Наследственные патологии, садизм и богохульства юного Сосо Джугашвили.
Известно, что склонность человека к садизму проявляется с ранних лет. Юный Сосо Джугашвили занимался живодёрством. Так, он любил стрелять из сделанного им самим лука по домашним животным. Вспоминали, что когда вечером стадо возвращалось с прогулки, «Сосо вдруг выскочил и мигом вонзил стрелу в мошку корове. Корова взбесилась… Сосо скрылся, а матери за своего сына пришлось выслушать много нелицеприятных слов».
По другому свидетельству, «Сосо умел лучше всех обращаться с рогаткой, наловчился точно целиться. Птицам житья не давал…»
Элементы садизма присутствовали и в детских играх Джугашвили. Так, игру с девочками в камушки, по его настоянию «играли с условием, что победитель должен нащипать руки побеждённой стороне. Если потерпевшая поражение девочка оттягивала руку, чтобы избежать наказания, то Сосо заставлял снова подставлять руки». Позднее, в семинарии, склонный к садизму сын пропойцы Сосо закономерно увлёкся издевательствами над людьми. Так, в одной из записей помощника инспектора семинарии за 1895 г. сказано, что Джугашвили был наказан стоянием в столовой: «…Явившись в первый класс первого отделения на сильный крик, я увидел Лакерова, который в сильном раздражении кричал на Иремашвили и Джугашвили. Оказалось, что два последних ученика систематически насмехаются над Лакеровым, всячески дразнят его, приводят его в раздражение и издеваются над ним. Подобные проделки они позволяют себе часто…» По замечанию Иремашвили, близко знавшего юного Сосо, для него «высшая радость состояла в том, чтобы одержать победу и внушить страх… С юности осуществление мстительных замыслов стало для него целью, которой подчинялись все его усилия». Рано в этом характере формировались властность, лицемерие, извращённая воля, садизм, стремление к манипулированию людьми, смесь расчётливого ума и патологических черт.
К приходу Сосо в Тифлисскую духовную семинарию это учреждение славилось «бунташными» традициями. Среди учащихся уже были свои революционеры. В горийскую семинарию из разных уголков Грузии за безплатным обучением стекались дети родителей с тяжёлой наследственностью. Кроме того, часть самих преподавателей была заражена идеями грузинского национал-социализма, что легко объясняет уход учащихся в подрывную антигосударственную деятельность. Но ошибка - представлять семинаристов монолитной средой вольнодумцев. Были среди них и решившие посвятить себя духовному служению. Сосо Бесович Джугашвили презрительно называл их «замученными Христом». Был ли Сосо к моменту поступления в семинарию верующим? Как и когда начался его путь от Бога?
Обратим внимание на сочинённое в Гори его четверостишие «Гардживари» (церковь вблизи Гори), обращённое Коле Кавсадзе, в котором прозвучал уникальный для Сосо мотив церковного заступничества. Публикатор стиха делает оговорку, чтобы избежать обвинений в намёке на «церковность» опытов Сосо: «Надо полагать, что товарищ Сталин «Гардживари» писал во избежание всяких неприятностей, ибо он в Бога и чудодейственную силу святых с детских лет не верил». Но вот отсчёт начала его неверия остаётся открытым. А что если эти стихи были тогда ещё искренними?
Иное объяснение «антирелигиозного» обращения Джугашвили (будущего Сталина) даёт ещё один одноклассник: «Первые годы учёбы в училище он был очень верующим, аккуратно посещал все богослужения…. Но вот в третьем или четвёртом классе… он неожиданно поразил меня чисто атеистическим заявлением: «А знаешь, Гриша, Он не несправедлив, его просто нет. Нас обманывают» (В другой редакции: «разговоры о Боге - пустая болтовня»). Бывает, подобным «духовным поворотам» способствуют и травмы, полученные в детстве. Так, сильное впечатление на Сосо произвело публичное повешение трёх разбойников в 1892 г. Один мальчик спросил, будут ли после смерти их жарить [в аду] на медленном огне. Сосо ответил: «Они уже понесли наказание, и будет несправедливо со стороны Бога наказывать их опять». Другие относят разрыв юного Джугашвили с Богом именно на «семинарский период». Видимо, атеизм рос в душе Сосо постепенно ещё в годы начального учения, а в семинарии он укрепился, приобрёл законченные формы.
