Образование и российская модернизация. Любые глобальные проекты ведут к провалу
О разнице тотального и социокультурного проектов развития в России...
Школа, вписанная в мироздание: Интервью с Анатолием Цирульниковым
Я начал задумываться над увиденным и прослеживать закономерности. Какие факторы обусловливают, что в этом месте школа должна быть такая, а в другом - другая? Почему некоторые школы жизнеспособны, а некоторые нет? Например, элементарная школа крестьянской грамоты просуществовала столетия. Земская школа - полвека, и дальше бы, видимо, существовала, если бы революции не случилось. А вот министерские образцовые училища, куда вкладывали и кадры, и материальную базу, - всё время рассыпались. Сделают - рассыплется. В чём дело?
Я занялся выявлением факторов, которые могут на это влиять. Что вы думаете? - я насчитал их двадцать групп, чуть ли не сотню! И что же получается: полуграмотные крестьяне, сумевшие сделать жизнеспособную школу, которая, кроме того, ещё и культуросообразная, укладосообразная… - все эти сто факторов на компьютере высчитали? Они собирались и выясняли: какой учитель им нужен, чему он должен учить… - и таким образом невольно выполняли аналитическую деятельность высшего уровня. То есть, делали то, чем сегодня занимаются целые научно-исследовательские учреждения - и то не могут определить, где школа будет действительно жизнеспособной и благодаря чему.
Вообще, основные типы ситуаций возникают как комбинация двух факторов: локальной культурно-исторической традиции (КИТ) и уровня современного социокультурного фона (СКФ) вокруг школы. Если и то, и другое, условно говоря, со знаком «плюс», это - культурный центр. Если традиции остались, а фон в минусе, - перед нами бывший очаг культуры. Таких ситуаций очень много.
Вот, например, оказываюсь я как-то в одном селе в Коми - и нахожу там в архиве при школьном музейчике летопись. Оказывается, они с 1671 года фиксировали все важные события, которые у них в селе происходили. «Упал метеорит», «Приехал учитель на нартах»... И в результате в 20-е годы XX века, как будто взрывом, из одного села вышли все основоположники коми культуры: драматурги, музыканты, писатели, авторы букварей для детей и взрослых, полярные исследователи, народные учителя… - все оттуда. То есть, культурно-историческая традиция бесспорно есть - до сих пор. А социокультурный фон вокруг такой: разваленный колхоз, по колено навоза, дыры в парме (это тайга на языке коми), собаковолки - такая помесь собак и волков, которая людей не боится...
Что делать в этой ситуации? Какие тут мыслимы стратегии? Можно, конечно, сохранять традиции. Но это тяжко, когда вокруг - культурная, духовная деградация. Значит, надо менять уровень фона. Но справиться с этим в одиночку школа не в силах. В таких случаях возникают особые проекты - сетевые, сферные - чтобы работать с фоном в целом.
А бывает ситуация обратная: традиции - никакой, а фон, по какой-то причине, - высокий. Это - ситуация ранней Америки, израильских киббуцев, переселения крестьян в Западную Сибирь во время столыпинской реформы. Вообще, ситуация переселенцев. В новообразующиеся посёлки приезжают люди, работают плечом к плечу, и у них внутри сообщества возникает community school. У неё - инновационные функции; она выступает в роли социокультурной склейки. Там свои стратегии и ходы.
Хуже всего, когда всё с минусом, - это социокультурная пустыня. 90 % ситуаций в России, в Украине - именно таковы: совершенная дыра. Тут обычно делали такой ход - это ещё в начале 70-х годов началось в Белгородской области: решили, что школа будет выполнять много функций одновременно - она будет и амбулаторией, и библиотекой… - и стали строить комплексы.
Мы проанализировали пятьдесят таких опытов за прошедшие годы. Да, дети там действительно много чему научились: рисованию, музыке… Эстетическое развитие - это хорошо, только вот тип ситуации не изменился. Было только три опыта, - два в Украине и один в России, когда тип ситуации удалось изменить. С помощью какой стратегии - вопрос каждый раз отдельный. В целом, ход заключался в том, что школа не становилась центром и комплексом, но складывалось некое сообщество, которое становилось образовательным. И вот оно и начинало менять тип ситуации.
Есть ситуации социокультурного разлома, - это особый случай. Я видел такое в Зеленчукском районе. Там - обсерватория, самая крупная в России. А в пяти километрах от неё - село Нижняя Ермоловка, в нём - сельская школа. Культурные уровни принципиально разные. Астрономам приходилось водить своих детей в эту сельскую школу, больше некуда было. И вот главный астроном мне говорит: я, конечно, не против, но мне не хочется, чтобы моя дочь склоняла «мышь» в мужском роде - «кого?» - «мыша», - у них там диалект такой. И что делать? Это же противостояние двух миров. В конце концов астрономы закупили стройматериалы и построили своим детям отдельную школу. Но сама-то ситуация разлома не изменилась.
