Художник Максим Кантор о русском искусстве и "нерусских" кураторах
http://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3342235872102&id=1154869183
А вот еще один его же текст на тему http://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3348279023177&id=1154869183
Список получился длинный.
Тут надо сказать, что к 85-му году русская культура подошла с таким количеством талантливых людей, какого не было в то время ни в одной известной мне стране (я не знаю Индии и Китая). Это понятный феномен: двадцатилетнее затишье дало возможность сидеть в библиотеках и работать в мастерских. Это время именуют застоем, но мне оно - со всеми понятными оговорками - скорее напоминает екатерининское: небурная война на востоке, подавление мятежей по окраинам, а в целом век умеренного просвещения и стагнации. Думаю, брежневское время оказало крайне благотворное влияние на русскую культуру именно тем, что дало возможность многим состояться. Прошу меня понять: когда я говорю - "состояться", не имею в виду "заработать" или "посетить Нью Йорк". Я имею в виду накопление знаний и умений. Потом это накопленное стали растрачивать. Потом стали выдавать пустоту за содержание.
Но вот к 85-му году в стране были десятки крупных художников.Сейчас принято поминать только т.н. авангардистов (Булатов, кабаков, Штейнберг, Янкилевский, Пивоваров, и тп) но не менее крупными - думаю, гораздо более крупными - были те мастера, которые представляли русский реализм (а вовсе не соцреализм, как потом сказали о них пропагандисты капреализма). Это Никонов, Андронов, Пластов, Жилинский, Васнецов, Иванов, и прежде всего, Коржев.Одновременно с ними работали авангардисты первого эшелона Рабин, Плавинский, Немухин. Были такие грандиозные фигуры как Вейсберг и Шварцман, стоящие особняком - мистики. Были люди яркого таланта - ныне почти забытые по причине того что не вписались в рынок - Есаян, Турецкий, Измайлов, Леон. Были реалисты нового толка _ нестерова, назаренко, Брайнин, Табенкин, Сундуков. Была новая православная живопись. Была традиционная московская городская и питерская живопись. И невероятное количество мастеров по республикам.
Это тбыло такое богатство талантов - которое - повторю - не снилось в то время ни одной стране. Что там Херст и лондонская школа. Что там Новые дикие и Зигмар Полке. Здесь было больше. И застой помог в составлении редчайшего букета.
Должен сказать, что все (за редким исключением) мастера уважали друг друга. То было равенство гамбургского счета, все знали, кто чего стоит, несмотря на стиль и партийность. Это была атмосфера взаимного профессионального уважения. Да, одних выставляли, а других нет - но знали про всех.
Затем пришли комиссары.
Всем известно сегодня про красных комиссаров, разрушивших благостные отношения между мастерами Серебряного века. Все эти обобщенные брики сегодня получили свою посмертную дозу проклятий.
Так вот, белые комиссары 80х принесли русскому искусству еще больше зла. Это были тридцатилетние пролазы, невежды, наглецы, функционеры кружка, пионеры эпохи лизания задницы Западу. Задачей (открыто провозглашенной) было войти в систему рынка искусства. Тогда бытовало убеждение, что рынок двигает искусство. То, что это не так, поняли и сегодня еще не все. Но тогда надо было научится продавать, втюхивать, огалереивать. Они стали называть себя "кураторами" - миссия продавца-пропагандиста, то есть посредника между капиталистом и художником. Как некогда красные комиссары были посредниками между пролетариатом и художником (понимают ли твое искусство массы?), так белые комиссары стали посредниками между ворами и западными воротилами и отечественными мастерами (а продается ли твое искусство?). Новые комиссары были людьми морально неполноценными и не очень грамотными. Но бешено активными. Как сказал бы Николай Васильевич Гоголь, это была какая-то дрянь. И вот эта дрянь распорядилась русским искусством - всем гигантским наследием.
Инструменты влияния были простыми: не дать выставок, не публиковать информации, отсечь от западных галерей, перевести стрелки в другую сторону - и данная дорога сама зарастет травой. Появилось словечко-пропуск: "актуальное".
