"Формула счастья Ефима Шифрина". Часть II
Газета "Евпаторийская здравница"
Август 2011 года
Автор - Татьяна ДУГИЛЬ
Формула счастья Ефима Шифрина
Часть II. Личная жизнь Ефима Шифрина
Первая часть интервью - здесь
- Ефим Залманович, одно время держался слух, что Вы умерли… Примета - супер, гарантия долгожительства, но откуда слухи безобразные?
- Знаете, слухи эти я и сам обнаружил, к удивлению своему, в Интернете, на странном ресурсе, который называется "Mail.ru"! Там есть такая страничка - "Ответы". И когда прочитал там очередное обсуждение типа "…Отчего же его не стало?", я так понял, что меня публика праздная, не очень посвящённая в реалии нашего дела, спутала с… Яном Арлазоровым.
- Да Вы что?!
- Да! Потому что для многих, кто смотрит на эстраду не вживую, а только через экран телевизора, все артисты - на одно лицо. А так как в прошлом году прошла череда таких прискорбных уходов, не стало большого количества известных актёров (как никогда, да? был такой год печальный!), то "путаница" подобная, с одной стороны, - это, конечно, дико и невообразимо, а с другой стороны если посмотреть…
- Примета хорошая?
- Да… И ситуация напомнила мне… Знаете, есть у нас пара пожилых уже кинематографических деятелей. Они очень славные люди, прославили себя многими достижениями в кинематографе. Они - обладатели всех возможных званий, регалий, премий. Им обоим уже "…-надцать" лет. Они оба плохо слышат… И вот на одном заседании в Союзе кинематографистов объявляют скорбный мартиролог, кого не стало в этом году. И муж (назовем её условно) Марьи Ивановны, едва закончился список и все печальные лица сделали, вдруг говорит: "Минуточку-минуточку! А почему нас с Марьей Ивановной нет в этом списке?" ( прыскает по-мальчишечьи сам, улыбается ) Он решил, что речь идёт о каких-то поощрениях или очередной раздаче каких-нибудь там льгот… Так вот я - не требую ничего. И не сожалею, что меня в этом списке нет! Слава Богу, пронесло!
- Ефим Шифрин - автор трёх изданных книг: "Театр имени меня" (в соавторстве с Г. Виреном), "Личное дело Ефима Шифрина" и "Течёт река Лета", а также Интернет-дневников: "Течёт река Лета", "Мир тесен" и "Дневник Котельника", опубликованных на его официальном сайте. Вот цитата c литпортала "Проза.ру": "...Читал дневники про реку Лету и рыдал над ними. Рыдал не так, чтобы написать, что вот я будто рыдал, а по-настоящему, так что сырость приходилось размазывать руками по лицу в разные стороны. Потому что временами так захватывает дух, будто ты стоишь на вершине Джомолунгмы, а временами так хлебнёшь с листа отчаяния, будто ты уже с Джомолунгмы свалился. <...> Я вдруг понял, что от жизни, от её мутного течения не спасает даже истинный талант". Не страшно так - нараспашку?
- Книжка, которая в ряду перечисленных проставлена последней, - "Течёт река Лета" называется - моя самая большая книга. Вышла она в очень серьёзном издательстве "АСТ". Я почему-то, когда хвастаюсь недавно вышедшей книгой, всегда упираю на то, что она - толстая! ( смеётся ) Предыдущие тоже были довольно объёмные и вполне себе книжки. Но эта - прямо Книга.
- Сильно толстая?
- Да. Сильно толстая. И неплохо иллюстрированная - там большая хорошая подборка фотографий. Я больше всего этой книгой хвастаюсь, потому что она больше всех моих писаний похожа на книгу, она больше всех похожа на тот род литературы, который так любят читатели: когда чуть-чуть приоткрывается потайная дверца в актёрскую жизнь, которую, к сожалению, многие-многие читатели узнают через призму глянцевого или "жёлтого" взгляда на наше бытование актёрское. Взгляд этот, во-первых, неверный, а во-вторых, он так же мало о нас говорит, как и любая вымученная телесенсация или публикация. В книге же я, чтобы не дать себя "разоблачить" ( хмыкает ) каким-нибудь СМИ, остаюсь наедине со всеми и с каждым из читателей. Но в рамках, которые определяю сам.