Но то была ситуация локальная. А вот теперь у нас вся страна, вся система образования в социокультурном разломе: мы имеем школы дворовые и элитные. Это разлом совершенно очевидный.
Такие типы ситуаций возникают на разных уровнях: на уровне не только посёлков, но и районов, они ведь тоже разные. Например, в Якутии я увидел несколько типов районов. Один тип - культурно-исторический, инновационный. Там точно та же ситуация, что и в том селе в Коми, о котором я говорил, - культурно-педагогическое гнездо: из одного улуса вышли чуть ли не все основоположники якутской культуры. С другой стороны, там есть мощная инновационная сеть. В школе села Хара-Алдан и других поселках возникают уникальные проекты и вырабатываются стратегии развития для районов такого типа.
Другой тип районов - бывшие промзоны. Это Верхоянск, ГУЛАГ, остановленные советские оловянные и прочие производства. Когда тамошний начальник образования пригласил нас для обследования своего района, - а я руковожу программой социокультурной модернизации образования в Якутии и в ряде других регионов, - он сказал мне: «Я ничего не могу сделать: в этом райцентре, в Батагае, висит дух ГУЛАГа». Я сам видел, что он висит. - Мы проехались по всему району - это полюс холода, - по разным его точкам. И нашли такие места: малочисленный город Верхоянск, деревня Столбы, село Адыачи, ещё некоторые, - которые в культурно-историческом, в экономико-географическом и даже социально-экономическом смысле способны стать благоприятными для развития. И тогда сделали следующее: оставили в райцентре чисто административные, информационные функции, а в выбранные точки перенесли функции социокультурные - создали микросоциокультурные центры.
Они стали там делать многое. Провели по нашим методикам анализ своих социокультурных ситуаций, вышли на ключевые образовательные проблемы, на стратегии развития, сделали разные проекты, не только связанные с культурой, с музеями, - они с помощью образования стали решать проблемы жизни вокруг.
Вообще, все наши проекты связаны с тем, что образование пытается решить жизненные проблемы сообщества. Например, Баяга, обычное вроде село в срединной Якутии, в тайге, с обычной образовательной школой. Там создали ещё и школы народных мастеров. Слой народных мастеров на Севере, в частности, в Якутии, - очень плотный: в некоторых населённых пунктах до 50 % населения собственными руками делает что-то творческое, практическое. Когда скоординировали деятельность обычной школы и школы народных мастеров, постепенно стали возникать рабочие места. Маленькая гостиничка, маленькая служба такси - там, где дорога есть; центр прикладных ремёсел… - так стала складываться нормальная социальная инфраструктура деревни. И всё это было сделано за счёт образования.
А вот ситуация в Оленёкском эвенкийском национальном районе: четыре населённых пункта, расстояние между ними - от трёхсот до шестисот километров. Джек-лондоновское белое безмолвие. Местная культура умирает. Мы стали думать вместе с местными жителями, что делать. Начали с проблемы языка. Язык умирал настолько, что уже не существовали старинные игры и игрушки - оставалась только память о них. Воспитатели детского сада начали ездить по стойбищам, собирать остатки этих игрушек, записывать старинные игры. А это же язык! Сначала записывали, потом стали модернизировать - и возник центр возрождения национальной культуры. То есть, эвенки сделали у себя то же, что израильтяне после 1948 года, когда возникло государство Израиль, и туда приехали люди из ста стран. Одни писали справа налево, другие - слева направо, у одних пейсы, у других тюбетейка… И первый закон там был принят не о политике, не об экономике, - а о всеобщем дошкольном образовании, который интегрировал людей в это общество.
В другом месте, на базе золотодобывающей экспедиции, создали дуальное обучение, соединяющее теорию с практикой. А ещё в одном месте в Якутии умирало животноводство, - якуты обычно коневоды, и вот как раз коневодство умирало. Оленеводы-эвенки помогли, и в этом поселке создали аграрную школу. А ещё в одном населенном пункте соединили кочевую школу со стационарной. Дети же хотят быть с родителями, а родители с детьми. Если отправлять детей в интернаты - это будет означать, в конечном счёте, гибель местного сообщества, если оставлять их на стойбище - не получится полноценного образования. И поэтому соединили элементы разных типов обучения.
А затем объединили разные сады, школы в сеть, и возник проект муниципальной системы образования как средства социально-экономического развития района.
