"Искушение совестью". Часть 3. "Апофеоз безумия"
(начало тут: http://naiwen.livejournal.com/330323.html и тут: http://naiwen.livejournal.com/330698.html
...Начинались последние месяцы и дни не-жизни…
Безумие охватило российское общество. Безумие охватило Исполнительный комитет.
В январе сняли лавку в полуподвале дома Менгдена на Малой Садовой, где под видом купцов Кобозевых поселились члены Исполнительного комитета Юрий Богданович и Анна Якимова и открыли торговлю сырами. Сыры - днем, а ночью - подкоп из лавки на Малую Садовую, куда должна была быть заложена мина, чтобы окончательно покончить с императором. А вдоль Екатерининского канала должны были выстроиться метальщики со взрывными снарядами. Наблюдательная группа под руководством Софьи Перовской ежедневно прослеживала маршрут царя. Злополучного государя - царя-освободителя, царя-вешателя - загоняли в ловушку, точно зайца. Это последнее и единственное убийство все более превращалось для партии, для людей Исполнительного комитета в самоцель, в тупик, за которым пустота, в нечто, что надо исполнить во что бы то ни стало просто потому, что остановиться невозможно (как-то, перечитывая с год назад «Нетерпение» Трифонова, сравнила клятву народовольцев с клятвой феанорингов…). Невозможно оправдать безумную и бессмысленную клятву, гибель товарищей, все предыдущие жертвы, громадное напряжение сил и средств… от невыносимого ожидания, от нечеловеческой работы, от затягивающей бессмысленной пустоты, от нетерпения - еще месяц, еще неделя, еще день, да-когда-ж-наконец-когда-ж-все-закончится, - тридцать человек сходили с ума в те страшные зимние и весенние месяцы…
Осенью прокатилась очередная волна арестов. По собственной неосторожности (безумие, всеобщее безумие!) угодил в ловушку один из самых опытных, самых авторитетных, самых осторожных, непревзойденный конспиратор и певец конспирации, один из руководителей Исполнительного комитета - Александр Михайлов.
Удар был страшный - в буквальном смысле слова осиротел Исполнительный комитет. Нужны были новые люди. Нужны были организаторы, авторитеты, энтузиасты. Нужны были просто здоровые мужчины, рабочие руки - работа в подкопе требовала немалой физической силы. И - помните физику? помните инженерию? - совершенно необходимы были в те месяцы и дни Исполнительному комитету люди с техническими знаниями и интересами: помимо университетских лекций, в Кронштадте Николай Евгеньевич закончил минные классы и был преподавателем кронштадской минной школы.
… Техническая группа при Исполнительном комитете «Народной воли». Николай Суханов. Николай Кибальчич. Григорий Исаев. Михаил Грачевский. Это они, четверо, в те безумные дни делали самую главную работу - подсчитывали количество динамита, рассчитывали мощность взрывов, конструировали, обмеряли, прилаживали запалы…
Предложение о введении Суханова в Исполнительный комитет было сделано, по-видимому, Андреем Желябовым. Как отличного товарища, как горячего (хотя и наивного) организатора в то время его уже знала большая часть Исполнительного комитета. Авторитет Желябова в Комитете был непререкаем. Правда, возникла «юридическая» сложность. Суханов к этому времени был, как мы уже говорили, руководителем военных народовольческих кружков, а в Уставе военной организации было записано, что тот ее член, который захочет принять участие в террористической деятельности, должен выйти из организации. Терять влияние на кронштадских лейтенантиков Исполнительному комитету не хотелось. Тогда был придуман казуистический выход: не только члены Исполнительного комитета входили полномочными представителями в ВРЦ (Военно-революционный центр), но и из ВРЦ один член по указанию Исполнительного комитета вводился в Комитет. Таким членом был немедленно выбран Суханов. Видимо, это случилось в самом конце 1880 года, потому что Новый Год Николай Евгеньевич встречал вместе с другими членами ИК на комитетской конспиративной квартире на Троицкой улице, которую содержали ближайшие агенты Исполнительного комитета - Геся Гельфман и Николай Саблин.
