Разговоры о Пушкине
"Разговоры о Пушкине" - http://www.svoboda.org/content/transcript/24885316.html
"Здесь я снова вспомню Мережковского. В его статье о Пушкине в сборнике «Вечные спутники» говорится, в частности, что Пушкин оставил русской литературе тему, на которой она и забуксовала, тему о конфликте культуры и природы. Впервые эта тема прозвучала у Пушкина в «Цыганах». Алеко и старый цыган, условность культуры и ее законов и безусловность природного бытия. «Русская литература, - говорит Мережковский, - встала на сторону старого цыгана». В этом, например, весь Лев Толстой. Но пушкинская позиция отнюдь не была такой партийной, односторонней, и об этом свидетельствует вершинное достижение Пушкина - «Медный всадник». Кто скажет, на чьей стороне Пушкин, - юного Евгения или чудотворного строителя Петра? Тут как раз и присутствует та печальная симметрия, о которой напомнил нам, приведя пушкинские слова, профессор Лосев. Присутствует, по-другому, трагическая гармония.
А вот послепушкинская литература встала на сторону Евгения. Лев Толстой, - писал Мережковский, - ни что иное, как ответ русской демократии на вызов Пушкина. Русская литература - это восстание плебея Евгения против героя Петра. Короче говоря, русская литература стала партийной, односторонне популистской, народнической. Бытийно-культурная целостность оказалась ей недоступна, из нее ушла пушкинская героическая тема, она оказалась ниже Пушкина. Тема русской литературы - восстание низов - стала темой русской революции. Но парадокс заключается в том, что русская революция породила свой, так называемый, демократический цезаризм, который получил наименование культа личности. Ирония истории в том, что результат революции, я бы даже сказал, результат русского исторического развития, резко разошелся с темой этого развития. Вместо эгалитарной утопии - культ вождя, вместо безбурного бытия на лоне природы - гримасы индустриализма.
Реакция, которая воспоследовала, и наиболее стильное выражение приобрела в творчестве писателей деревенщиков, - опять же, односторонняя, в ней отсутствует пушкинский мотив духовно-культурного верха, в ней нет Петербурга, нет Петра. А тот же Мережковский говорил, что Петра из русской истории ни крестом, ни пестом не выбьешь. Нужен синтез, нужна целостность, нужна гармония. И это и есть как раз то, что завещал Пушкин, то, что он моделировал для России собственным обликом человека и поэта. Поэтому мне глубоко понятна та мысль, которую, каждый по-своему, выразили участники сегодняшней передачи Лев Владимирович Лосев и Александр Александрович Генис. Пушкин велик, прежде всего, как поэт, но сила его поэзии в том, что она явила образ законченного, гармонического человека. Гармонический человек - это и есть поэт. Русская литература по сравнению с Пушкиным кажется маньеристской, в ней смещены пропорции, ее величайшая экспрессивность достигнута за счет нарушения гармонии, она катастрофична, революционна. А Пушкин - это человек, так сказать, постреволюционный. Парадокс в том, что он не предшествует русской литературе, а как бы следует за ней. В этом смысле он действительно русский человек через 200 лет, наше будущее, а не прошлое. «Пушкин - это наше все», - сказал Аполлон Григорьев. Но «все» значит именно гармония, примеренная полнота, целостность. Пушкин не русский потому, что Россия еще не достигла его уровня. Но она способна выйти на этот уровень, о чем и свидетельствует явление Пушкина".