Не так давно в ряд районов Срединной Якутии пришла железная дорога. С этим связаны не только преимущества, как привычно думать, но и риски: миграция, болезни… Когда дорога ещё только строилась, мы провели экспедицию, чтобы понять, какие преимущества можно усилить с помощью образования и какие риски с его помощью - смягчить. Стали запускать навстречу этой дороге целую серию культурно-образовательных проектов. В Мегино-Кангаласском улусе вдоль железной дороги появилась сеть политехнических школ; возник проект для молодых учителей, проект по межконфессиональному взаимодействию - они его назвали «проектом дружбы», потому что в эти места стали приезжать новые люди - года за четыре население райцентра должно было увеличиться в 2-3 раза. Это означает резкую смену образа жизни, слом уклада… Причём до этого райцентр был в старинном селе месте с давними традициями, а теперь он перемещался в поселок на семи ветрах. И наши проекты стали работать на изменение ситуации.
С начала этой работы прошло пять-семь лет. Сейчас по её итогам готовится книжка, написанная совместно учителями и детьми (а я написал предисловие). Там, кстати, есть целый блок статей, посвящённых чтению. Для них всё, что они делали в рамках разных своих проектов, было по существу гуманитарной задачей. Речь же шла о том, что мог разрушиться уклад, могли погибнуть традиции, - притом не только в райцентре, но и в сёлах, в деревнях. Надо было искать способы сохранить свой образ жизни - не отказываясь от модернизационных задач. Они же совершенно не собираются оставаться в патриархальной ситуации. Они у себя на уроках используют много интересных современных наработок, в том числе американских, например, так называемые «карты ума» - intellectual maps… Но при этом они понимают, что если погибнет их культурная почва, которая держала их всегда, - всё, будет катастрофа. В такой ситуации чтение - на русском, якутском, английском, на каком угодно, в том числе и художественных произведений - это задача, тесно связанная с тем, что они пытаются сделать, с их жизненными проблемами.
Вот ещё о чтении. Одна из последних поездок была вдоль Северного Ледовитого Океана, на «Буранах», на нартах, при температуре - 65º. И первым посёлком, куда мы приехали, было Русское Устье. Предки его жителей в своё время убежали от Ивана Грозного, предположительно, из Новгорода и Поморья, но вообще версий много. Бежали в Америку, а в результате часть осталась у океана. И поскольку русскоязычной среды вокруг, естественно, не было, - там жили и теперь живут эвены, юкагиры… - потомки этих беглецов до сих пор сохраняют в своей речи вкрапления языка XVI века. Когда мы добрались в Русское Устье, мы прожили там несколько дней. Я пытался зафиксировать день ребёнка (разных детей) - что они делают. Получается так: эти ребята играют в компьютерные игры не более двух-трёх часов в день. Компьютеры у них есть, с этим всё нормально. А кроме того, у них там, вы не поверите, - очень хорошая библиотека. И ещё бабушка Варвара, местная сказочница. И дети читают! А кроме того, они с отцами ездят на рыбалку, - там родовая община, такая же, как в XVI веке, - при мне вытаскивали гигантскую рыбу, нельму… Дети не хуже взрослых видят, что рушатся берега, что в райцентре - овраги, куда могут проваливаться дома, понимают, что по Индигирке может село в Ледовитый океан унести…. Это их реальные проблемы. Поэтому наши проекты там возникали от запросов детей. Дети сами подсказывали, что делать: предлагали проекты, связанные с укреплением берегов, с подключением науки... И да, для понимания связанных с этим проблем они читали книги!
Вообще, я бы обратил внимание на то, что та модернизация, которая происходит сейчас, - она же чисто технократическая, совершенно не принимающая во внимание местную жизнь. Но это губительно. Есть замечательный пример из истории немецкого лесоводства, я как-то об этом писал.
В конце XVIII - начале XIX века немцы решили получить в лесоводстве прибыль. Думали, на чём, и поняли, что лучше всего - на норвежской ёлке. Там, где она росла - в Пруссии - её оставили, а там, где росли другие деревья, они эти деревья, кусты, всё, что можно. убрали и высадили в ровном порядке, как солдат, норвежскую ёлку. А вокруг ничего не осталось. Первая генерация леса дала отличные результаты. Замечательно, и управлять легко, леснику не надо даже в лес ехать, он просто из конторы за всем наблюдает, по квадратам… А во второй генерации начались недоразумения. Во-первых, поскольку убрали сухой вал, кустарник, - слой почвы начал утончаться и обедняться. Во-вторых, когда лес состоял из деревьев разного возраста, бурелом одни деревья валил, а другие оставались. Когда деревья были, как в обычном лесу, разных видов, то эпидемии насекомых одни виды деревьев точили, а другие оставались жить. А в этом научном лесу гибло всё и сразу. Тогда в немецком языке появилось выражение, которое можно перевести как «смерть леса». И вот сейчас такое государственное упрощение происходит в самых разных областях.
