Мерцающий мир опирается на неразрушимую улыбку
Сначала я прочитал об этом в каббалистической литературе. Трактат утверждал, что Вселенная каждый миг разрушается и исчезает, а потом воссоздается заново. Потом познакомился с буддийским понятием «кшана» - кратчайшим отрезком времени, на протяжении которого мир существует для того, чтобы по окончании этого микро-периода снова разрушиться и вновь восстановиться уже немного другим (в зависимости от действия коллективной кармы). Обе концепции (а вернее сказать - откровения) утверждали мерцающую природу материи: звезды, ручья, человеческого тела, холма, дерева. Все эти «вещи» существовали и не существовали, можно сказать, одновременно. И если взглянуть на это свойство мира, то следует признать, что оно не менее прекрасно, чем сами пульсирующие деревья и звезды.
Когда Ницше писал о Вечном возвращении, как о каком-то фантастическом откровении, он вероятно ощущал связь макро пульсаций и микроколебаний - от года Сатурна до кшаны. Суть универсализма этого наблюдения заключалась в том, что жизнь, не поддержанная своим исчезновением, собственно не является Жизнью. В природе жизни заложено ее отсутствие. И чем сильнее осознано отсутствие жизни, тем мощнее и ярче переживается ее присутствие. Ведь не важно, на какой частоте происходит исчезновение и возобновление, - на частоте кальпы, Мирового года, частоте года солнечного, суток, вдоха-выдоха, биения сердца или кшаны. Все они объединены одним и тем же свойством - вечным возобновлением, а точнее говоря - встроенностью небытия в бытие.
И на вопрос Гамлета «быть или не быт», существует достаточно парадоксальный ответ - и то, и другое. И быть, и не быть - одновременно, причем, чем ярче осознан будет миг «пропадания» бытия, тем невероятно прекрасней будет миг его существования. Еще точнее говоря - интенсивное переживание одновременности бытия и небытия - и дает в результате переживание жизни как чуда. Тынянов пишет о том, что в строчке эротического сонета Пушкина «торопит миг последний содроганий», отсылающей к французскому источнику, автор замечает, что эйфория сексуального удовлетворения характеризуется теми же свойствами, что и смерть - последними содроганиями. Так, принято говорить об умирании, но здесь речь идет о процессе, вызывающем как раз новую жизнь. Одно встроено в другое. И с чем большей интенсивностью эта встроенность переживается, тем невероятней чудо, совершающееся с тобой.
Невероятное переживание жизни, жизненности происходит как раз у тех авторов, которые боятся ( а тем самым утверждают существование) смерти. Огромная, «звериная» жизненность романов Толстого, начиная с «Казаков» во многом обусловлена арзамасским откровением автора, после которого он прятал от себя подальше ружье и веревку, чтобы от страха перед смертью не покончить с собой, не откладывая.
ТО, что мы есть и нас нет в одно и тоже время, - можно рассматривать как проклятье. И тогда это будет реализовано в жизненном сюжете как проклятье. Но есть и другая версия. Если заполнить ров небытия улыбкой, то качество вашей жизни и жизни вселенной начинает расти. То же самое, если вы заполняете этот «ров» любовью и состраданием. Я сейчас говорю о необусловленной любви, необусловленной (бескорыстной) улыбке и бескорыстном сострадании. Дело в том, что они не мерцают. Они иной природы. Их не-мерцание как раз и заполняет ров мерцающей вселенной и выправляет «вывихнутый сустав» творения.
Мерцающий мир опирается на неразрушимую улыбку. В этом случае он становится, действительно гениальным. Об этом знали Моцарт и Пушкин. Об этом говорит дзенский хохот. Но наличие сострадания и любви - немерцающих «вещей» духовного мира это и есть - этика. Поэтому внеэтическое искусство, поэзия, в том числе, всегда будет радужным мазутным пятном на волне океана, завораживающим иллюзионистской игрой и услаждающим глаз, но кратковременным и не имеющем «внутренней тяги», океанической поддержки глубины, за яркостью пятна вовсе незаметной.
Традиционно я говорю о поэзии. Сейчас она играет всеми цветами радуги. Но во многом это объясняется инфантилизмом современной культуры, утратившей океаническое измерение и наслаждающейся радостью урока, который можно прогулять. Выплеск эмоций прогульщика в детстве всегда приводил меня к ярким эмоциям и переживаниям, но все они были лишены жизненности, к которой вел совсем другой путь.
Этика - это крылья, позволяющие удержаться в восходящем потоке жизни.
Поэзия, лишенная этики, не способна ни к жизни, ни к смерти, а самое главное, к их преодолению в неназываемом - в том, к чему она в силу своей природы предназначена.
Андрей Тавров