К внезапному осознанию несменяемости "ума шестидесятников"))
Я давно не говорил, что чувствую себя чужим во всех этих контекстах второй половины прошлого века. Потому как-то и не артикулировал для себя, просто чувствовал поверхностность всего в 60-х и диссидентства после того. Но вот Армен Асриян пишет именно о том, что не взрослели шестидесятники - по известному выражению, бунтуя в молодости, не обретали к старости консерватизм. И по сей день, наблюдая за ними, кто жив, вижу - волос сед, а всё в ж..пе вьюность дурачится, это феномен - вечная незрелость.
А.А.: "Чем всегда поражали шестидесятники - это вечной тягой к какому-то застенчивому богохульству. Они ведь не были "воинствующими безбожниками" по Ярославскому, совсем нет.
Просто советские подростки (шестидесятники были ведь не просто первым "пожизненно неповзрослевшим" поколением - они еще и первыми стали бравировать этим постыдно вечным, до седых мудей, пубертатом), именно из подросткового любопытства время от времени заглядывающие в церковь. Слегка робеющие, переступив порог. Испытывающие вдруг непонятную им самим мимолетную потребность соответствовать этому непонятному месту, "подумать о высоком")) И потребность эта - исключительно из дремучего невежества - неизбежно выливалась в попытку "поговорить с Богом по душам" в какой-то фантастической, полу-гопнической манере.
В самом концентрированном виде это, пожалуй, это выразил Вознесенский в "Яблоках с бритвами". Им просто никогда не приходило в голову, да просто неинтересно было (любопытство ведь было именно мимолетным) ознакомиться не то, чтобы с основами вероучения - это было бы чересчур - но хотя бы базовым этикетом, "как здесь принято себя вести". Зачем? Ведь через пять минут, выскочив из церкви, они вприпрыжку понесутся к вещам действительно безумно интересным - пьянкам, потрахушкам, вечному карнавалу, а главное - к джинсам, кока-коле и прочим атрибутам самой интересной вещи на свете - Америки! И потому - обязательно Хелоуин.
Ведь жвачкой и джинсами интересуются все - а шестидесятник высокого полета должен разбираться в предмете самозабвенной любви глубже и тоньше! Разбираться в "духовной жизни". Внимательно читать второразрядного провинциального философа Маклюэна (ну и что, что канадский? Канада - это же просто пригород Америки!), взахлеб рассказывать о дружбе с третьеразрядными - зато тамошними - писателями и поэтами... Знать, что такое День Благодарения, чем он отличается от Дня Независимости, и при чем тут индейка. И Хелоуин, непременно - Хелоуин!
Ну, и конечно же, сам концепт "духовности". Намертво вбитое в подкорку еще с XIX века, с момента появления первых литераторов-разночинцев, базовое заблуждение интеллигента: светская культура не просто относится к сфере духа - она и есть единственное воплощение этой сферы. Книжки, концерты, выставки... А что еще, если не "культура"? Неужели "опиум для народа"? Отсюда и это неосознаваемое хамство шестидесятников: "Мы же с Богом одно дело делаем - чего ж не поговорить на равных?"
"Если бы я был царь, я был бы больше, чем царь - я бы еще немножечко шил".
А.А.: "Чем всегда поражали шестидесятники - это вечной тягой к какому-то застенчивому богохульству. Они ведь не были "воинствующими безбожниками" по Ярославскому, совсем нет.
Просто советские подростки (шестидесятники были ведь не просто первым "пожизненно неповзрослевшим" поколением - они еще и первыми стали бравировать этим постыдно вечным, до седых мудей, пубертатом), именно из подросткового любопытства время от времени заглядывающие в церковь. Слегка робеющие, переступив порог. Испытывающие вдруг непонятную им самим мимолетную потребность соответствовать этому непонятному месту, "подумать о высоком")) И потребность эта - исключительно из дремучего невежества - неизбежно выливалась в попытку "поговорить с Богом по душам" в какой-то фантастической, полу-гопнической манере.
В самом концентрированном виде это, пожалуй, это выразил Вознесенский в "Яблоках с бритвами". Им просто никогда не приходило в голову, да просто неинтересно было (любопытство ведь было именно мимолетным) ознакомиться не то, чтобы с основами вероучения - это было бы чересчур - но хотя бы базовым этикетом, "как здесь принято себя вести". Зачем? Ведь через пять минут, выскочив из церкви, они вприпрыжку понесутся к вещам действительно безумно интересным - пьянкам, потрахушкам, вечному карнавалу, а главное - к джинсам, кока-коле и прочим атрибутам самой интересной вещи на свете - Америки! И потому - обязательно Хелоуин.
Ведь жвачкой и джинсами интересуются все - а шестидесятник высокого полета должен разбираться в предмете самозабвенной любви глубже и тоньше! Разбираться в "духовной жизни". Внимательно читать второразрядного провинциального философа Маклюэна (ну и что, что канадский? Канада - это же просто пригород Америки!), взахлеб рассказывать о дружбе с третьеразрядными - зато тамошними - писателями и поэтами... Знать, что такое День Благодарения, чем он отличается от Дня Независимости, и при чем тут индейка. И Хелоуин, непременно - Хелоуин!
Ну, и конечно же, сам концепт "духовности". Намертво вбитое в подкорку еще с XIX века, с момента появления первых литераторов-разночинцев, базовое заблуждение интеллигента: светская культура не просто относится к сфере духа - она и есть единственное воплощение этой сферы. Книжки, концерты, выставки... А что еще, если не "культура"? Неужели "опиум для народа"? Отсюда и это неосознаваемое хамство шестидесятников: "Мы же с Богом одно дело делаем - чего ж не поговорить на равных?"
"Если бы я был царь, я был бы больше, чем царь - я бы еще немножечко шил".