И что значит - "нараспашку"? Нараспашку - лишь до той степени, чтобы с меня сошёл некий груз каких-то непонятности, невыясненности, недоговорённости с читателем. Чувствую, что читательское любопытство хочет проникнуть чуть-чуть дальше моей профессии - и говорю с человеком о том, из чего она складывается, как я живу, что я вижу вокруг и в каком ракурсе воспринимаю то, что вижу. Ведь одно дело, согласитесь, что замечают вокруг географ или натуралист, и совсем другое - что отмечает в среде обитания артист. Другие совершенно подробности и детали! А поскольку я буквально сегодня утром поймал себя почти на отчаянии - в этом году у меня ещё не было ни одного свободного дня, не было такого, чтобы, проснувшись утром, не знал, чем заняться вечером, куда пойти…
Но там, где начинаются мои частные и личные тайны… Я считаю, они интересны только мне.
- Поэтому никогда и никого в них не посвящаете?
- Да, я не считаю нужным рассказывать о личной своей жизни. Думаю, что на это есть право у каждого человека. Если уж говорить в Вашем ключе, то я живу как бы не один. Я не считаю, что Фаина Раневская могла кому-то позволить лезть в личную жизнь. Такого принципа придерживаюсь и я.
- "Сын бывшего врага народа" - ярлык отравлял Вам детство?
- Знаете, журналисты регулярно спрашивают меня про Колыму. И всегда вопросы звучат почти риторично: всем кажется, что я должен рассказать какие-то страшные воспоминания о мытарствах, якобы выпавших на мою долю. Но я всегда корреспондентов немножко осаживаю. Говорю: место рождения совершенно не свидетельствует о моём тяжёлом детстве. ( улыбается ) Моё детство было безоблачным и счастливым! Весь набор напастей всевозможных выпал на долю моих родителей - отца и матери. Мне же ничего не перепало от их горя. Во-первых, я появился на свет младшим сыном счастливой семьи. Во-вторых, ребёнок редко когда осознаёт трагизм происходящего. И наконец, в-третьих, я родился в год, когда отца реабилитировали. В год небезызвестного XX партсьезда.
- А за что отца посадили?
- Польский шпион. Он же из Белоруссии - там все по этой статье шли. Его путь на Колыму был долгим. Отец побывал в страшном Унженском лагере под Горьким, в пересыльных тюрьмах, и только в 1940-м оказался под Магаданом… Не было у меня отца-героя-фронтовика! Правда, когда пошли хрущёвские фильмы - "Чистое небо", "Тишина" - я начал что-то понимать. Но всё равно, кино было так сделано, что и герой Урбанского повоевал, и Вохминцев из "Тишины" тоже пришёл с фронта… В фильмах были намёки на какие-то тяжкие злоупотребления, но потом всё это благородно выплёскивалось в войну и сплошной героизм. Но ведь в войну ничего не могло выплеснуться, поскольку началось всё в 1938-м, а закончилось в 1955-м! Воевали же те, кого не успели посадить.
Отцу дали 10 лет лагерей плюс пожизненное поселение в районах Дальстроя. Он работал раскряжевщиком, вальщиком леса, мыл золото, пока чуть не умер от тифа. В буквальном смысле. От него осталось 28 килограмм живого веса. Так бы он и кончился на койке лагерного лазарета, если бы, как в индийском фильме, не оказался рядом врач, тоже зэк, который начал отпаивать этот "труп" с ложечки - водичкой, бульоном. Отец начал по грамму набирать. И к маминому приезду он уже имел вполне жениховский вид… Дело в том, что в 1948-м у него кончился срок, и отец вышел на "свободу", то есть перешёл из лагерного барака в барак на поселении. А в 1950-м к нему приехала мама.
