Обезглавленный образ дакини в буддизме и в хинду
Махасиддхи в своем учении высшее скрывали за низшим, самое святое облекали в форму обыденного, глубочайшие знания и просветления изображали как гротеск и парадокс. Как пишет буддийский лама европейского происхождения Анагарика Говинда, это нельзя считать просто языком для посвященных - это была «шоковая терапия, которая стала необходимой в виду излишней интеллектуализации буддизма», излишней увлеченности доктринальными вопросами, когда философствование на теоретические темы стало самоцелью и отодвинуло на второй план простые, но экзистенциальные истины, выраженные Буддой всего лишь в четырех коротких фразах.
Парадоксальный язык махасиддхов был таким же бескомпромиссным, как сама их жизнь. Биографии некоторых махасиддхов мы рассмотрим подробнее, поскольку они важны для нас в связи с образом Чиннамасты.
Обратимся к жизнеописанию махасиддхи Кришначарьи, приведенной в «Исторических работах» Таранатхи, в которой содержатся выдержки из биографий его учеников, в том числе двух сестер Махасиддх - Мекхалы и Канакхалы. Девушки были сестрами, жили на юге Махараштры. Они не желали выходить замуж и, когда в их места пришел Кришначарья, они последовали за ним. Вот как они обратились к нему при встрече: «Мы страшимся уз сансары. Умоляем, покажи нам способ освобождения от нее!» - когда они так взмолились к ачарье, и он увидел, что они были годными сосудами для учения, то наделил их силой, и на них снизошла высшая мудрость. Они практиковали основное учение, затем высшее, и вскоре освоили восемь ритуальных типов созерцания и другие способности. Ни стены, ни горы и воды более не были для них помехой. Они продолжали жить среди окружения и быстро постигать ментальные аскетические практики.
Однажды, когда они обе шли по дороге, они встретили толпу обычных йогов, последователей Горакши, которые стали издеваться над ними, говоря: «Вы, ученики Кришнапы, покажите нам какой-нибудь фокус!»Тогда, поскольку жилище этих так называемых «йогов» находилось в очень живописном месте, девушки совершили над ним «ритуальный взгляд», называемый «тот, что переносит вперед» и перенесли все постройки, ничего не повредив, в пустыню, где земля была белого цвета и нечем было порадовать взгляд. Девушки сказали йогам: «Теперь и вы должны показать какой-нибудь трюк», - и ушли. Позднее, когда Горакша попросил у них прощения, их дома были возвращены на прежнее место.
В другой раз в Бенгалии, во время правления царя Лалитачандры, когда Махачарья решил, что пришло время обратить царя, две девушки появились из толпы, окружавшей учителя, и, поклонившись ему, сказали: «Благодаря милости Гуру мы обе достигли высочайшей и величайшей из целей и теперь мы хотим воспарить в небеса. Но прежде нам бы хотелось выполнить любую просьбу ачарьи». Тогда ачарья сказал: «Хорошо, отрубите ваши головы и дайте их мне». Тогда они обе достали изо рта по мечу и, без промедления отрубив свои головы, вручили их учителю. Затем, танцуя, они стали подниматься выше и выше по небесной лестнице, пока окончательно не пропали из виду в радужном сиянии. Богиня Шриджняна и раньше совершала подобное чудо, и даже ракшасы и дакини, будучи в своей телесной форме, иногда его демонстрировали. Сама Ваджраварахи, доказывая несостоятельность этой реальности, явилась в такой форме, и говорят, что такое впоследствии часто случалось среди
ее сиддх».
Также в собрании мифов о богах-защитниках веры имеется рассказ о защитнице Конгпо, Конг бцун де мо, восходящий к одному из «сокрытых текстов» тибетского буддизма, обнаруженных Оргьяном (1585-1656): «Когда Падмасамбхава победил 12 сестер Тенма, одна из них, Конг бцун де мо, предложила Падмасамбхаве свою садхану, сердце и жизнь. Она рассказала ему о своем прошлом: «Прежде на западе в царстве Оргьян жил
правитель по имени Индрабхути. У него было пять сестер, старшая из которых, известная как принцесса Лакшминкара, стала его супругой. Ее отец-царь приговорил ее за это к суровому наказанию. Она же заявила: «Отец, тебе нет нужды карать меня, я сама себя накажу». Тогда она взяла золотое лезвие и перерезала себе горло. Белая кровь потекла из ее шеи. Она обошла вокруг города семь раз, поражая всех жителей своим видом, за что те прозвали ее великой Чиннамундой Варахи».