Сперва отсекли от актуального процесса стариков реалистов - а им тогда было по 60, золотой для художника возраст. Это были мастера, с которыми любая страна и культура носятся, высунув язык от почтения. Ии сейчас по 90, доживают в нищете. Недавно хватились - стали продавать на Сотби. Вообразите, что они бы сделали за эти 30 лет. Затем отсекли авангардистов первого эшелона Плавинского, Немухина, и прочих - за их приверженность старой пластике (так недолго и к реализма вернуться) Затем отсекли Шемякина и Неизвестного (ревновали) Затем отсекли новых реалистов, религиозных художников, традиционных пейзажистов, лириков городского искусства - то есть, все то, что составляет плоть любой культуры.
Требовалось создать своих, управляемых и продаваемых. И создали такую же "Фабрику звезд" как на эстраде. Новообразованная "школа кураторов" стала выпускать "авангардистов" - пустых и никчемных. Никто из них художником не стал. А тех, старых, они убили сознательно.
Теперь все эти белые комиссары перевалили пятидесятилений рубеж, а кому-то из них за шестьдесят. Это старые пердуны и пердуньи - Деготь, Бакштейн, Бажанов, Ерофеев, Мизиано и прочие. В своей жизни они не сделали ничего. То есть, хорошего - ничего, а разрушений много. Сегодя сетуют, что русское искусство мало известно - но они его убивали день и ночь много лет. Они хотели вписаться в рынок, они боролись за демократию, сегодня ходят с белыми ленточками, напиваются на вернисажах, лебезят перед финансистами. У них уже слезятся глаза, покалывает в печени, ляжки одолел целлюлит. Пройдет еще лет десять и комиссары уйдут на покой. Но до того они успеют, вероятно, вытоптать поле до состояния ровного пустыря.
...У меня есть давний знакомый, затрудняюсь определить его профессию, потому что он мало что знает и ничего не умеет, но уже много лет он работает куратором в Центре Современного искусства, готовит выставки, участвует в круглых столах. Вероятно, он искусствовед. Когда он говорит, то всегда произносит один и тот же набор слов, просто переставляет слова местами. Он мало читал, светская текучка съела все время, но общий необходимый минимум знает: Деррида, Уорхол, Бойс, Гройс, Чубайс, Прохоров, долой Путина. Он интеллигент. В целом, он за хорошее, против плохого.
Этот человек подозревает, что с ним происходит что-то не то. Он ведь вменяемый, он уже давно заметил, что ничего не читает, и думает одни и те же мысли, или полумысли - уже много лет подряд. Он ведь человек, с некоторой, пусть притупленной, способностью к рефлексии: он видит, что фигуранты процесса только говорят длинные слова - но на деле читают только короткие статьи в коротких журналах и проводят время на вернисажах, а чаще всего пьют или клянчат деньги. Он это заметил давно. И то что все живут моралью кружка, он тоже знает лучше прочих - он варится там каждый день.
И вот, с некоторых пор он стал мне звонить и приходить в мастерскую, когда я в Москве.
А до этого не звонил лет двадцать. А однажды позвонил и говорит: как мне стыдно, ты прости, старик, но сам понимаешь. Ну, если честно, ты сам виноват, поставил себя вне общества…но я-то понимаю, что правда за тобой. Нет, ты прав, конечно! - ну и всякие такие слова, очень трогательные. Он приходил некоторое врем, а потом перестал. Точнее, я перестал приглашать, а он и не просился больше. Дело в том, что такими вот трогательными словами он вроде как выполнил долг перед своей совестью, очистился - но ничего в его жизни не поменялось, Он продолжал заниматься устройством этих суетных и мелких дел, произнесением пустых фраз и никогда, ни разу - ни единого разу - нигде - он не посмел возвысить свой тонкий голос и сказать нечто против происходящего. Ну как пойти против директора ГЦСИ Бажанова, человека амбициозного и очень глупого, или против замдиректора ГЦСИ Миндлина, коррумироанного до стелек в обуви проходимца, как возразить против программы, поддерживающей общий уровень серости.
Он отлично знает, этот мой знакомый, что все происходящее - еще хуже, чем советский Минкульт. Но ему надо жить, скоро пенсия. И даже не в пенсии дело. Он мне сказал очень грустно и очень просто: вот ты-то уедешь, а я здесь останусь. И мне с ними встречаться, говорить, это моя жизнь, понимаешь?