«… Это были люди, долго время работавшие для революции, люди, закаленные в бою, мало того - это были сливки партии, собранные из лучших ее элементов. И вот среди подобных-то людей Николай Евгеньевич, офицер, раньше не занимавшийся революционной деятельностью, доживший до 28 лет в офицерской среде, сразу стал своим, нисколько не отличаясь от окружавших его борцов, и сравнялся даже с наиболее выдающимися из них, так, по крайней мере, о нем говорили его новые товарищи. Он приобрел общую любовь и уважение всех ее деятелей. Да оно и не могло быть иначе при натуре Николая Евгеньевича. Ярый противник всяких компромиссов в теории и практике, Николай Евгеньевич никогда не входил в сделки со своей совестью…»
… Требования конспирации давались ему с трудом и он был единственным членом Исполнительного комитета (да еще приехавший позже из Одессы Тригони), живший на легальном положении и даже продолжавший днем посещать лекции в университете. «К нелегальной жизни, при одной мысли о ней он чувствовал отвращение и никогда не был бы в состоянии переносить ее замкнутость, постоянную ложь и настороженность: ему нужна была ширь, нужен открытый простор…» Вероятно, если бы был на свободе Александр Михайлов, неусыпный партийный Дворникстраж конспирации, он бы не допустил такого грубейшего нарушения правил, но Андрей Желябов, сам едва переносивший эту постоянную мелочную опеку, смотрел сквозь пальцы. Все равно жизни оставалось мало!
«Будучи замешан в самых крупных делах, он говорил: «Если меня арестуют, то я сейчас признаюсь во всем, что я сделал, конечно, никого не компрометируя, и заявлю властям, что поступал так по приказанию Исполнительного комитета. (интересно, что в Уставе Исполнительного комитета было записано своеобразное требование: при аресте, на следствии и суде член ИК ни в коем случае не должен был называть себя членом ИК, но только агентом - якобы для того, чтобы создавать у правительства и общества иллюзию того, что Исполнительный комитет неуловим и всесилен, что главные тузы остаются на свободе, а в руки правительства попадает исключительно мелкая сошка. Это требование соблюдалось неукоснительно - Р.Д.)
На возражение, что это глупо, что если он попадется с пустяками и будет возможность оправдаться, то нечего губить себя задаром, он отвечал: «Наше дело, господа, чистое, и мы не должны давать ни малейшего повода думать, будто стыдимся своего дела или боимся ответственности. Мы должны всегда с гордостью заявлять, кто мы и что мы делаем, а не вилять в разные стороны».
…Серебряков, записавший эти романтичные бравады по памяти в позднейшие годы, мог, конечно, придерживаться принципа «о мертвых либо хорошо либо никак», но материалы следствия и суда показывают то, что это не было только бравадой…
Впрочем, те, кто боялись провалов в организации из-за неосторожного поведения Суханова, видимо, ошибались: «… Суханов был смел до безрассудства и не заботился почти о своей безопасности, но он страшно ценил безопасность других. Он просто выходил из себя, если чья-либо неосторожность хоть слегка компрометировала другого. Кто-то из офицеров, узнав фамилию Андрея, сказал это двум-трем товарищам. Узнав об этом, Суханов вышел из себя и требовал, чтобы с этим офицером никто не вел сношений:
- Человек, не умеющий оберегать товарищей, не годится для нас, - говорил он»
… Этот яркий и странный «революционер из другой эпохи» очень быстро занял заметную роль в Исполнительном комитете, становясь ближайшим помощником и заместителем Желябова по организации террористических и других крупных предприятий партии. С Николаем Евгеньевичем советовались, с Николаем Евгеньевичем считались, писали о нем - восторженно, с придыханием…
… Одним из самых странных проектов тех странных дней стал проект
освобождения из Алексеевского равелина Петропавловской крепости Сергея Нечаева и Степана Ширяева. История о «письме с того света», посланном Нечаевым из одиночной камеры в равелине в Исполнительный комитет и последующие сношения - сама по себе заслуживает отдельного рассказа. Здесь коснусь кратко.