Ещё пример: когда строили новую бразильскую столицу, город Бразилиа, её построили по проекту Ле Корбюзье с абсолютно прямыми улицами и чётко разграниченными зонами: здесь ты работаешь, здесь живёшь, в центре - министерства. Всё было отлично. Правда, жить в таком городе никому не хотелось. И тогда те, кто жить там всё-таки хотел, вокруг этого правильного города стали строить неправильный. С кривыми улицами. Тут люди живут, катают коляски с детьми, тут же они едят, тут же у них работа… И началась жизнь! Управленцы всё норовят упрощать это дело. А оно не получается.
Почему я занимаюсь локальными проектами? - Потому, что любые глобальные проекты ведут к провалу. Это крайне важно.
Есть четыре фактора, комбинация которых приводит к катастрофе. Первый - государственное упрощение. Второй - неуёмная вера в научно-технический прогресс и в возможность некоего социального проекта для всех сразу. Это всё утопии, ничего страшного в них не было бы, если бы не влезал третий фактор -тоталитарное государство, использующее свои ресурсы для того, чтобы эту сказку сделать былью. И четвёртый - пассивное общество, или отсутствие общества гражданского, которое позволяет этому государству это всё осуществить.
Если всё это спроецировать на образование, получится именно катастрофа. У нас сейчас произошло простое разделение школ на элитные и дворовые и создание научно-образовательного обеспечения военного комплекса по типу старых Бауманского, Физтеха (и это еще не самое худшее из того, что делается)…
Ещё одна важная характеристика российской модернизации - то, что она всегда - догоняющая. Она ещё начиная с Петра такой была. Всегда стремились получить во-первых, военные технологии, во-вторых, уровень комфорта для элиты. Отсюда - элитные и дворовые школы. А если ещё добавить все эти ЕГЭ, реструктуризацию (и слово-то не выговоришь, заменили «оптимизацией», хрен редьки не слаще), - то есть закрытие маленьких школ и сливание их в громадные конгломераты... Когда я слышу слово «комплекс», я его понимаю исключительно как «свиноводческий». Словом, это всё - типично технократическая модернизация, ведущая, как правило, к краху.
А вот в случае социокультурного подхода всё наоборот. То, что второстепенно для управленцев, для политиков: всякие региональные особенности, местные опыты… - здесь оказывается основным. Социокультурное измерение оказывается не дополнительным, а фундаментальным, тем основанием, которое задаёт характеристику образовательных процессов. Опора на местный опыт, самоорганизация и саморазвитие ведут к сложности и разнообразию. И, наконец, очень важная характеристика, - образование как инструмент решения жизненных проблем местных сообществ. Для меня успешен тот проект, который всё это делает. А если говорить о человеке, который образовывается проектом, то удача проекта - это человек, который начинает решать жизненные проблемы. И решает их.
Мы разработали инструментарий, гуманитарные технологии, метод анализа социокультурной ситуации, технологии социокультурного проектирования, образовательной сети, образовательной экспедиции. У нас в Якутии уже 14 лет идёт образовательная ярмарка, которая даже там собирает 2-3 тысячи человек, и уже из других регионов стали приезжать участники. Благодаря этой технологии презентации и развития образования были приняты законы, которых ещё нет на общероссийском уровне: о государственной поддержке образовательных учреждений в сельской местности, об общественно-государственном управлении... А еще раньше - законы о правах ребенка, об учителе. На одном из учительских съездов - там они, в отличие от Москвы, происходят каждые 4 года, - приняли концепцию социокультурной модернизации как государственной. Там был глава республики, всё правительство, промышленники, деятели культуры… Сейчас начинают запускать первые экспедиции и проектные семинары: в Амурской области, в Магадане, на Чукотке, в Забайкалье, в Красноярском крае… Начинаем работать и ближе к Москве: в Новгороде и области, отчасти в Карелии; возможно, будет проект, связанный с Северо-Западом России.
На образование, на школу можно же смотреть по-разному. Есть обычная точка зрения, когда смотришь через методики, режим, предметы… - а меня всегда гораздо больше интересовало то, что вписано в реальность: во двор, в городок, в село, в мироздание... Ландшафты, люди, ситуации, события, исторические традиции... - вот эта реальность меня всегда и интересовала. Для получения образования она оказывалась очень существенной. Поэтому одна из моих книг, вводная к серии «Неопознанная педагогика», так и называется: «В учениках у реальности».