И теперь, когда мы встречаемся на выставках (недавно встретились в Пушкинском) он отворачивается. Он знает, что я думаю, что он трус, а я знаю, что он меня уже ненавидит, за то, что однажды пересилил себя и пришел ко мне с признаниями.
И таких людей я знаю много. ...У меня был друг, который переживал, что мне не нравится, что он дружит со взяточниками и людьми из светского коррумпированного круга - гельманами, хорошиловыми и т.п. И вообще, я против капитализма, а все его окружение - за, и даже получает приличные зарплаты за то, что активно за. Моему другу все хотелось как-то так устроить, чтобы и со мной дружить, и с ними, и чтобы это было славно и параллельно. Некоторое замешательство возникало на днях рождения. Но ведь можно два раза подряд отмечать праздник - один для рукопожатных, а другой для нерукопожатных друзей. Однако не получилось. Так уже было однажды - во время Советского Союза, просто тогда в гости было не принято приглашать стукачей и директоров ателье, заведующих мясными отделами в гости не звали. А сегодня, когда застолье сплошь из директоров гастрономов - в том числе гастрономов интеллектуальных - возникает неловкость.
Вчера один юноша мне написал, что ему в его «тусовке» достается немало колотушек за то, что он думает не как все, и он даже попросился ко мне в друзья, хотя его окружение и против меня, а если он обматерил меня за спиной, так это от ситуативной застенчивости. И написал он это в честном личном письме, не отдавая себе отчета, что пишет очень трусливо. И не объяснишь, что учиться храбрости надо наедине с собой - а когда научишься быть мужчиной, тогда приходить к взрослым. Поздно объяснять, жизнь сложилась.
Вообще говоря, происходит вот что. Возникла мораль мафии, которую противопоставляют морали ненавидимого тотального государства. Мафия как институт свободы возникла не вчера - а термин «рукопожатные» совершенно соответствует термину «люди чести», который употребляют на Сицилии.
Страх, который напитал общество, он не перед Путиным; ну что вам сделает Путин, вы ему совершенно не нужны. И не перед Патриархом - вас нельзя отлучить от Церкви, к которой вы не принадлежите. И не перед Сталиным, который шестьдесят лет как мертв. И не перед Советской властью, которой нет, и нечего врать, что она вернулась.
Страх - выпасть из своего кружка, выделится из своей маленькой мафии, из теплой лужицы, где тебя поймут и согреют. Страшно перестать говорить на общем жаргоне. Страшно увидеть, что ваш кружок занимается дрянью. Страшно остаться одному с большим миром - и с честными идеалами. Это по-настоящему страшно. Надо только понять, что управлять многими мафиями для тотального государства значительно проще, чем управлять обществом с единой моралью, внятной целью и идеалом общественного договора.
До тех пор, пока существует свой мыльный дискурс журнала Артхроника и отдельно есть жирный дискурс сообщества Газпрома - со страной можно делать все что угодно.
А что же, опять верить в общие идеалы? Увольте нас!
Ах, идеалы? Может, ты за коммунизм? Потом в лагеря всех запрете. Нет уж, мы за дискурс, за инсталляции, за умеренную коррупцию, за миллиардера Прохорова и его благостную сестру. Прохоров наш президент! Только не трогайте ничего в моей маленькой мафии честных «рукопожатных».
Идут на митинг, чтобы подержаться за руки таких же запуганных. В этот день они все смелые. Они выступили против абстрактного тирана (которого в МВФ уже договорились валить, поэтому и можно демонстрации). Они выступили против тирана и затем пошли по своим рабочим местам - подавать руку проходимцам, подставлять щечки для поцелуев ворам, льстить проституткам.
Мне часто теперь говорят: опять ты про негативное! Ну как можно! Ведь для негативного у нас отведен один специальный день календаря: 31-го числа мы не согласные! Вот есть дело - марш миллионов, протест против тоталитаризма! А потом домой, а уж дома нас ждет только хорошее: журнал «Мезонинчик», инсталляция в ГЦСИ, пьянка на Венецианской биенналле. Жизнь-то идет.
