"Русская классическая литература устроена как таблица Менделеева: кое-какие клетки в ней расписаны заранее, на будущее, - еще прежде, чем открыт химический элемент и родился очерченный ими поэт или писатель. На примере Бродского это особенно ярко видно.
Да, он в стихах и впрямь порой поднимается до гениальности, и афористичен как писатель-просветитель XVIII века… Но так же важно для его «мифа» и то, что он первый среди русских поэтов смог построить впечатляющую литературную карьеру. Не сгнил в безымянной яме ГУЛАГа, не повесился, не пал от рук убийцы… И даже Нобелевка Пастернака их не уравнивает. Тот карьеры всё-таки не строил - весь ушел в мысль, в творчество, ухаживал за садом в своём Переделкино, сомневался и терзался, скользил между Сциллой и Харибдой - в отношениях с любимыми, с советской реальностью… Да и премия была за прозу - не за стихи.
А так, чтобы упереться и штурмовать литературную вершину как альпинист-высокогорец или профессиональный спортсмен, - такого в русской классике раньше не было. Наоборот: слишком многое определял культ «маленького человека», жертва за народ, неотменяемость страданий и предельная экзистенциальная серьёзность. А Наполеон считался фигурой почти комической - с лёгкой руки Пушкина («мы все глядим в Наполеоны…»).
Так много было брошено на одну чашу весов, что другая непременно должна была потребовать свою долю. Русская литература слишком универсальна по замыслу, в ней есть запрос на «вселенскость», метко названную Достоевским - «всемирной отзывчивостью». И путь Бродского на её карте прочерчен по определению - как альтернатива всем поэтическим жертвам и страданиям, как оправдание индивидуализма".
ДАЛЕЕ...