Заметки ex tempore.
Заметки ex tempore.
Весна.
Вслед за Лукой: Лазаревская суббота.
«Стаж работы по данной специальности»: тридцать два года. Писать об этом нельзя. И рассказывать. Только думать и думать, не переставая. Говорят, что через семь лет наступает синдром эмоционального выгорания. Тридцать два? Так я уже четыре раза выгорела! Причем, трижды на лечебной работе и один раз на организаторской. И слово то какое придумали - выгорание! Так и чувствую себя деревом с горелым дуплом внутри.
Выгорела. И дежурство - никчемное - просто работать некому, вот и пришлось - мне. И вызов - идиотский. С поводом «повесился». Быстро доехать и констатировать. И едем быстро - посередине дороги с завыванием и световыми вывертами мигалки. Еще бы пропускали, сердобольные наши граждане! И куда они все только едут?! Конечно, как весна, так и едут! Особенно за неделю до Пасхи. Толпы и пробки. Пропустите, граждане, пропустите! У нас операция по воскрешению Лазаря. Интересно, а Иисуса тоже пинали на улице встречные-поперечные, когда к Лазарю шел?
Доехали. Домишко препротивный. Дверь низкая. У дверей - жена. Мой бог, что ж за лицо у нее такое?!
- Мы сняли, сняли! Доктор, он не дышит!
Еще бы он дышал! И это еще не все ужасное, что с ним могло случиться.
- Долго провисел?
- Минуты три.
Уже легче. Ванная, трубы. Значит, невысоко падал.
- Падал?
-Нет, мы удержали.
Позвоночник вероятно цел. Петля разрезана, узел сбоку. Чудный узел, гуманный - реже ломается позвоночник, и сонная артерия со стороны узла не всегда зажимается петлей. Так вешали в Англии. Гуманисты.
Вот и сынок появился - недокормленный вороненок лет четырнадцати. Видимо он петлю и резал. И зачем ему, Господи, в его четырнадцать лет такой жизненный опыт?
Говорю и сама делаю - очистить дыхательные пути, ИВЛ и НМС. Что в переводе означает - искусственная вентиляция легких и непрямой массаж сердца. Раз-два - трубка в трахее, и аппарат работает - пыхтит, шуршит и щелкает. Дышит, одним словом. Интересно, а как Иисус воскрешал? Наверное, руки на грудь положил… Наложил, а там тишина. И тут - тишина. И на мониторе - волнистая линия фибрилляции. Жена смотрит на нашу работу, как зачарованная, слезы льются и шепчет что-то. Глаза в пол-лица, лет на десять выглядит старше своих сорока, а синякам на лице дня три. И почему я ее из комнаты не удалила, как в инструкции рекомендуется? Почему? Да не до того было.
Анамнез опять же кроме нее кто расскажет! Про запои систематические в течение многих лет, про характер его слабый, про то какой он несчастный и никем не понятый, и как все время обещал, а сегодня и повесился. Ну а в конце уж обязательное: «Доктор, сделайте, что-нибудь! Очень страшно, когда он не дышит!» Замечательно! А когда синяками лицо ее расцвечивает, значит, не страшно? Но просит же! Как будто без просьб ее этих мы это самое «что-нибудь» делать не станем?! Именно так - пожалей, прости, спаси! И сын стоит рядом - он вообще не просил, он делал - и петлю разрезал, и с трубы папашу снял.
Конечно, Лука там был и подробности не описывал. Зачем и кому нужны были подробности две тысячи лет назад? На какую именно часть груди руки накладывал и что дальше делал? Может, прекардиальный удар и делал как раз. Вот таким вот образом. И жена аж ойкнула. А на мониторе… все что надо и появилось. Есть, работает сердечко.
И судороги, судороги, судороги… Но на это у нас тоже есть, зелья свои надежные. Все. Дышит сам. И между приступами трубку нашу из трахеи дергает прочь. Ладно, маской подышишь. И везем. Там, в реанимации, продолжат.
Жена плачет, радуется. Что ж тут удивительного - просили, Вам и отпущено. Может, кто другой бы и просить не стал, за Лазаря-то. Кому он, кроме них нужен? Или нужен? А мне собственно все равно. Это не важно, и не нам решать. Получилось на этот раз. Так мы же и старались. А для чего ему этот новый шанс подарен и как он его использует - и не узнаем никогда.