Я таки рад этому писателю в своём журнале...
Вкусный отрывок из поста gilliland
Некий Моисей Кенис содержал хедер. И устраивал там по праздникам молитвенные собрания "с целью извлечения доходов". Любому ясно, что эта временная молельня немного всё же мешала стационарной синагоге, расположенной неподалёку, в двух-трёх неспешных шагах, в которую ходили ломовые портовые извозчики. К Моисею Кенису стали приходить молчалиые и недобрые люди из фундаментальной синагоги, вытирая пот с накатных в три щедрые складки шей страшными по себе руками. И люди стали неоднократно спрашивать у Моисея вопросы за дальнейшее, на которые неудобно отвечать, имея во рту немного последних зубов и бьющееся о рёбра сердце.
Вы, я, вон тот и тот, мы бы, конечно, сдались. Мы играли бы на верандах в саду полечки и старались забыть библейский ужас давидов. Мы бы не стали лишний раз упоминать про осаду Моссады и занялись бы совсем другим делом подальше.
Но Кенис был из Бессарабии, а тамошние евреи слывут среди румын очень упрямыми и жестокими людьми, не могущими сразу различить, где у них тихо спрашивают, а где убивают просто на дому.
Моисей Кенис одним добрым утром вышел на улицу, держась руками за ароматный воздух, за Кениса держалась вся его семья и плакала. А Кенис повесил на своём хедере вывеску "Здесь молятся за царя!".
Пришедшие к Моисею в предпоследний уже раз беспокойные люди, занесли было ноги вперёд, но прочитав вывеску, не опуская ног, развернулись в противоположном направлении. В спину им обидно хохотал Кенис, осенённый державной мощью двуглавой, вздыбившей крылья, империи.
Фундаментальная синагога сидела на стуле и бесполезно махала руками. У моисеевской двери на солнцепёке уже стоял полицейский в казённых штанах, надевший белые нитяные перчатки. Щёки городового, плетёный шнур от его "Смит-Вессона" и бляху с номером ласкал национальный флаг России, вывешенный Моисеем чуть сбоку от таблички.
За вывеску флага его потом оштрафовали на 15 рублей. Но Моисей не грустил о потерянных деньгах. Душа его пела чуть нежнее, чем пела его далёкая мама под небом Бессарабии.
И тут опять и снова я хочу задать вопрос себя и всем, кому я дорог. Не остановились ли мы бы на этом? Я бы остановился. Одно дело борьба с конкурирующей синагогой, другое дело - русский царь и его капризы с жандармерией. Кому это надо?!
Некий Моисей Кенис содержал хедер. И устраивал там по праздникам молитвенные собрания "с целью извлечения доходов". Любому ясно, что эта временная молельня немного всё же мешала стационарной синагоге, расположенной неподалёку, в двух-трёх неспешных шагах, в которую ходили ломовые портовые извозчики. К Моисею Кенису стали приходить молчалиые и недобрые люди из фундаментальной синагоги, вытирая пот с накатных в три щедрые складки шей страшными по себе руками. И люди стали неоднократно спрашивать у Моисея вопросы за дальнейшее, на которые неудобно отвечать, имея во рту немного последних зубов и бьющееся о рёбра сердце.
Вы, я, вон тот и тот, мы бы, конечно, сдались. Мы играли бы на верандах в саду полечки и старались забыть библейский ужас давидов. Мы бы не стали лишний раз упоминать про осаду Моссады и занялись бы совсем другим делом подальше.
Но Кенис был из Бессарабии, а тамошние евреи слывут среди румын очень упрямыми и жестокими людьми, не могущими сразу различить, где у них тихо спрашивают, а где убивают просто на дому.
Моисей Кенис одним добрым утром вышел на улицу, держась руками за ароматный воздух, за Кениса держалась вся его семья и плакала. А Кенис повесил на своём хедере вывеску "Здесь молятся за царя!".
Пришедшие к Моисею в предпоследний уже раз беспокойные люди, занесли было ноги вперёд, но прочитав вывеску, не опуская ног, развернулись в противоположном направлении. В спину им обидно хохотал Кенис, осенённый державной мощью двуглавой, вздыбившей крылья, империи.
Фундаментальная синагога сидела на стуле и бесполезно махала руками. У моисеевской двери на солнцепёке уже стоял полицейский в казённых штанах, надевший белые нитяные перчатки. Щёки городового, плетёный шнур от его "Смит-Вессона" и бляху с номером ласкал национальный флаг России, вывешенный Моисеем чуть сбоку от таблички.
За вывеску флага его потом оштрафовали на 15 рублей. Но Моисей не грустил о потерянных деньгах. Душа его пела чуть нежнее, чем пела его далёкая мама под небом Бессарабии.
И тут опять и снова я хочу задать вопрос себя и всем, кому я дорог. Не остановились ли мы бы на этом? Я бы остановился. Одно дело борьба с конкурирующей синагогой, другое дело - русский царь и его капризы с жандармерией. Кому это надо?!