Причём надо понимать, что это было за путешествие! Это сейчас берёшь билет в Домодедово и без пересадки летишь до Магадана. А тогда нужно было поездом доехать до Владивостока, в бухте Золотой Рог сесть на корабль, набитый людьми сверху донизу, и плыть в бухту Нагаева. А уже оттуда по Колымской трассе на попутках добираться до приисков. Мама проделала весь этот путь. Она ехала к отцу, которого ни разу в жизни не видела. Ехала она выходить замуж.
- Как такое может быть?
- Очень просто… Кончилась война. Мужики не вернулись. А моя мама - старая дева, ей было уже за тридцать! Надо было устраивать судьбу. По счастью, её сестра работала в школе. Там же работал брат отца. Слово за слово: "А у меня там брат". - "А у меня тут сестра". - "А давай их сведём!" Начали переписываться… Ведь нынешние зэки тоже пишут письма женщинам на волю. Но сейчас у них не складывается, потому что пишут уголовники. А на политических такого клейма не было. Они считались нормальными женихами, ведь все же всё знали и понимали! А папа у меня самоучка, почерк у него красивый был, слова умные знал. И видно, в письмах у них с мамой что-то случилось.
Когда я впервые увидел зэковскую фотографию, которую папа вложил в конверт и послал маме в Оршу, чуть не прослезился. Это же несчастье какое-то! Лысый, глаза беспомощные, потому что зрение у него было минус семь, а сниматься надо было без очков. При этом глаза очень близко посажены. Ну чистый еврей!.. Я потом спрашивал маму: как же ты не испугалась? Почему поехала на край земли к незнакомому человеку? Она сказала, что по письмам он ей очень понравился. Мать с отцом никогда не расставались. Только раз в жизни мама одна съездила в Ессентуки, и думаю, эта разлука была самым ужасным временем в их жизни. Сказать, что они никогда не ругались, я не могу, но ругань эта была совершенно анекдотическая, абсолютно еврейская! Ссорясь, они тут же переходили на идиш. Когда у папы заканчивались аргументы, он заходился в крике: "Ну Рая, но ей-же Богу!.." Это было самым страшным его ругательством.
В общем, через год у мамы на Колыме родился мой старший брат Элька, который сейчас живёт в Израиле. Всё вроде бы складывалось нормально… Но если уж жизнь начала закручиваться по законам триллера, то и продолжается она соответственно - на небесах закону жанра верны… Вот уже реабилитирован отец и мама беременна вторым ребёнком. Но в посёлке Сусуман, где они жили, не было роддома. Родильное отделение километрах в сорока, в посёлке Нексикан. А так как мать была женой врага народа, её повезли рожать в кузове грузовика. Отца реабилитировали, но эта инерция ещё очень долго тянулась! Я прекрасно помню своё детское ощущение в 1961 году, что я из какой-то неправильной семьи… А в 1955-м реабилитация только начиналась. Так вот, мать повезли в кузове, а в кабине грузовика ехал по делам какой-то местный начальник. В кузове у матери начались схватки. Пока довезли, пока Марика вынули - а он уже и не дышит… Похоронили там же. Не знаю, был бы я на свете, если бы Марик выжил, потому что меня мама родила, когда ей был уже 41 год.