Школа, вписанная в мироздание: Интервью с Анатолием Цирульниковым
Я начал задумываться над увиденным и прослеживать закономерности. Какие факторы обусловливают, что в этом месте школа должна быть такая, а в другом - другая? Почему некоторые школы жизнеспособны, а некоторые нет? Например, элементарная школа крестьянской грамоты просуществовала столетия. Земская школа - полвека, и дальше бы, видимо, существовала, если бы революции не случилось. А вот министерские образцовые училища, куда вкладывали и кадры, и материальную базу, - всё время рассыпались. Сделают - рассыплется. В чём дело?
Я занялся выявлением факторов, которые могут на это влиять. Что вы думаете? - я насчитал их двадцать групп, чуть ли не сотню! И что же получается: полуграмотные крестьяне, сумевшие сделать жизнеспособную школу, которая, кроме того, ещё и культуросообразная, укладосообразная… - все эти сто факторов на компьютере высчитали? Они собирались и выясняли: какой учитель им нужен, чему он должен учить… - и таким образом невольно выполняли аналитическую деятельность высшего уровня. То есть, делали то, чем сегодня занимаются целые научно-исследовательские учреждения - и то не могут определить, где школа будет действительно жизнеспособной и благодаря чему.
Вообще, основные типы ситуаций возникают как комбинация двух факторов: локальной культурно-исторической традиции (КИТ) и уровня современного социокультурного фона (СКФ) вокруг школы. Если и то, и другое, условно говоря, со знаком «плюс», это - культурный центр. Если традиции остались, а фон в минусе, - перед нами бывший очаг культуры. Таких ситуаций очень много.
Вот, например, оказываюсь я как-то в одном селе в Коми - и нахожу там в архиве при школьном музейчике летопись. Оказывается, они с 1671 года фиксировали все важные события, которые у них в селе происходили. «Упал метеорит», «Приехал учитель на нартах»... И в результате в 20-е годы XX века, как будто взрывом, из одного села вышли все основоположники коми культуры: драматурги, музыканты, писатели, авторы букварей для детей и взрослых, полярные исследователи, народные учителя… - все оттуда. То есть, культурно-историческая традиция бесспорно есть - до сих пор. А социокультурный фон вокруг такой: разваленный колхоз, по колено навоза, дыры в парме (это тайга на языке коми), собаковолки - такая помесь собак и волков, которая людей не боится...
Что делать в этой ситуации? Какие тут мыслимы стратегии? Можно, конечно, сохранять традиции. Но это тяжко, когда вокруг - культурная, духовная деградация. Значит, надо менять уровень фона. Но справиться с этим в одиночку школа не в силах. В таких случаях возникают особые проекты - сетевые, сферные - чтобы работать с фоном в целом.
А бывает ситуация обратная: традиции - никакой, а фон, по какой-то причине, - высокий. Это - ситуация ранней Америки, израильских киббуцев, переселения крестьян в Западную Сибирь во время столыпинской реформы. Вообще, ситуация переселенцев. В новообразующиеся посёлки приезжают люди, работают плечом к плечу, и у них внутри сообщества возникает community school. У неё - инновационные функции; она выступает в роли социокультурной склейки. Там свои стратегии и ходы.
Хуже всего, когда всё с минусом, - это социокультурная пустыня. 90 % ситуаций в России, в Украине - именно таковы: совершенная дыра. Тут обычно делали такой ход - это ещё в начале 70-х годов началось в Белгородской области: решили, что школа будет выполнять много функций одновременно - она будет и амбулаторией, и библиотекой… - и стали строить комплексы.
Мы проанализировали пятьдесят таких опытов за прошедшие годы. Да, дети там действительно много чему научились: рисованию, музыке… Эстетическое развитие - это хорошо, только вот тип ситуации не изменился. Было только три опыта, - два в Украине и один в России, когда тип ситуации удалось изменить. С помощью какой стратегии - вопрос каждый раз отдельный. В целом, ход заключался в том, что школа не становилась центром и комплексом, но складывалось некое сообщество, которое становилось образовательным. И вот оно и начинало менять тип ситуации.
Есть ситуации социокультурного разлома, - это особый случай. Я видел такое в Зеленчукском районе. Там - обсерватория, самая крупная в России. А в пяти километрах от неё - село Нижняя Ермоловка, в нём - сельская школа. Культурные уровни принципиально разные. Астрономам приходилось водить своих детей в эту сельскую школу, больше некуда было. И вот главный астроном мне говорит: я, конечно, не против, но мне не хочется, чтобы моя дочь склоняла «мышь» в мужском роде - «кого?» - «мыша», - у них там диалект такой. И что делать? Это же противостояние двух миров. В конце концов астрономы закупили стройматериалы и построили своим детям отдельную школу. Но сама-то ситуация разлома не изменилась.