А вот еще один его же текст на тему http://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3348279023177&id=1154869183
Список получился длинный.
Тут надо сказать, что к 85-му году русская культура подошла с таким количеством талантливых людей, какого не было в то время ни в одной известной мне стране (я не знаю Индии и Китая). Это понятный феномен: двадцатилетнее затишье дало возможность сидеть в библиотеках и работать в мастерских. Это время именуют застоем, но мне оно - со всеми понятными оговорками - скорее напоминает екатерининское: небурная война на востоке, подавление мятежей по окраинам, а в целом век умеренного просвещения и стагнации. Думаю, брежневское время оказало крайне благотворное влияние на русскую культуру именно тем, что дало возможность многим состояться. Прошу меня понять: когда я говорю - "состояться", не имею в виду "заработать" или "посетить Нью Йорк". Я имею в виду накопление знаний и умений. Потом это накопленное стали растрачивать. Потом стали выдавать пустоту за содержание.
Но вот к 85-му году в стране были десятки крупных художников.Сейчас принято поминать только т.н. авангардистов (Булатов, кабаков, Штейнберг, Янкилевский, Пивоваров, и тп) но не менее крупными - думаю, гораздо более крупными - были те мастера, которые представляли русский реализм (а вовсе не соцреализм, как потом сказали о них пропагандисты капреализма). Это Никонов, Андронов, Пластов, Жилинский, Васнецов, Иванов, и прежде всего, Коржев.Одновременно с ними работали авангардисты первого эшелона Рабин, Плавинский, Немухин. Были такие грандиозные фигуры как Вейсберг и Шварцман, стоящие особняком - мистики. Были люди яркого таланта - ныне почти забытые по причине того что не вписались в рынок - Есаян, Турецкий, Измайлов, Леон. Были реалисты нового толка _ нестерова, назаренко, Брайнин, Табенкин, Сундуков. Была новая православная живопись. Была традиционная московская городская и питерская живопись. И невероятное количество мастеров по республикам.
Это тбыло такое богатство талантов - которое - повторю - не снилось в то время ни одной стране. Что там Херст и лондонская школа. Что там Новые дикие и Зигмар Полке. Здесь было больше. И застой помог в составлении редчайшего букета.
Должен сказать, что все (за редким исключением) мастера уважали друг друга. То было равенство гамбургского счета, все знали, кто чего стоит, несмотря на стиль и партийность. Это была атмосфера взаимного профессионального уважения. Да, одних выставляли, а других нет - но знали про всех.
Затем пришли комиссары.
Всем известно сегодня про красных комиссаров, разрушивших благостные отношения между мастерами Серебряного века. Все эти обобщенные брики сегодня получили свою посмертную дозу проклятий.
Так вот, белые комиссары 80х принесли русскому искусству еще больше зла. Это были тридцатилетние пролазы, невежды, наглецы, функционеры кружка, пионеры эпохи лизания задницы Западу. Задачей (открыто провозглашенной) было войти в систему рынка искусства. Тогда бытовало убеждение, что рынок двигает искусство. То, что это не так, поняли и сегодня еще не все. Но тогда надо было научится продавать, втюхивать, огалереивать. Они стали называть себя "кураторами" - миссия продавца-пропагандиста, то есть посредника между капиталистом и художником. Как некогда красные комиссары были посредниками между пролетариатом и художником (понимают ли твое искусство массы?), так белые комиссары стали посредниками между ворами и западными воротилами и отечественными мастерами (а продается ли твое искусство?). Новые комиссары были людьми морально неполноценными и не очень грамотными. Но бешено активными. Как сказал бы Николай Васильевич Гоголь, это была какая-то дрянь. И вот эта дрянь распорядилась русским искусством - всем гигантским наследием.
Инструменты влияния были простыми: не дать выставок, не публиковать информации, отсечь от западных галерей, перевести стрелки в другую сторону - и данная дорога сама зарастет травой. Появилось словечко-пропуск: "актуальное".