Сергей Геннадьевич Нечаев - это «нечаевщина», «Бесы» Достоевского, это одиозная фигура, долгое время вызывавшая ненависть во всех кругах общества, от правительства до революционной молодежи, фанатизм безумия, тайные убийства, это оборотная сторона русской революции (впрочем, многими принимаемая за лицевую) - этот самый Нечаев осужден еще в 1873 году и с тех пор никто ничего о нем не знал. И вдруг выяснилось - Нечаев жив, все эти годы сидит в одиночке и из одиночной камеры продолжает свою фанатичную борьбу. Этот человек умудрился распропагандировать всю внутреннюю стражу равелина и через заключенного народовольца Ширяева установил связь с Исполнительным комитетом, предлагая принять меры к его освобождению. Тут же предлагалось на выбор и два простых плана освобождения: один - через водосточную трубу, крышка которой находилась во дворике, где Нечаев гулял, а выход был в реку, невысоко над уровнем воды; второй - солдаты переоденут его и выведут за ворота, где будут ждать народовольцы с пролеткой.
И вот Исполнительный комитет вдруг ухватился за эту идею (хотя без некоторых прений по поводу морального облика Нечаева, конечно, не обошлось) по единственной простой причине: нужны люди. Нужны еще террористы.
Суханов сказал, что если использовать водосток, то дело, вероятно, придется отложить до весны, когда сойдет лед, кроме того, слишком узка труба, большой риск задохнуться. План отвергли. Переодевание было бы хорошо, но и его надо было бы готовить, тратить по крайней мере полтора месяца.
И опять вырисовывалось главное, безумное: из-за подготовки побега Нечаева пришлось бы отложить покушение. На такую жертву никто не соглашался. Значит, до взрыва - невозможно. Что будет после - никто не знал. Для проформы, для отвода собственных глаз, для очистки собственной совести решили готовить побег силами военной организации, руководство было возложено на Желябова и Суханова, «как решительного и находчивого человека, привыкшего повелевать». Им же было поручена дальнейшая связь с равелином. Но с подготовкой ничего не получалось - покушение забирало все силы партии. Тихомиров в своих воспоминаниях пишет, что Желябов лично ходил в равелин и поставил перед Нечаевым вопрос, что он предпочитает: казнь царя или свое освобождение, и Нечаев выбрал первое. Вера Фигнер и другие мемуаристы решительно отвергают этот факт. Так или иначе, но освобождение было отложено на неопределенный срок, однако сношения с Нечаевым еще какое-то время продолжались.
Более удачным оказался так называемый «университетский акт» - подготовленные Желябовым и Сухановым к университетской годовщине волнения в Петербургском университете.
Но это был единичный случай. Партию лихорадило. В конце января прокатилась новая волна арестов, в которую попали ряд членов и агентов Исполнительного комитета: Колодкевич, Баранников и - страшный удар по партии - Николай Васильевич Клеточников, агент «Народной воли» в Третьем отделении. Чем дальше, тем яснее становилось, что из-за террора страдает любая другая возможная деятельность. Лишь Желябов после ареста Михайлова пытался настаивать на расширении прочей работы, но он, впрочем, лучше других видел невозможность осуществить это на деле. Террор, как прожорливый циклоп, пожирал лучших людей, все силы и средства партии. Даже военная организация, дольше других сопротивлявшаяся, втягивалась в этот процесс. Николай Евгеньевич, на вопрос новопринятых членов военной организации о правах и обязанностях членов партии, отвечал им: «Бомба - вот ваше право! Бомба - вот ваша обязанность!»
…В феврале он вместе с остальными работал в подкопе на Малой Садовой (интересно, что в показаниях на следствии и суде он именно с этого момента отсчитывал начало своей активной революционной деятельности…)
«15 февраля, в воскресенье, император, ездивший по воскресеньям в Михайловский манеж и всегда по разным улицам, проехал по Малой Садовой. Подкоп к этому времени был уже кончен, но мина не заложена. Когда мы узнали об этом, то возмутились медлительностью техников. Следующего проезда приходилось ждать, быть может, целый месяц. Негодуя, Комитет на заседании постановил, чтобы 1 марта все приготовления были кончены, мина и разрывные снаряды готовы».