На втором году обучения в семинарии ему запали в сердце слова из Закона Божия: «Сатанаил был величественным ангелом, несшим на себе печать совершенства, полноту мудрости и венец красоты, но он возгордился, возомнил себя выше Бога...» Впоследствии, его безбожный ум измыслил кличку «Сталин», которая является анаграммой от имени «Сатанаил».
При встрече с Елисабедашвили в 1898 г. Сосо Джугашвили - уже конченный сторонник безбожия, агитирующий других. Юный Георгий, для которого эта встреча стала моментом, предопределившим деятельность, написал: «Я слушал Сосо, и в моих взглядах все старое рухнуло. Изменились даже горы, которые я считал творением Бога, изменились вещи, и люди стали другими, я несся в далекое, неизвестное мне будущее». В победных тонах описывает Георгий свой «подвиг» на новом поприще, встретивший горячее одобрение юного Джугашвили: «Мы оба вошли в старую церковь и всё хорошо осмотрели. Товарищ Сосо, увидев на стенке какую-то икону, видимо, кем-то повешенную, сказал: «Ого, смотри, и эта кляча [говоря об иконе] здесь [в церкви]. …Что сделать, Георгий?» Я сразу на трапезу, сорвал со стены икону, растоптал ногами и обрызгал «водой». Сосо спрашивает: «Слушай, не боишься Бога, что это с тобой?» Я засмеялся, а он похлопал (по плечу) и сказал: «Ты прав». Сцена в древней церкви разыгралась инфернальная - совершающий акт жуткого кощунства мочащийся на икону сын священника семинарист Георгий и смеющийся провокатор Сосо Джугашвили - будущий Сталин, который после насмехался над ним. «Когда меня срезали на экзамене, Сосо подшучивал: «Не эта ли икона помешала тебе?»
Наклонность к надругательству над святынями была для Джугашвили с юных лет способом растления его души, «первыми шагами» в его культурной и моральной деградации как личности. Так что, если вера у горийского семинариста была, то ничем не отличалась от веры бесов (Иак. 2:19). Данное матерью религиозное воспитание было поверхностным, сказывалось больше влияния улицы и отца-алкоголика Бесо Джугашвили.
Решающим в духовном становлении Сосо Джугашвили было книжное самообразование. К чтению Сосо пристрастился ещё в Гори, тогда им был прочитан роман А. Казбеги «Отцеубийца», давший ему вдохновляющий пример жизни романтического разбойника Кобы. Коба воплощал собой идею насилия и руководствовался мотивом мести. Художественные образы увлекали и потакали страстям, разжигали эгоизм, тщеславие, гордость.
Семинарский круг чтения Джугашвили восстановить по мемуарам сравнительно легко и одновременно трудно. Можно определить, что он был обширен и касался разных областей знаний. Среди авторов для семинарского чтения находим русских классиков - Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гоголя, Достоевского, Некрасова, Чехова, Щедрина, Тургенева, Гончарова, Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева; европейских классиков - Шекспира, Шиллера, Байрона, Гюго, Гёте, Гейне, Гомера, Данте, Мильтона, Диккенса, Теккерея… Из общественной и научной литературы - Маркса, Энгельса, Каутского, Фейербаха, Плеханова, Либкнехта, Бебеля, Герцена, Аристотеля, Монтескье, Дарвина, Туган-Барановского, Летурно, Тимирязева, Мечникова, Спинозу, Канта, Милля, Гегеля, Рибо, политэкономистов Адама Смита, Риккардо, Милля, Спенсера, Леббси, Гибсона, Мальтуса, историков Боккля, Гизо, Шлоссера, Маколея, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского.