Далее в ее рассказе говорилось о том, что после семи перерождений она родилась в Конгпо в Тибете. В этой жизни ее звали Конг бцун де мо и она повстречала Падмасамбхаву на тибетской границе. С этого времени она обещала свое покровительство и помощь всем великим святым и практикующим Дхарму.
В этих двух буддийских текстах не объясняется происхождение богини Ваджраварахи в ее обезглавленной форме, однако речь идет о ее манифестациях. Эти два рассказа связаны с образами трех женщин-махасиддх: рассказ Таранатхи посвящен сестрам Мекхале и Канакхале, оргьянская история описывает предыдущую жизнь принцессы Лакшминкары, великой Махасиддхи. Как замечает Э.А.Бенард, их биографии, содержащиеся в сборнике биографий 84 махасиддх, сделанном Абхайадаттой, не сообщают, что они практиковали садхану Чиннамунды, но в Тангьюре они все называются авторами садхан Чиннамунды Ваджраварахи/Ваджрайогини.
Поскольку в немногих существующих текстах о Чиннамунде Ваджраварахи махасиддхи играют принципиальную роль, можно сделать вывод, что эта форма Ваджраварахи тесно связана с буддийской традицией сиддхов.
В этих рассказах, в отличие от индуистских, отсутствует тема жертвоприношения. С точки зрения буддизма, кровавые жертвоприношения животных расценивались как негуманные и абсолютно бесполезные для достижения нирваны. Будда сам многократно их осуждает, но при этом, как мы видели, он сам часто приносит себя в жертву умирающим от голода существам, совершая акт «дарения тела». Однако ни один из рассмотренных выше буддийских мифов о Чиннамунде не обсуждает вопроса кровавых жертвоприношений или самопожертвования, но оба они посвящены описанию йогических способностей. В рассказе Таранатхи сестры оказались способными достичь состояния осознания недуальности в результате их неустанных занятий йогой. В Оргьянском тексте Лакшминакара должна была быть наказанной за то, что ее отношения с братом сочли преступными. Зная, что отец ошибочно трактует ее поведение, Лакшминкара проявляет свои йогические способности, чтобы царь осознал свое неведение. Она желает искоренить негативное отношение к ней со стороны отца и горожан и заставить их пожалеть о напрасном порицании ее поведения. И вот она обходит город, держа в руке свою отрубленную голову и открывая свою природу сиддхи. В тибетском тантрическом буддизме достижение восприятия пустотности существования есть первая ступень в продвижении по пути бодхисаттв - ступень видения. Человеку, находящемуся в этом состоянии, то, что он обычно считал однозначным, устоявшимся, уже более не кажется таковым.
Лакшминкара внешне выражает осознание пустоты собственной природы и непривязанность к собственному «Я» путем отсечения головы. Можно сделать вывод, что две приведенные буддийские легенды отражают идею, согласно которой проявление Ваджраварахи в форме Чиннамунды связано с достижением ею йогических совершенств.
Е.А. Торчинов, говоря о махасиддхах, упоминает, что «не имея догматических предубеждений, они свободно общались с такими же, как и они, индуистскими йогинами, презревшими ограничения брахманской ортодоксии, что приводило к неограниченному обмену идеями и методами йогической практики. По-видимому, в этой среде и формировались приемы и образы, характерные для тантр класса наивысшей йоги, усвоенные много позднее и монастырским буддизмом». Действительно, в различных списках махасиддх наряду с известными буддийскими учителями упоминаются натхи (natha - «повелитель») - приверженцы тайной мистической секты, склоняющейся к индуизму. Создание движения приписывается жившему в Северной Индии Горакханатху. Вероятно, образ Чиннамасты, имея свою традицию почитания и связанные с ним йогическо-медитативные практики как в буддизме, так и в индуизме, возник именно в такой смешанной среде, так что попытка выявить его чисто буддийское или индуистское происхождение вряд ли увенчается успехом.
Сама специфика тантризма состоит в том, что, как в индуизме, так и в буддизме, тантра это прежде всего практика, а не особая философия; она в первую очередь имеет дело с развитием и применением эффективных методов, позволяющих адепту достичь освобождения от непрерывного существования или просветления в течение одной жизни или даже мгновенно. Как мы увидим, изображение Чиннамасты и психотехнические практики, связанные с ней, направлены в первую очередь именно на эти высшие цели.