Но то была ситуация локальная. А вот теперь у нас вся страна, вся система образования в социокультурном разломе: мы имеем школы дворовые и элитные. Это разлом совершенно очевидный.
Такие типы ситуаций возникают на разных уровнях: на уровне не только посёлков, но и районов, они ведь тоже разные. Например, в Якутии я увидел несколько типов районов. Один тип - культурно-исторический, инновационный. Там точно та же ситуация, что и в том селе в Коми, о котором я говорил, - культурно-педагогическое гнездо: из одного улуса вышли чуть ли не все основоположники якутской культуры. С другой стороны, там есть мощная инновационная сеть. В школе села Хара-Алдан и других поселках возникают уникальные проекты и вырабатываются стратегии развития для районов такого типа.
Другой тип районов - бывшие промзоны. Это Верхоянск, ГУЛАГ, остановленные советские оловянные и прочие производства. Когда тамошний начальник образования пригласил нас для обследования своего района, - а я руковожу программой социокультурной модернизации образования в Якутии и в ряде других регионов, - он сказал мне: «Я ничего не могу сделать: в этом райцентре, в Батагае, висит дух ГУЛАГа». Я сам видел, что он висит. - Мы проехались по всему району - это полюс холода, - по разным его точкам. И нашли такие места: малочисленный город Верхоянск, деревня Столбы, село Адыачи, ещё некоторые, - которые в культурно-историческом, в экономико-географическом и даже социально-экономическом смысле способны стать благоприятными для развития. И тогда сделали следующее: оставили в райцентре чисто административные, информационные функции, а в выбранные точки перенесли функции социокультурные - создали микросоциокультурные центры.
Они стали там делать многое. Провели по нашим методикам анализ своих социокультурных ситуаций, вышли на ключевые образовательные проблемы, на стратегии развития, сделали разные проекты, не только связанные с культурой, с музеями, - они с помощью образования стали решать проблемы жизни вокруг.
Вообще, все наши проекты связаны с тем, что образование пытается решить жизненные проблемы сообщества. Например, Баяга, обычное вроде село в срединной Якутии, в тайге, с обычной образовательной школой. Там создали ещё и школы народных мастеров. Слой народных мастеров на Севере, в частности, в Якутии, - очень плотный: в некоторых населённых пунктах до 50 % населения собственными руками делает что-то творческое, практическое. Когда скоординировали деятельность обычной школы и школы народных мастеров, постепенно стали возникать рабочие места. Маленькая гостиничка, маленькая служба такси - там, где дорога есть; центр прикладных ремёсел… - так стала складываться нормальная социальная инфраструктура деревни. И всё это было сделано за счёт образования.
А вот ситуация в Оленёкском эвенкийском национальном районе: четыре населённых пункта, расстояние между ними - от трёхсот до шестисот километров. Джек-лондоновское белое безмолвие. Местная культура умирает. Мы стали думать вместе с местными жителями, что делать. Начали с проблемы языка. Язык умирал настолько, что уже не существовали старинные игры и игрушки - оставалась только память о них. Воспитатели детского сада начали ездить по стойбищам, собирать остатки этих игрушек, записывать старинные игры. А это же язык! Сначала записывали, потом стали модернизировать - и возник центр возрождения национальной культуры. То есть, эвенки сделали у себя то же, что израильтяне после 1948 года, когда возникло государство Израиль, и туда приехали люди из ста стран. Одни писали справа налево, другие - слева направо, у одних пейсы, у других тюбетейка… И первый закон там был принят не о политике, не об экономике, - а о всеобщем дошкольном образовании, который интегрировал людей в это общество.
В другом месте, на базе золотодобывающей экспедиции, создали дуальное обучение, соединяющее теорию с практикой. А ещё в одном месте в Якутии умирало животноводство, - якуты обычно коневоды, и вот как раз коневодство умирало. Оленеводы-эвенки помогли, и в этом поселке создали аграрную школу. А ещё в одном населенном пункте соединили кочевую школу со стационарной. Дети же хотят быть с родителями, а родители с детьми. Если отправлять детей в интернаты - это будет означать, в конечном счёте, гибель местного сообщества, если оставлять их на стойбище - не получится полноценного образования. И поэтому соединили элементы разных типов обучения.
А затем объединили разные сады, школы в сеть, и возник проект муниципальной системы образования как средства социально-экономического развития района.