Можно заметить отсутствие в этом списке авторов Серебряного века. Круг подпольного чтения имел явную атеистическую направленность. Книгами воспитывались, книги помогали усваивать атеизм. И юный Сосо тонко использовал книгу с целью пропаганды безбожия среди других учащихся семинарии, умело манипулируя «доводами науки». Впоследствии он написал: «Мы, равно мыслящая молодежь, ставили себе целью изжить у семинаристов веру в Бога, Церковь и вооружить их научным знанием… То, что учили в семинарии, о Боге, душе, человеке, необходимо было преодолеть и отвергнуть». И произведения русских классиков Джугашвили использовал для целей пропаганды, такие как, например, «Отцы и дети» И.С. Тургенева. Он восторженно принял критику Л.Н. Толстым «Догматического богословия» митрополита Макария, носившую предельно антицерковный характер. Толкуя эту книгу, Джугашвили говорил первокурсникам: «Какой там Бог, всё это выдумано попами для того, чтобы держать народ в покорности»… Тот, кто его слушал, вспоминал: «Глубокая, убеждённая антирелигиозная пропаганда тов. Сосо поразила меня». Любопытен и способ чтения запрещённых книг семинаристами. Листы запрещенной книжки часто закладывались между страницами церковных книг. Так обманывались надзирающие монахи: «Тайно, на занятиях, на молитве и во время богослужения мы читали «свои» книги. Библия лежала открытой на столе, а на коленях мы держали Дарвина, Маркса, Плеханова и Ленина»
Так юный семинарист практически проходил школу двуличия и обмана. Если Сосо с запрещёнными книгами попадался, то отделывался предупреждениями или карцером, который не следует отождествлять с тюремным.
Джугашвили в годы духовной учебы юности глубоко понял мощь печатного слова. Впоследствии, сталинская цензура по своей свирепости многократно превзошла все «чугунные уставы» царизма, а попытки чересчур любознательных советских граждан обойти сталинские препоны и запреты карались уже не символическими «карцерами», а многолетними тюрьмами, ссылками и лагерями, а то и расстрелом.
В семинарии действовали нелегальные кружки учащихся. Упоминают о борьбе Сосо Джугашвили с умеренным параллельным кружком Сеида Девдориани. Но мало что известно о деятельности кружка самого Джугашвили, и какую роль в действительности он там играл. Думается, революционное «лидерство» Сосо в семинарии выдумано мемуаристами, экстраполировавшими «культ личности» на прошлое. Конфликт между Джугашвили и Девдориани произошел в третьем классе семинарии: в 1897 г. Сосо отверг программу кружка, выработанную Девдориани, назвав ее «либеральной». Разногласия между семинаристами выражались остро: Сеид ругал Сосо публично и «противным», и «отвратительным». Пройдет много лет, и 21 октября 1937-го года Джугашвили по кличке Сталин подпишет расстрельный список на Сеида Девдориани. В числе подлежащих суду Военной коллегии по Грузинской ССР имя Сеида значится 95-м среди других осужденных в тот день Сталиным на смерть по «грузинскому» списку в 330 человек. Известно, что Джугашвили (Сталин) внимательно читал все эти списки и, безусловно, понимал, что хладнокровно уничтожает старого товарища, вместе с которым 40 лет назад начинал свой революционный путь в семинарии, который когда-то первым ушёл к нему в «оппозицию». 22 ноября 1937 г. на уничтожение Сталиным был обречён и другой его старший семинарский товарищ - Самсон Торошелидзе.
Воспитанники жили скученно, распорядок их дня был строго регламентирован - молитвы, богослужения, подготовка к занятиям, занятия, еда, сон. «Жизнь в семинарии протекала однообразно и монотонно, - вспоминал Д. Гогохия. - Мы чувствовали себя, как в каменном мешке». Строгость семинарского режима выражалась в ряде запретов: посещения театров, библиотек, чтения вольных книг, газет, журналов. Однако воспитанники легко находили возможность бывать в городе и в неурочные часы и в полной мере подвергаться разлагающему влиянию безбожной культуры. Они посещали театры, концерты, гуляния, женщин, городские и общественные библиотеки. Так, систематическим отлучкам учеников помогал семинарский дворник, который за небольшую мзду впускал или выпускал семинаристов по вечерам - кого в театр, кого на вечеринку, кого на сходку. Пользовался услугами этого дворника и Джугашвили. Так что, если и можно назвать семинарию «тюрьмой», то довольно либеральной, со множеством «дыр», с весьма широкими выходами на «волю». Время от времени Сосо подвергали обыскам, которые мало что давали, но толки о якобы его «систематическом преследовании» в семинарии далеки от реальности.