… На квартире Желябова Николай Евгеньевич снарядил мину для подкопа. По указанию Суханова член военной организации лейтенант Завалишин украл с артиллерийского склада в Кронштадте четыре запала для бомб - тех самых, которыми через несколько дней будет убит Александр II…
… А между тем искали освободиться, искали ответа на вопрос - что делать и как жить дальше?.. В феврале решено было созвать общее совещание Исполнительного комитета, вызваны были даже представители из других городов - из Москвы - Мария Ошанина (Оловенникова) и из Одессы - Михаил Тригони. Тяжкое впечатление оставляют мемуары Ошаниной, описывающие обстановку тех заседаний:
«Перед 1 марта заседания Комитета носили характер лихорадочный: чувствовалась страшная напряженность, некоторая усталость и развинченность. Все внимание поглощалось предстоящим покушением… Желябов после заседания хотел узнать все подробности и характеристики лиц, могущих быть кандидатами в члены Исполнительного комитета. Он чувствовал, что большинство выбудет из строя, и, говоря со мною, признавал, как и раньше, пагубную сторону террора, затягивавшего помимо их воли людей.
Что будет после покушения, удачного или неудачного? Ни на какие серьезные перемены в политическом строе Желябов не рассчитывал. Максимум, что он, да и другие ждали - это что нам будет легче продолжать свою деятельность: «укрепить организацию и раскинуть ее сети во всех сферах общества. Но и это при условии, что уцелеет хоть часть людей…
Что касается остальных, то мало кто заботился о будущем. Все способности казались поглощенными одним удачным выполнением покушения. Впрочем, на одном из заседаний помню Суханова, развивавшего свои планы бомбардирования Петербурга кронштадским флотом. Он, казалось, сильно верил в осуществление своих планов и на чье-то скептическое замечание отвечал: «Дайте только годик-другой, увидите». Почему-то меня поразила в этот раз фигура Исаева. Это был человек очень неглупый и на которого раньше возлагались большие надежды. Теперь оказалось, что он ни о чем не мог говорить, кроме динамита. От его наклонностей теоретизировать не осталось и следа. Я уехала из Петербурга в тяжелом настроении. Желябов, провожая меня, сказал: «помни, если твоя Москва не поможет, будет худо». В Москве же дела были еще хуже, чем в Петербурге…»
27 февраля были арестованы Желябов и Тригони. Утром 28 февраля Суханов принес эту страшную весть на комитетскую квартиру у Вознесенского моста, которую содержали Фигнер и Исаев. Сюда же пришла Перовская, обеспокоенная долгим отсутствием Желябова. Суханов помог ей очистить квартиру и вынести оттуда хранившийся там нитроглицерин до того, как туда явилась полиция.
В тот же день состоялось заседание Исполнительного комитета: на следующий день было намечено покушение. Все понимали - или завтра или никогда. С Желябовым или без Желябова, на Малой Садовой, на Екатерининском канале, как угодно - но покушение должно было состояться. «Поэтому когда Перовская поставила основной вопрос - как поступить, если император не поедет по Малой Садовой, не действовать ли тогда одними разрывными снарядами, все присутствующие единогласно ответили: «Действовать завтра во что бы то ни стало!» Один Суханов заявил, что он не может сказать ни да, ни нет, так как снаряды еще никогда не были в действии.
«...Все было против нас: нашего хранителя - Клеточникова - мы потеряли; магазин был в величайшей опасности; Желябов, этот отважный товарищ, будущий руководитель метальщиков и один из самых ответственных лиц в предполагаемом покушении, выпадал из замысла… квартира на Тележной, где должны были производиться все технические приспособления по взрыву и где сходились сигналисты и метальщики, оказалась, по заявлению ее хозяев, Саблина и Гельфман, сделанному накануне, не безопасной, - за ней, по-видимому, следили, и в довершение всего мы с ужасом узнаем, что ни один из четырех снарядов не готов... А завтра - 1 марта, воскресенье, и царь может поехать по Садовой... Мина в подкопе не заложена."