Сперва отсекли от актуального процесса стариков реалистов - а им тогда было по 60, золотой для художника возраст. Это были мастера, с которыми любая страна и культура носятся, высунув язык от почтения. Ии сейчас по 90, доживают в нищете. Недавно хватились - стали продавать на Сотби. Вообразите, что они бы сделали за эти 30 лет. Затем отсекли авангардистов первого эшелона Плавинского, Немухина, и прочих - за их приверженность старой пластике (так недолго и к реализма вернуться) Затем отсекли Шемякина и Неизвестного (ревновали) Затем отсекли новых реалистов, религиозных художников, традиционных пейзажистов, лириков городского искусства - то есть, все то, что составляет плоть любой культуры.
Требовалось создать своих, управляемых и продаваемых. И создали такую же "Фабрику звезд" как на эстраде. Новообразованная "школа кураторов" стала выпускать "авангардистов" - пустых и никчемных. Никто из них художником не стал. А тех, старых, они убили сознательно.
Теперь все эти белые комиссары перевалили пятидесятилений рубеж, а кому-то из них за шестьдесят. Это старые пердуны и пердуньи - Деготь, Бакштейн, Бажанов, Ерофеев, Мизиано и прочие. В своей жизни они не сделали ничего. То есть, хорошего - ничего, а разрушений много. Сегодя сетуют, что русское искусство мало известно - но они его убивали день и ночь много лет. Они хотели вписаться в рынок, они боролись за демократию, сегодня ходят с белыми ленточками, напиваются на вернисажах, лебезят перед финансистами. У них уже слезятся глаза, покалывает в печени, ляжки одолел целлюлит. Пройдет еще лет десять и комиссары уйдут на покой. Но до того они успеют, вероятно, вытоптать поле до состояния ровного пустыря.
...У меня есть давний знакомый, затрудняюсь определить его профессию, потому что он мало что знает и ничего не умеет, но уже много лет он работает куратором в Центре Современного искусства, готовит выставки, участвует в круглых столах. Вероятно, он искусствовед. Когда он говорит, то всегда произносит один и тот же набор слов, просто переставляет слова местами. Он мало читал, светская текучка съела все время, но общий необходимый минимум знает: Деррида, Уорхол, Бойс, Гройс, Чубайс, Прохоров, долой Путина. Он интеллигент. В целом, он за хорошее, против плохого.
Этот человек подозревает, что с ним происходит что-то не то. Он ведь вменяемый, он уже давно заметил, что ничего не читает, и думает одни и те же мысли, или полумысли - уже много лет подряд. Он ведь человек, с некоторой, пусть притупленной, способностью к рефлексии: он видит, что фигуранты процесса только говорят длинные слова - но на деле читают только короткие статьи в коротких журналах и проводят время на вернисажах, а чаще всего пьют или клянчат деньги. Он это заметил давно. И то что все живут моралью кружка, он тоже знает лучше прочих - он варится там каждый день.
И вот, с некоторых пор он стал мне звонить и приходить в мастерскую, когда я в Москве.
А до этого не звонил лет двадцать. А однажды позвонил и говорит: как мне стыдно, ты прости, старик, но сам понимаешь. Ну, если честно, ты сам виноват, поставил себя вне общества…но я-то понимаю, что правда за тобой. Нет, ты прав, конечно! - ну и всякие такие слова, очень трогательные. Он приходил некоторое врем, а потом перестал. Точнее, я перестал приглашать, а он и не просился больше. Дело в том, что такими вот трогательными словами он вроде как выполнил долг перед своей совестью, очистился - но ничего в его жизни не поменялось, Он продолжал заниматься устройством этих суетных и мелких дел, произнесением пустых фраз и никогда, ни разу - ни единого разу - нигде - он не посмел возвысить свой тонкий голос и сказать нечто против происходящего. Ну как пойти против директора ГЦСИ Бажанова, человека амбициозного и очень глупого, или против замдиректора ГЦСИ Миндлина, коррумироанного до стелек в обуви проходимца, как возразить против программы, поддерживающей общий уровень серости.
Он отлично знает, этот мой знакомый, что все происходящее - еще хуже, чем советский Минкульт. Но ему надо жить, скоро пенсия. И даже не в пенсии дело. Он мне сказал очень грустно и очень просто: вот ты-то уедешь, а я здесь останусь. И мне с ними встречаться, говорить, это моя жизнь, понимаешь?
