. Также не состоялась встреча с очень интересным философом анархистского толка Полом Фейерабендом. Закрытость некоторых людей, с которой я столкнулся в Америке, скорее всего, свидетельствует о том, что их взгляды пока еще мало стыкуются с господствующими стереотипами сознания.
Тем не менее наработка идет во всех областях знания, которые, возможно, станут спасательными кругами для человечества - здесь можно говорить и о создании чистых производственных технологий, и о новой школе, и о новой философии, которая должна быть связана с наукой и ориентирована на человека.
Нам в нашей стране приходится многое начинать практически заново. Многие отрасли духовной жизни только сейчас оживают, и в очень трудных условиях: мы откатились к той стадии социального развития, когда культура кажется избыточным явлением, «роскошью». Тем не менее, всегда в обществе было некоторое количество людей, которые занимались не производственным трудом, не торговлей и даже не интеллектуальной работой, а, скажем так, духовной деятельностью. Многие не понимают, что это и зачем. На самом деле работает биологический, по сути, механизм самозащиты человечества. У всех животных есть признаки, которые им сейчас вроде бы не нужны. Но иногда при изменении условий именно эти избыточные признаки позволяют виду приспособиться и выжить. Так же и у людей: мы не знаем, что удержит общество на следующем повороте истории - богатство, передовые технологии или духовное мужество.
Василий Налимов