Индуистский тантризм вовсе не исключает религиозного ритуализма, а, наоборот, объединяет собственные культовые практики с нормативным (smārta - «основанный на смрити») индуистским ритуалом. Мурти (икона или статуя) Чиннамасты, как и в случае с большинством богов индуизма, чествуется подношением цветов (puşpāсjali), бескровных жертв (pūjā), возжиганием священного огня (homa), восхваляющими гимнами (stotra). Реже - и это относится в основном к шактизму - практикуются кровавые жертвоприношения (bali). Степень сложности и длительность ритуала варьируются в зависимости от того, совершает ли его тантрик-йогин высокого посвящения или простой «мирянин»-домохозяин (gŗhastha); происходит ли ритуал в обычный день или в день особого почитания Чиннамасты.
Если взглянуть отстраненно, то покажется, что и в буддизме по отношению к статуям Будды, бодхисаттв и божеств проводятся эти же церемонии, но в меньшем масштабе и с иным смысловым наполнением. Как говорит Б.Бхаттачарьяя, буддийское почитание образов отличается от «индусской идолатрии» тем, что индусы действительно верят в то, что божество воплощается в идоле, а буддисты воспринимают своих божеств лишь как манифестации пустоты, в реальности не существующие. Позволю себе не согласиться с высказанной позицией: по-моему, делая такое заявление, ученый обнаруживает свою необъективность. Он сравнивает явления, лежащие в разных плоскостях - говоря о буддизме, он апеллирует к высшим, систематически разработанным практикам, которые развиваются в элитной интеллектуальной среде; а индуизм он сводит до уровня первобытного фетишизма. Конечно, как мы уже выяснили, в Индии очень сильна народная религиозность и обрядоверие - но не очевидно ли, что и в Тибете далеко не каждый пастух читал «Муламадхьямика-карику»? И главное - и в буддизме, и в хинду мы имеем в данном случае дело с одним и тем же (технически) процессом - пранапратиштха, вселением в статую праны божества, то есть дальнейшим фактическим его присутствием в статуе. И в буддизме имеется масса историй, связанных с такими статуями и тем, как проявляют себя в них божества.
Как бы то ни было, но важнейшими, характерными именно для тантризма (будь то индуистский или буддийский его вариант) являются не перечисленные ритуалы «внешнего» почитания образа божества, а «внутренние» психотехнические практики йоги и медитации (дхьяна), при которых используются методы мантр, янтр и мудр. Эти три элемента, а также изображение божества необходимы для совершения практики визуализации.
Визуализация божества является одним из главных элементов тантрической духовной практики (sādhana). В тантрической садхане богослужение включает либо отождествление себя с божеством, либо мысленное воссоздание образа божества перед собой. Как в индуизме, согласно часто цитируемой формуле, «чтобы почитать божество, надо самому стать божеством»; так и в буддийской тантре, чтобы продвинуться в достижении состояния Будды, следует ментально отождествить себя с божеством, воплощающим один из аспектов Просветления. В обеих традициях визуализация божества - способ, используемый как для достижения высшей цели (мокша или бодхи), так и для стяжания сверхъестественных способностей (сиддхи), являющихся второстепенными, не основными целями.
Божество представляет идеал, утонченную форму, лишенную какой-либо замутненности, препятствующей достижению освобождения от циклического существования. Каким образом практикующей уподобляется божеству? Чтобы понять этот тантрический метод, следует вспомнить, что тантра унаследовала многое из мыслей Упанишад. Одно из центральных учений тантры это восходящий к Упанишадам тезис о том, что макрокосм тождественен микрокосму (человеческому телу); что каждая часть тела есть подобие места или объекта во вселенной. Что отличает тантру от других индуистских и буддийских учений, так это ее постоянный упор на идентичность абсолютного (paramārtha) и феноменального (vyāvahāra), достигаемую благодаря очищению последнего через практики садханы. Тантрик научается приспосабливать божественное для внутреннего использования, стяжать безграничную энергию и, сосредотачивая ее в одной капле, трансформировать с ее помощью свое
тело-микрокосм в божественное тело-макрокосм. Показательно, что образ «капли» (bindu) проходит лейтмотивом на всех этапах тантрической теории и практики именно как та форма, в которой аккумулируется бытие, энергия, и чистое божественное сознание, и бинду является универсальной составляющей мерой - говорится о «каплях жидкости», «каплях света», - звука, -знания и т.д.