Брата своего старшего, кстати, я тоже долго не видел, потому что его отправили откармливаться к бабушке в Оршу. Он родился ослабленным, а продуктов на Колыме - ноль. Я, например, долго не знал, что хлеб бывает в батонах. Только в кирпичах. Когда в 1965 году мы приехали жить в Латвию, в Юрмалу, и я зашёл в хлебный магазин, со мной случился шок… О том, что существуют немороженные продукты, я тоже не знал. Несолёного масла у нас в продаже сроду не было. Иногда отец привозил его из Магадана, из командировки, и тогда мы делали шоколадное масло: растапливали в тазу, засыпали какао-порошок, мешали, потом выносили таз на улицу и ставили его в снег. И я видел, как на моих глазах густеет эта расплавленная масса, превращаясь в шоколадное масло… Но зато я знал, что такое жимолость и морошка. Ландшафт моего детства - или заснеженная пустыня за окном, или короткое колымское лето и сопки в ягодах…
- Я так поняла, что родители Вас не посвящали в ту часть своей жизни, где маленького Нахима ещё не было?
- Почему же? Я знал родительскую судьбу. Не могу сказать, что мама была так уж политизирована, но секрета из папиного лагерного срока ни она, ни отец не делали. К тому же, не забывайте: это было время разоблачений. Система не то что для взрослых - даже для детей становилась открытой. Я помню, как тут же исчезли из обращения книжки с изображением Сталина. Я запомнил тот детский восторг прежде строго запрещённого рисования в книжках, с которым я мог красным карандашом в старых изданиях зарисовывать эти портреты, эти фотографии с изображением памятников. Я не знал, о чём речь, но прекрасно понимал, что по этому дядьке можно порисовать…
- А почему Ваши родители переехали именно в Прибалтику? Она была на тот момент наименее советской?
- Да нет! Папа сказал, что в Оршу он категорически не вернётся, несмотря на то, что в Орше жила его мать. Потому что там была тюрьма, где случилось самое страшное - где его лишили всех признаков человеческого достоинства. Как он мог вернуться туда, где у него сорвали пуговицы с брюк, лишили шнурков? Туда, где у него, близорукого, отняли очки?.. Туда, где его нещадно били, где его спускал с лестницы следователь с замечательной фамилией Гинзбург?..
Вообще выбор был небольшой. Я уже говорил многим своим интервьюерам: у реабилитированных не было свободы выбора места жительства. Москва вообще была табу. А тут - Рига, стройность, порядок. В начале шестидесятых Рига представлялась едва ли не "заграницей".
Когда после войны все стали друг друга находить, выяснилось, что у нас мамина тётка живёт в Риге! Она вышла замуж за одного рижского цеховика. Поэтому в 1963 году мы меняем маршрут привычного отпуска и нас с братом отправляют "за границу" - в Ригу! Поскольку муж тётки какие-то махинации проворачивал, жили они очень богато: ковры, тахта, собственный телевизор с линзой. У них была коммуналка всего с двумя соседями! И целых две комнаты своих! Кроме того, там была ванна с газовой колонкой, то есть из крана всё время текла горячая вода, что само по себе было удивительно.
Я, правда, тётку не любил, потому что всё всегда делал не так, был плохо воспитан, о чём она меня постоянно оповещала… Тётка курила только папиросы, а я помогал ей набивать гильзы ватой - заталкивал туда вату спичкой… Но зато она стала искать варианты, как нам перебраться к ней поближе. А поближе была сонная Юрмала. Тогда это было спокойное предместье Риги. И тут как раз умирает академик Зутис - латышский историк, по учебникам которого я потом учил в школе историю Латвии. У него осталась вдова, которая не могла "тащить" и рижскую квартиру, и юрмальскую дачу. Она продаёт дом в Юрмале. Дом большой, дорогой, и семья моего отца решает съехаться с семьёй его брата и жить вместе - так же, как они когда-то жили в Орше до ареста отца. Дядя и отец купили этот дом: нам достался первый этаж, им второй. У нас были две смежные комнаты. В одной жили папа с мамой, в другой я с братом. И ещё с нами жила мамина сестра. Она была старая дева, и я её тоже называл мамой.
После колымского жилья юрмальский дом мне казался роскошным: угловые окна в полстены, потолок из деревянных панелей, печь с изразцами. Камин с решёткой!.. Но народу было много, комнат мало, поэтому камин, конечно, сломали, просторный зал перегородили…
Окончание следует…