Невыносимой для неверующих семинаристов была сама религиозная дисциплина. Г. Паркадзе с раздражением писал об изводивших их «бесконечных молитвах» в церкви: «Каждый залезал в душу молодого ученика. …Он должен был верить всякой глупости и сказке. Бог, Церковь, душа, рай и ад - вот чему посвящались все занятия в классе». Богослужения в церкви, проповеди священников совершенно проходили мимо ушей семинариста Джугашвили, не искавшего истины в Писании. Для неверовавших воспитанников такие церковные службы превращались в бессмысленный ритуал, становились ежедневным и надоедливым кошмаром. Сосо, бывало, и здесь кощунствовал. «Утомившись… опускался Сосо под видом молитвы на колени, чтобы меж тесными рядами учеников укрыться от наблюдений помощников инспекторов, и в таком положении шутками и комическими выходками развлекал стоявших около него товарищей». Кощунственные выходки семинаристов фиксировались и в журналах по поведению. Так, некий Чехчаев вдруг принялся дико подвывать хору во время молитвы Аллилуйя и рассмешил учеников, «особенно сильно хохотал Джугашвили». В Великий пост семинаристы говели, а также исповедовались и причащались два раза в год. Сосо по обязанности участвовал в этих церковных таинствах. Так что были основания считать его тогда формально воцерковленным человеком. Но вот пост он обходил, и довольно «остроумно». По свидетельству М. Семенова, семинаристы как-то с радостью оскоромились и наелись в Страстную пятницу. Автор характеризует этот поступок как «демонстрацию светлых радостных чувств людей, преступивших преграду, дотоле непреодолимую, с затаенном чувством освобождения от гнета предрассудков». Тем не менее, «возвратились заговорщики в пансион и на завтра, как ни в чем не бывало, благочинно причастились».
Многие мемуары сквозят ненавистью к монахам - руководителям семинарии. Их порицали за русофильство, ханжество, надзор за личной жизнью семинаристов. Но, как правило, с «фанатизмом» семинаристы отождествляли обычное для монахов благочестие. Все учителя семинарии имели академическое образование, обращались к ученикам вежливо и не подвергали их бессмысленным преследованиям. Так, ректор семинарии Гермоген стал впоследствии видным епископом и был уничтожен в годы красного террора.
Один из наиболее ненавистных «преследователей» будущего уголовника Сосо Джугашвили, иеромонах Димитрий (князь Давид Абашидзе) также стал известным иерархом и подвижником, затем неоднократно подвергался репрессиям. Мемуаристы по традиции не жалели и для него чёрных красок. Якобы это был «человек выродившийся, фанатичный, настоящий царский раб». Если отбросить предвзятые клеветнические оценки мемуаристов («ослеплённый фанатик», «обрусевший дегенерат»), то можно понять, что Димитрия отличало высокое ревностное отношение к выполнению обязанностей инспектора, что обусловило к нему ненависть опустившихся неверующих учеников. Характерна такая картина - Абашидзе ворвался в класс: «Безобразие… Пост… Они должны быть в церкви и смиренно молиться, а торчат здесь и бесстыдно скулят», - восклицал он, обегая вокруг парт»: Отец Димитрий занимался поиском нелегальной литературы. «Он привык заглядывать внутрь парт, обыскивать ящики, шкафы, подвалы»… «он рыскал повсюду, внезапно подлетал к ученикам и вырывал у них из рук книги». Известен и конфликт Сосо Джугашвили с о. Димитрием. Как-то он заметил, что Джугашвили смотрит как бы сквозь него. «Как, ты меня не видишь?» Сосо с насмешкой протёр глаза, посмотрел на него и ответил: «Как же, вижу какое-то чёрное пятно». Отметим, однако же, что для таких хамских ответов семинариста требовалось не только неуважение к «инквизитору»-монаху, но и глубокое презрение к людям. Любопытная деталь - во время панихиды в семинарской церкви по Александру III в 1894 г. семинарист Воронин горько заплакал, что не осталось без внимания Сосо. «Характерно полуприщурив глаза, с полупрезрительной не то усмешкой, не то улыбкой: «Эх ты, бестолковый! - сказал он. - Что горюешь? Царя жаль? Таких людей нечего жалеть, умер один - будет другой». Представление, что есть люди, которых «нечего жалеть», утвердилось у Джугашвили с юности.