Не так давно в ряд районов Срединной Якутии пришла железная дорога. С этим связаны не только преимущества, как привычно думать, но и риски: миграция, болезни… Когда дорога ещё только строилась, мы провели экспедицию, чтобы понять, какие преимущества можно усилить с помощью образования и какие риски с его помощью - смягчить. Стали запускать навстречу этой дороге целую серию культурно-образовательных проектов. В Мегино-Кангаласском улусе вдоль железной дороги появилась сеть политехнических школ; возник проект для молодых учителей, проект по межконфессиональному взаимодействию - они его назвали «проектом дружбы», потому что в эти места стали приезжать новые люди - года за четыре население райцентра должно было увеличиться в 2-3 раза. Это означает резкую смену образа жизни, слом уклада… Причём до этого райцентр был в старинном селе месте с давними традициями, а теперь он перемещался в поселок на семи ветрах. И наши проекты стали работать на изменение ситуации.
С начала этой работы прошло пять-семь лет. Сейчас по её итогам готовится книжка, написанная совместно учителями и детьми (а я написал предисловие). Там, кстати, есть целый блок статей, посвящённых чтению. Для них всё, что они делали в рамках разных своих проектов, было по существу гуманитарной задачей. Речь же шла о том, что мог разрушиться уклад, могли погибнуть традиции, - притом не только в райцентре, но и в сёлах, в деревнях. Надо было искать способы сохранить свой образ жизни - не отказываясь от модернизационных задач. Они же совершенно не собираются оставаться в патриархальной ситуации. Они у себя на уроках используют много интересных современных наработок, в том числе американских, например, так называемые «карты ума» - intellectual maps… Но при этом они понимают, что если погибнет их культурная почва, которая держала их всегда, - всё, будет катастрофа. В такой ситуации чтение - на русском, якутском, английском, на каком угодно, в том числе и художественных произведений - это задача, тесно связанная с тем, что они пытаются сделать, с их жизненными проблемами.
Вот ещё о чтении. Одна из последних поездок была вдоль Северного Ледовитого Океана, на «Буранах», на нартах, при температуре - 65º. И первым посёлком, куда мы приехали, было Русское Устье. Предки его жителей в своё время убежали от Ивана Грозного, предположительно, из Новгорода и Поморья, но вообще версий много. Бежали в Америку, а в результате часть осталась у океана. И поскольку русскоязычной среды вокруг, естественно, не было, - там жили и теперь живут эвены, юкагиры… - потомки этих беглецов до сих пор сохраняют в своей речи вкрапления языка XVI века. Когда мы добрались в Русское Устье, мы прожили там несколько дней. Я пытался зафиксировать день ребёнка (разных детей) - что они делают. Получается так: эти ребята играют в компьютерные игры не более двух-трёх часов в день. Компьютеры у них есть, с этим всё нормально. А кроме того, у них там, вы не поверите, - очень хорошая библиотека. И ещё бабушка Варвара, местная сказочница. И дети читают! А кроме того, они с отцами ездят на рыбалку, - там родовая община, такая же, как в XVI веке, - при мне вытаскивали гигантскую рыбу, нельму… Дети не хуже взрослых видят, что рушатся берега, что в райцентре - овраги, куда могут проваливаться дома, понимают, что по Индигирке может село в Ледовитый океан унести…. Это их реальные проблемы. Поэтому наши проекты там возникали от запросов детей. Дети сами подсказывали, что делать: предлагали проекты, связанные с укреплением берегов, с подключением науки... И да, для понимания связанных с этим проблем они читали книги!
Вообще, я бы обратил внимание на то, что та модернизация, которая происходит сейчас, - она же чисто технократическая, совершенно не принимающая во внимание местную жизнь. Но это губительно. Есть замечательный пример из истории немецкого лесоводства, я как-то об этом писал.
В конце XVIII - начале XIX века немцы решили получить в лесоводстве прибыль. Думали, на чём, и поняли, что лучше всего - на норвежской ёлке. Там, где она росла - в Пруссии - её оставили, а там, где росли другие деревья, они эти деревья, кусты, всё, что можно. убрали и высадили в ровном порядке, как солдат, норвежскую ёлку. А вокруг ничего не осталось. Первая генерация леса дала отличные результаты. Замечательно, и управлять легко, леснику не надо даже в лес ехать, он просто из конторы за всем наблюдает, по квадратам… А во второй генерации начались недоразумения. Во-первых, поскольку убрали сухой вал, кустарник, - слой почвы начал утончаться и обедняться. Во-вторых, когда лес состоял из деревьев разного возраста, бурелом одни деревья валил, а другие оставались. Когда деревья были, как в обычном лесу, разных видов, то эпидемии насекомых одни виды деревьев точили, а другие оставались жить. А в этом научном лесу гибло всё и сразу. Тогда в немецком языке появилось выражение, которое можно перевести как «смерть леса». И вот сейчас такое государственное упрощение происходит в самых разных областях.