С пяти часов вечера техническая группа (Суханов, Граческий и Кибальчич; одновременно Исаев был отправлен на Малую Садовую закладывать мину в сырной лавке) работала над метательными снарядами. Женщины - Фигнер и Перовская (обезумевшая от горя, но не потерявшая головы - завтра она будет хладнокровно руководить метальщиками) - им помогали. "Уговорив измученную Софью Львовну прилечь, чтобы собраться с силами для завтрашнего дня, я принялась за помощь работающим там, где им была нужна рука, хотя бы в неопытная: то отливала грузы с Кибальчичем, то обрезывала с Сухановым купленные мной жестянки из-под керосина, служившие оболочками снарядов. Всю ночь напролет у нас горели лампы и пылал камин. В два часа я оставила товарищей, потому что мои услуги не были более нужны. Когда в восемь часов утра Перовская и я встали, мужчины все еще продолжали работать, но два снаряда были готовы, и их унесла Перовская на квартиру Саблина на Тележной; вслед за ней ушел Суханов; потом я помогла Грачевскому и Кибальчичу наполнить гремучим студнем две остальные жестянки, и их вынес Кибальчич».
Вскоре Суханов отправился к себе домой, где у него продолжали собираться члены военной организации. Когда первоначально разнеслась весть, что покушение на Екатерининском канале не удалось, Николай Евгеньевич решительно обратился к сидящим у него морякам: «Ну, теперь наша очередь, господа, мы должны прикончить этого негодяя»…
… Детали первомартовских событий - их много и одно биографическое эссе не может вместить даже малую часть них - как причудливая мозаика складываются в безумные картины в мрачном духе Босха или Брейгеля… Люди 1 марта - убийцы, фанатики, безумцы, злодеи… просто люди. Кусочки мозаики, поражающие воображение…
Две таких детальки приведу, хотя они не имеют прямого отношения к нашему повествованию и нашему герою и относятся к истории несостоявшегося взрыва на Малой Садовой.
По распоряжению Исполнительного комитета Богданович (купец Кобозев) должен был выйти из лавки за час до проезда государя, а Якимова - после сигнала (который она должна была дать) о том, что царь показался на Невском. Сомкнуть же провода должен был третий человек (член ИК Михаил Фроленко), который по плану мог бы выйти из лавки в качестве «постороннего лица», если бы остался жив и не погиб под развалинами от взрыва, произведенного его рукой. За несколько часов до предполагаемого взрыва Фроленко явился на квартиру к Вере Фигнер. «Я с удивлением увидела, что из принесенного свертка он вынимает колбасу и бутылку красного вина и ставит на стол, приготовляясь закусывать. В том возбужденном состоянии, в каком я находилась после нашего решения и бессонной ночи, проведенной в приготовлениях, мне казалось, что ни есть, ни пить невозможно. «Что это?» - почти с ужасом спросила я, видя материалистические намерения человека, обреченного почти на верную смерть под развалинами от взрыва. «Я должен быть в полном обладании сил», - спокойно ответил товарищ и невозмутимо принялся за еду».
И вот - вторая деталь. Когда цареубийство уже произошло, когда начались первые аресты, стало ясно, что и мина в подкопе на Малой Садовой тоже вот-вот будет обнаружена, и поэтому Исполнительный комитет приказал Богдановичу и Якимовой срочно бросить лавку, бросить заложенную мину в лавке, не вынимая ее и уезжать из Петербурга. На следующий день Анна Якимова заперла лавку и ушла из нее… оставив в подкопе мину, а на столе - деньги и записку, в которой говорилось, что деньги необходимо отдать мяснику за мясо для кошки. Воистину - без комментариев…
… И, наконец, стало известно, что восьмое по счету покушение на Александра II завершилось успешно (какие страшные слова…). Николай Евгеньевич сразу же отправился на комитетскую квартиру - «радостный и возбужденный, он обнимал и поздравлял всех по поводу… лучшего будущего родины». Похоже, что не все остальные оставшиеся члены Исполнительного комитета разделяли его радостные ожидания.