Показательна ехидная шутка Сосо над Абашидзе в ходе экскурсии воспитанников семинарии в Шио-Гвимевский монастырь. При наступлении темноты учащиеся оставили монастырь и разбрелись по склонам горы. «Тщетны были усилия Димитрия Абашидзе, его крики, угрозы, просьбы зайти в монастырь, чтобы не радовать дьявола и чертей. «Не в тифлисских театрах, отец Димитрий, водятся черти, а вот здесь [в святом месте], смотрите, они кишмя кишат», - крикнул ему в ответ, искусно изменив свой голос, товарищ Сосо». Мемуарист поясняет далее смысл богохульной издевки: «Не знаю, как, но всем нам стало известно, что раз, проходя мимо оперного театра, Димитрий Абашидзе с обычной для него брезгливой миной сказал ученикам, что в оперном театре живут и играют черти». Абашидзе, видимо, вполне «раскусил» в семинаристе Сосо Джугашвили оборотня и поэтому старался строже наблюдать за ним в последний год его учения в семинарии, понимая, что он оказывает вредное влияние на других учащихся. Думается, можно поверить таким словам Талаквадзе: «Не раз Димитрий говорил … что мне недостойно быть таким же «неверующим», как Сосо Джугашвили, указывал, что, по его глубокому убеждению, мы никогда не будем истинными служителями Бога». Сосо не «оставался в долгу» и охотно отзывался об инспекторе дурно, побуждая других учеников к враждебному к нему отношению. Низкая душа Сталина проявилась в мелочной мстительности к Абашидзе уже после исключения из семинарии. В 1900 г. о. Димитрий был назначен ректором Андорской семинарии и должен был быть возведен в сан архимандрита. Тогда ученики из числа «богобоязненных», которых товарищи окрестили «изменниками» и «лицемерами», решили поднести ему на прощание подарок - служебник с бархатной обложкой и евангельской надписью золотыми буквами: «Не любил словом, иже языком, но делом и истиною» (Иоанн, 3, 18). Воспитанники вынашивали план сорвать это мероприятие - либо захватить подарок, либо залить служебник чернилами. Джугашвили, хоть уже и отчисленный, проявил интерес к готовящейся провокации и спросил, что семинаристы предпримут. Кто-то предложил не приветствовать Димитрия и не припадать к его руке. Однако Сосо такая «демонстрация» показалась робкой: «Если вы будете присутствовать, вы будете невольными соучастниками этого акта чествования Димитрия. Поэтому, когда Димитрию поднесут подарок и начнут говорить речи и превозносить его, вы должны демонстративно оставить церковь». Служебник мстительные семинаристы всё-таки украли. Ученик Илья Шубладзе спрятал книгу в надежном месте, и только в 1933 г. отнёс в музей.
Занятия велись как в форме лекций, так и прений. В первых трёх классах в основном изучались светские предметы: литература, гражданская история, алгебра, геометрия и логика, из духовных - Священное Писание, библейская история, церковнославянское пение. В четвёртом классе светские предметы были дополнены физикой и психологией, а духовные - основами богословия, гомилетикой, литургикой, грузинской церковной историей. В пятом и шестом классах преимущественное внимание уделялось богословским предметам… С церковно-образовательной точки зрения, программа семинарии была ориентирована на серьезную подготовку квалифицированного священнослужителя. Однако, дело было в отсутствии влечения многих учеников к духовной учебе. Ученикам осваивать приходилось такие науки, к которым нужна особая предрасположенность. А тех, кто особо усерден в учении, в большинстве случаев ждала «карьера» священника. Понятно, что подобные перспективы не могли казаться привлекательными для людей, ищущих единственно бесплатного обучения за счёт казны.