Ещё пример: когда строили новую бразильскую столицу, город Бразилиа, её построили по проекту Ле Корбюзье с абсолютно прямыми улицами и чётко разграниченными зонами: здесь ты работаешь, здесь живёшь, в центре - министерства. Всё было отлично. Правда, жить в таком городе никому не хотелось. И тогда те, кто жить там всё-таки хотел, вокруг этого правильного города стали строить неправильный. С кривыми улицами. Тут люди живут, катают коляски с детьми, тут же они едят, тут же у них работа… И началась жизнь! Управленцы всё норовят упрощать это дело. А оно не получается.
Почему я занимаюсь локальными проектами? - Потому, что любые глобальные проекты ведут к провалу. Это крайне важно.
Есть четыре фактора, комбинация которых приводит к катастрофе. Первый - государственное упрощение. Второй - неуёмная вера в научно-технический прогресс и в возможность некоего социального проекта для всех сразу. Это всё утопии, ничего страшного в них не было бы, если бы не влезал третий фактор -тоталитарное государство, использующее свои ресурсы для того, чтобы эту сказку сделать былью. И четвёртый - пассивное общество, или отсутствие общества гражданского, которое позволяет этому государству это всё осуществить.
Если всё это спроецировать на образование, получится именно катастрофа. У нас сейчас произошло простое разделение школ на элитные и дворовые и создание научно-образовательного обеспечения военного комплекса по типу старых Бауманского, Физтеха (и это еще не самое худшее из того, что делается)…
Ещё одна важная характеристика российской модернизации - то, что она всегда - догоняющая. Она ещё начиная с Петра такой была. Всегда стремились получить во-первых, военные технологии, во-вторых, уровень комфорта для элиты. Отсюда - элитные и дворовые школы. А если ещё добавить все эти ЕГЭ, реструктуризацию (и слово-то не выговоришь, заменили «оптимизацией», хрен редьки не слаще), - то есть закрытие маленьких школ и сливание их в громадные конгломераты... Когда я слышу слово «комплекс», я его понимаю исключительно как «свиноводческий». Словом, это всё - типично технократическая модернизация, ведущая, как правило, к краху.
А вот в случае социокультурного подхода всё наоборот. То, что второстепенно для управленцев, для политиков: всякие региональные особенности, местные опыты… - здесь оказывается основным. Социокультурное измерение оказывается не дополнительным, а фундаментальным, тем основанием, которое задаёт характеристику образовательных процессов. Опора на местный опыт, самоорганизация и саморазвитие ведут к сложности и разнообразию. И, наконец, очень важная характеристика, - образование как инструмент решения жизненных проблем местных сообществ. Для меня успешен тот проект, который всё это делает. А если говорить о человеке, который образовывается проектом, то удача проекта - это человек, который начинает решать жизненные проблемы. И решает их.
Мы разработали инструментарий, гуманитарные технологии, метод анализа социокультурной ситуации, технологии социокультурного проектирования, образовательной сети, образовательной экспедиции. У нас в Якутии уже 14 лет идёт образовательная ярмарка, которая даже там собирает 2-3 тысячи человек, и уже из других регионов стали приезжать участники. Благодаря этой технологии презентации и развития образования были приняты законы, которых ещё нет на общероссийском уровне: о государственной поддержке образовательных учреждений в сельской местности, об общественно-государственном управлении... А еще раньше - законы о правах ребенка, об учителе. На одном из учительских съездов - там они, в отличие от Москвы, происходят каждые 4 года, - приняли концепцию социокультурной модернизации как государственной. Там был глава республики, всё правительство, промышленники, деятели культуры… Сейчас начинают запускать первые экспедиции и проектные семинары: в Амурской области, в Магадане, на Чукотке, в Забайкалье, в Красноярском крае… Начинаем работать и ближе к Москве: в Новгороде и области, отчасти в Карелии; возможно, будет проект, связанный с Северо-Западом России.
На образование, на школу можно же смотреть по-разному. Есть обычная точка зрения, когда смотришь через методики, режим, предметы… - а меня всегда гораздо больше интересовало то, что вписано в реальность: во двор, в городок, в село, в мироздание... Ландшафты, люди, ситуации, события, исторические традиции... - вот эта реальность меня всегда и интересовала. Для получения образования она оказывалась очень существенной. Поэтому одна из моих книг, вводная к серии «Неопознанная педагогика», так и называется: «В учениках у реальности».