Говоря о практике визуализации в тибетском буддизме (здесь она чаще называется «йога божеств»), лама Анагарика Говинда отмечает, что визуализация представляет собой «творческий процесс духовной проекции, посредством которой внутренний опыт переводится в видимые формы, что можно сравнить с творческим актом художника». При этом специальные технические средства - изображения (янтры, мандалы, иконы-танка), молитвы - мантры и жесты рук - мудры, действуя соответственно на три основных чувства восприятия - зрение, слух и осязание - помогают в процессе визуализации «вызвать из пустоты-небытия» образ божества и наделить его реальностью. Этот процесс создания божества рассматривался теоретиками Ваджраяны как четырехчастный:
šūnyatābodhito bījam bījādvimbam prajāyate│
bimbe ca nyāsavinyāsau… ║
«от постижения пустоты к семени, от семени образ рождается,
от образа же - к отдельно стоящему (объекту)…»
Совершая визуализацию, садхак доводит до предела концентрацию мысли, так что его субъективные представления объективизируются, воображаемое становится настолько ярким, что заслонят собой действительное.
Как в буддийском, так и в индуистском тантризме существуют тексты, в которых описана практика визуализация Чиннамасты. Там же детально описывается ее внешность, что устанавливает каноны для ее иконографии.
Первая из рассматриваемых нами садхан восходит к буддийской «Садханамале» (Sādhanamālā - «гирлянда садхан»), содержащей ритуальных текстов, посвященных различным буддийским божествам. Этот сборник, датируемый 1165г. (но входящие в него садханы существовали в устной традиции гораздо раньше), по мнению Б. Бхаттачарьи, является очень ценным источником, поскольку он был составлен как раз перед тем, как буддизм был выдворен из Бенгалии с приходом мусульман. До нас дошли имена авторов некоторых садхан - это известные буддийские авторитеты и махасиддхи, жившие в VII-XI веках (Нагарджуна, Наропа, Тилопа); но многие тексты анонимны.
Так выглядит перевод фрагмента текста садханы №232, посвященный технике визуализации обезглавленной Ваджрайогини:
«Поклон Ваджрайогини, Ом, Ах, Хум. Вначале … пусть сядет [садхак] в [определенную] асану, [направившись в определенную] сторону и начнет созерцание (bhāvana) Ваджрайогини. Пусть на месте пупка распустившийся белый лотос представит, над ним ярко красный солнечный диск пусть будет. На его вершине окрашенный красным [слог] Hrim пусть появится, а за ним - источник дхарм. Hrim превращается в Госпожу (Bhaţţārikām) Ваджрайогини, которая имеет желтый цвет кожи; в левой руке ее находится отсеченная ее же мечом собственная голова, а в правой - меч. Ее левая рука устремлена вверх, в то время как правая направлена вниз. Она обнажена, ее правая нога выпрямлена, а левая находится в согнутом положении, да будет [так все это]. Из шеи стекающий поток крови в ее рот попадает, а другие два - во рты двух Йогинь, стоящих по сторонам - так да будет. Две Йогини находятся слева и справа [от главного божества]: это зеленая Ваджраварнанини и желтая Важджравайрочани, первая держит в левой руке меч и в правой - череп (karpara), вторая - наоборот. Правая нога у Ваджраварнанини вытянута, левая согнута; у Ваджрайогини - наоборот; У обеих распущены волосы - пусть так будет. Меж обеих, стоящих сбоку, между двух Йогинь, земля (antarīkşa) ужасающим местом кремации (şmaşānam) да будет - такова эта практика…».
Следующая садхана принадлежит традиции индуистского тантризма, она содержится в компендиуме тантрических ритуальных текстов «Tantrasāra» («суть-» или «нектар тантры»), написанном Кришнанандой Агамавагишей в конце 16 века. Данный сборник, по словам Н.Н.Бхаттачарьи, представляет собой наиболее исчерпывающий и популярный из многочисленных религиозно-практических дайджестов в Бенгалии. Несколько вариантов этого текста были обнаружены за пределами Бенгалии; он переводился на другие языки, что показывает размах его популярности. В Тантрасаре имеются четыре фрагмента с описанием садханы Чиннамасты, и они очень похожи. В некоторых имя Чиннамасты не упоминается, и тогда богиня, точно соответствующая ей по описанию, называется эпитетом «Прачандика-чандика» (Pracaņda-caņdikā - нечто вроде «Гневная-прегневная»).