И теперь, когда мы встречаемся на выставках (недавно встретились в Пушкинском) он отворачивается. Он знает, что я думаю, что он трус, а я знаю, что он меня уже ненавидит, за то, что однажды пересилил себя и пришел ко мне с признаниями.
И таких людей я знаю много. ...У меня был друг, который переживал, что мне не нравится, что он дружит со взяточниками и людьми из светского коррумпированного круга - гельманами, хорошиловыми и т.п. И вообще, я против капитализма, а все его окружение - за, и даже получает приличные зарплаты за то, что активно за. Моему другу все хотелось как-то так устроить, чтобы и со мной дружить, и с ними, и чтобы это было славно и параллельно. Некоторое замешательство возникало на днях рождения. Но ведь можно два раза подряд отмечать праздник - один для рукопожатных, а другой для нерукопожатных друзей. Однако не получилось. Так уже было однажды - во время Советского Союза, просто тогда в гости было не принято приглашать стукачей и директоров ателье, заведующих мясными отделами в гости не звали. А сегодня, когда застолье сплошь из директоров гастрономов - в том числе гастрономов интеллектуальных - возникает неловкость.
Вчера один юноша мне написал, что ему в его «тусовке» достается немало колотушек за то, что он думает не как все, и он даже попросился ко мне в друзья, хотя его окружение и против меня, а если он обматерил меня за спиной, так это от ситуативной застенчивости. И написал он это в честном личном письме, не отдавая себе отчета, что пишет очень трусливо. И не объяснишь, что учиться храбрости надо наедине с собой - а когда научишься быть мужчиной, тогда приходить к взрослым. Поздно объяснять, жизнь сложилась.
Вообще говоря, происходит вот что. Возникла мораль мафии, которую противопоставляют морали ненавидимого тотального государства. Мафия как институт свободы возникла не вчера - а термин «рукопожатные» совершенно соответствует термину «люди чести», который употребляют на Сицилии.
Страх, который напитал общество, он не перед Путиным; ну что вам сделает Путин, вы ему совершенно не нужны. И не перед Патриархом - вас нельзя отлучить от Церкви, к которой вы не принадлежите. И не перед Сталиным, который шестьдесят лет как мертв. И не перед Советской властью, которой нет, и нечего врать, что она вернулась.
Страх - выпасть из своего кружка, выделится из своей маленькой мафии, из теплой лужицы, где тебя поймут и согреют. Страшно перестать говорить на общем жаргоне. Страшно увидеть, что ваш кружок занимается дрянью. Страшно остаться одному с большим миром - и с честными идеалами. Это по-настоящему страшно. Надо только понять, что управлять многими мафиями для тотального государства значительно проще, чем управлять обществом с единой моралью, внятной целью и идеалом общественного договора.
До тех пор, пока существует свой мыльный дискурс журнала Артхроника и отдельно есть жирный дискурс сообщества Газпрома - со страной можно делать все что угодно.
А что же, опять верить в общие идеалы? Увольте нас!
Ах, идеалы? Может, ты за коммунизм? Потом в лагеря всех запрете. Нет уж, мы за дискурс, за инсталляции, за умеренную коррупцию, за миллиардера Прохорова и его благостную сестру. Прохоров наш президент! Только не трогайте ничего в моей маленькой мафии честных «рукопожатных».
Идут на митинг, чтобы подержаться за руки таких же запуганных. В этот день они все смелые. Они выступили против абстрактного тирана (которого в МВФ уже договорились валить, поэтому и можно демонстрации). Они выступили против тирана и затем пошли по своим рабочим местам - подавать руку проходимцам, подставлять щечки для поцелуев ворам, льстить проституткам.
Мне часто теперь говорят: опять ты про негативное! Ну как можно! Ведь для негативного у нас отведен один специальный день календаря: 31-го числа мы не согласные! Вот есть дело - марш миллионов, протест против тоталитаризма! А потом домой, а уж дома нас ждет только хорошее: журнал «Мезонинчик», инсталляция в ГЦСИ, пьянка на Венецианской биенналле. Жизнь-то идет.