Был ли интерес у Сосо к семинарским занятиям? Преподаватель истории Махатадзе писал, что программа для семинаристов по этому предмету отличалась основательностью, отмечая, что Джугашвили любил историю: «Он обладал необыкновенной памятью и большим умом. Он даже ничего не записывал на лекциях, а всё запоминал»… «Он умел оценивать исторические факты и события, стоя у стенной карты в классе и показывая на ней упомянутые исторические места… Другие семинарские науки, насколько мне известно, мало удовлетворяли его пытливый ум, кроме математики и литературы». Джугашвили не скрывал своего издевательского отношения к преподаваемым в семинарии церковным сюжетам. Например, «просил преподавателя объяснить, каким образом Ной умудрился разместить в таком сравнительно небольшом судне, как ковчег, всех зверей, животных, птиц и гадов». Некоторые из таких классных шуток Джугашвили носили кощунственный характер. Однажды преподаватель спросил ученика, как надо понимать выражение Библии: «и обонял Бог благоухание жертвы Ноевой». Джугашвили как бы про себя, но достаточно громко произнес: «Значит, запахло шашлыком», - и весь класс разразился хохотом».
Учёба Джугашвили в семинарии неуклонно шла по нисходящей линии. Отличник в духовном училище, он не смог поддержать ту же высокую планку в семинарии. Первый класс (1894-1895) Джугашвили окончил твёрдым «хорошистом», имея тройку лишь по гражданской истории. Годовые оценки за второй класс (1895-1896) показали лишь только одну пятерку - по церковнославянскому пению и четверки по остальным предметам. Но уже провальным для Сосо оказался третий класс семинарии (1896-1897): средний балл - 3,5, ни одной пятёрки, по церковной истории и Св. Писанию тройки, переход с пятого места в списке успевающих на 16-е (из 24). Четвертый класс (1897-1898) оказался для Сосо Джугашвили ещё более трудным, чем предыдущий, - тройки почти по всем предметам и, как результат, двадцатое место в списке успевающих (из 23). Как известно, весной 1899 г. экзамены Сосо не сдавал, но ему выдали впоследствии аттестат с «троечными» результатами и за этот год. С третьего класса падает и дисциплина Сосо. В кондуитном журнале семинарии учащаются записи о его грубости и наказаниях.
Что же случилось с успехами когда-то способного ученика? Ответ очевиден - он потерял интерес и к церковным предметам, и к духовному образованию вообще. Его поглощали другие занятия, не оставлявшие на учёбу времени. «Всё более и более теми и другими предметами манкировал Джугашвили, уроками и богослужениями, всё чаще и чаще всеми способами ухищрялся он ускользнуть на вечера из семинарии»… «В третий год с ним произошла какая-то перемена, после чего он абсолютно бросил подготовку уроков… он не читал Закон Божий и разные духовные произведения, а, наоборот, противоположные к ним и т.д.». Мемуарист справедливо считал, что Джугашвили в старших классах семинарии сознательно отказался от духовной карьеры - при своих способностях он имел весомые шансы поступить в академию. М. Кольцов сказал лучше: «Он, как волчонок, смотрел в лес» [т.е. в сторону безбожного уголовно-революционного подполья].
Духовную школу Сосо Джугашвили полагал местом для проявления безбожия и своих низменных наклонностей. Не подходил трудный путь духовного служения Богу для одарённого Им, но бесчестного юноши, одержимого волей к власти. Карьера революционного «вора в законе», противопоставляющего себя законной власти, в чреватом бурными потрясениями российском обществе казалась ему более предпочтительной...
[Продолжение следует.]