Описание Чиннамасты из Тантрасары точно так же, как в Садханамале, начинается с указаний, согласно которым садхаку нужно в начале представить на своем пупке полураскрывшийся белый лотос, в его центре - красный солнечный диск, который украшен указывающим вниз равносторонним треугольником, каждая сторона которого представляет одну из трех гун (начиная слева и далее против часовой стрелки): раджас, саттва и тамас.
«В центре [треугольника] стоит Великая Богиня Чиннамаста, которая сияет, как десять миллионов солнц. В левой руке она держит собственную голову, пьющую кровавый поток, текущий из ее собственной шеи; в правой руке она сжимает меч. Она украшена гирляндой из черепов, обнажена, выражает великий гнев, стоит в позе pratyālīdha. У этой богини костяное ожерелье, а в качестве священного жертвенного шнура - змея. Она стоит на Рати и Каме, - так ее созерцают, произнося мантры. Ее окружают Дакини и Варнини, слева и справа надлежащим образом [стоящие]. Пусть представит он справа Варнини, Дакини - слева. Варнини с кожей цвета меди, благообразная, нагая с растрепанными волосами. Чашу из черепа и меч держит она в левой и правой руке соответственно. Она пьет из красного потока, бьющего из шеи богини. Слева Дакини, сравнимая с сиянием десяти миллионов солнц, у которой во рту ужасные клыки, а грудь ее высока и полна. Эта великая богиня страшна, ее волосы распущены; она обнажена, с большим [высунутым] языком, похожим на змею, и гирляндой из черепов. В ее левой руке - чаша из черепа, а в правой - меч. Она пьет [амброзию] кровавого потока, текущего из шеи
богини».
Далее, в версии текста, приведенного у Э.А. Бенард, указывается, что мудрый садхак, совершая эту практику, должен непременно визуализировать саму богиню (Чиннамасту), а не то она придет, отрубит его голову и выпьет его кровь.
В этих садханах, равно как и в обычных графических изображениях Чиннамасты, многие элементы облика богини имеют глубокий символический смысл, поэтому они требуют отдельного рассмотрения. Начнем с описания места действия и внешних атрибутов божества. В качестве подножия богини в обеих садханах служит цветок лотоса. Лотос (padma) является одним из древнейших и наиболее популярных символов не только религиозной, но и светской художественной традиции. Он тесно связан с солярной символикой (в садханах соседствует с красным солнечным диском) и эта связь вполне закономерна: лотос раскрывается с восходом солнца, а его многочисленные лепестки напоминают солнечные лучи. Мотив появления лотоса из пупка известен нам в связи с мифологией Вишну - на лотосе, выросшем из его пупа, покоится Брахма, и это символизирует превосходство Вишну, его неохватные размеры. Лотос также служит сидением для Сурьи, Лакшми и других популярных индийских божеств. В буддийской традиции лотос символизирует духовное раскрытие и просветленное сознание (bodhicitta), так как, вырастая из болотной грязи, он остается абсолютно чистым, незатронутым ею - как не затронуто сансарой сознание Будды.
Помимо лотоса, опорой божества может служить любовная пара, которая изображена в «нетрадиционной» перевернутой позе (viparīta). Чиннамаста стоит на боге любви Каме и его супруге Рати, олицетворяющей страсть (реже это Раддха и Кришна). При этом можно предположить, что, попирая их ногами, богиня показывает, что победила, превзошла любовные аффекты, как, например, Шива-Натараджа, попирающий ногами карлика Апасмару, воплощающего невежество. Возможны и другие трактовки этого мотива: это может также означать черпание энергии из совершающейся майтхуны как особого тантрического ритуала, входящего в практику «пяти М» (panca-makara).
На некоторых буддийских изображениях Чиннамунды в качестве подножия изображается индуистская богиня Кали. Это имеет такой смысл: Чиннамунда попирает время, олицетворяемое Кали (kāla - «время»). Текст Садханамалы упоминает, что окружающее пространство представляет собой площадку для кремации (šmašаna), символизирующую смерть. Здесь белый распустившийся лотос выглядит особенно значимо: он не подвержен смерти и тлению, возвышается над непрекращающейся чередой рождения (Кама-Рати) и смерти. Кроме того, площадка для кремации и все атрибуты, связанные со смертью, отсылают нас к тантрической традиции как индуизма, так и буддизма, для которой кладбище является излюбленным местом для проведения тайных ритуалов и медитаций.
Направленный вниз треугольник, упоминаемый в садхане из Тантрасары, является символом yoni, женского начала, и служит обязательным элементом янтры - геометрической диаграммы. Янтра может представлять определенное божество или его аспект, помогает сконцентрироваться во время медитации, обладает магическими свойствами. Аналогом янтры в буддизме является dharmodaya - «источник дхарм», упоминаемый в тексте из Садханамалы.
Из собственных атрибутов Чиннамасты следует отметить цвет богини - желтый или красный - как цвет восходящего солнца, цвет огня, символизирующий принадлежность богини к гуне раджас. Поза лучника - pratyālīdhа - символизирует воинственность богини, готовность бороться с неведением и иллюзиями. Реже представленная поза лотоса - padmāsana, также, как в иконографии Шивы, характеризует Чиннамасту как великую йогини. Ее распущенные волосы указывают на ее свободу и отсутствие преград, нагота - на решимость воспринимать обнаженную реальность, без прикрас иллюзий. Меч может означать ритуальное орудие жертвоприношения или сравниваться с буддийским “алмазным скипетром”, рассекающим неведение и иллюзии. Змея, свисающая с плеча богини, служит в качестве священного шнура - отличительного признака дваждырожденных. Гирлянды из черепов чаще всего символизируют бесконечные цепочки перерождений, которым богиня неподвластна.
Фигуры спутниц богини - Дакини и Варнанини; Ваджраварнанини и Ваджравайрочани, или - в тексте Пранатошинитантры - Джайи и Виджайи, на мой взгляд, получают наиболее удачную трактовку в контексте учения о трех энергетических каналах в тантрической кундалини-йоге. Особо следует отметить то значение, которое приобретает образ дакини в буддизме. Здесь это не просто демоническое существо, как в индуизме, а высшее женственное воплощение Просветления, сила, побуждающая человека к выходу за пределы обыденной реальности.
Дакини могут иметь устрашающий вид (они предстают как старухи с ужасными клыками), но только для тех, кто еще порабощен миром вещей.
Представляется важным обратить внимание на одно изображение Чиннамасты. Лев, служащий здесь ваханой богини, в индуистской иконографии традиционно считается ездовым животным Дурги. Это позволяет нам рассматривать Чиннамасту как одно из воплощений Деви, Великой Богини. Хочется обратить внимание на определенную преемственность в изображении женских божеств в индуизме и особенно в популярном иконографическом сюжете mahişāsuramardinī («богиня, убивающая демона Махишу»). Образ грозной Дурги, восседающей на льве или тигре, держащей в многочисленных руках оружие и голову убитого демона, очевидно, повлиял на более поздние образы тантрических богинь, которые так же гневы и яростны (ugra), «до зубов» вооружены, держат отсеченные мужские головы (принадлежащие либо врагам, либо жертвам). Чиннамаста, с одной стороны, воспроизводит те же черты грозной богини, но с другой стороны, в ее образе воплощено небывалое новаторство: она держит в руке собственную голову.
Если следовать логике сюжета mahişāsuramardinī, то отсеченная голова принадлежит врагу, каковым является «эго», ложное представление о собственном я«». Если развивать тему жертвоприношения, то мы приходим к идее о единстве элементов жертвоприношения, сформулированной выше. Так или иначе, но оба варианта толкования говорят о некоем единстве, представляемом непросветленным сознанием как множественность. Образ Чиннамасты является невербальным выражением главнейшей идеи адвайта-веданты о единой реальности, восходящей к «великому речению» Упанишад «ты есть то», постулирующему единство Атмана и Брахмана.
Как это ни парадоксально, но в буддизме образ Чиннамасты, действуя точно так же, разрушает иллюзию видимой реальности: мир оказывается фантомом, не просто жертвы бесполезны, потому что нет богов, которые бы их принимали, - нет также и самих жертв, и тех, кто их совершает.
САРВА МАНГАЛАМ!
Я использовал академическую работу, посвященную культу Чиннамасты, но, к сожалению, в моем списке автор не был указан. Надеюсь, он будет снисходителен к этому обстоятельству)).