Поздно вечером к нему на квартиру пришла Перовская, руководившая покушением. Завалишин, бывший на квартире у Суханова, вспоминает: «Она была в сильном нервном расстройстве. Поздравление Суханова, как мне показалось, было ей не особенно приятно. Она рассказывала ему что-то вполголоса и при этом плакала. Сестра Суханова просила принести для Перовской красное вино, как успокоительное средство… Только в этот день я узнал, как далеко зашел Суханов…» Перовская просила Николая Евгеньевича (знала, что ни один другой член Исполнительного комитета не поддержит ее в этом) - попытаться освободить Андрея Желябова из крепости. Он обещал, но сделать уже ничего не смог.
…Удавшееся покушение воскресило на время надежды партии. Цареубийство произвело-таки впечатление на различные слои общества в России. На «Народную волю» стали смотреть, как на могущественную силу, вселявшую почти мистический ужас.
Выражением этого нового, победного настроения стало знаменитое письмо Исполнительного комитета к Александру III.
Текст письма был написан Тихомировым и обсуждался на общем собрании членов ИК. Перовская и Суханов принимали, по воспоминаниях, наиболее активное участие в прениях.
Сам документ настолько поразительно любопытен, что заслуживает того, чтобы (рискуя отойти от основной темы повествования) привести его целиком:
Ваше величество! Вполне понимая то тягостное настроение, которое вы испытываете в настоящие минуты, исполнительный комитет не считает, однако, себя вправе поддаваться чувству естественной деликатности, требующей, может быть, для нижеследующего объяснения выждать некоторое время. Есть нечто высшее, чем самые законные чувства человека: это долг перед родной страной, долг, которому гражданин принужден жертвовать и собой, и своими чувствами, и даже чувствами других людей. Повинуясь этой всесильной обязанности, мы решаемся обратиться к вам немедленно, ничего не выжидая, так как не ждет тот исторический процесс, который грозит нам в будущем реками крови и самыми тяжелыми потрясениями.
Кровавая трагедия, разыгравшаяся на Екатерининском канале, не была случайностью и ни для кого не была неожиданной. После всего, происшедшего в тече¬ние последнего десятилетия, она являлась совершенно неизбежной, и в этом ее глубокий смысл, который обязан понять человек, поставленный судьбою во главе правительственной власти. Объяснять подобные факты злоумышлением отдельных личностей или хотя бы «шайки», - может только человек, совершенно неспособный анализировать жизнь народов. В течение целых 10 лет мы видим, как у нас, несмотря на самые строгие преследования, несмотря на то, что правительство покойного императора жертвовало всем - свободой, интересами всех классов, интересами промышленности и даже собственным достоинством - безусловно всем жертвовало для подавления революционного движения, оно все-таки упорно разрасталось, привлекая к себе лучшие элементы страны, самых энергичных и самоотверженных людей России, и вот уже три года вступило в отчаянную, партизанскую войну с правительством. Вы знаете, ваше величество, что правительство покойного императора нельзя обвинить в недостатке энергии. У вас вешали и правого и виноватого, тюрьмы и отдаленные губернии переполнялись ссыльными. Целые десятки так называемых вожаков» переловлены, перевешаны: они гибли с мужеством и спокойствием мучеников, но движение не прекращалось, оно безостановочно росло и крепло. Да, ваше величество, революционное движение не такое дело, которое зависит от отдельных личностей. Это процесс народного организма, и виселицы, воздвигаемые для наиболее энергичных выразителей этого процесса, так же бессильны спасти отживающий порядок, как крестная смерть Спасителя не спасла развратившийся античный мир от торжества реформирующего христианства.
Правительство, конечно, может еще переломить и перевешать многое множество отдельных личностей. Оно может разрушить множество отдельных революционных групп. Допустим, что оно разрушит даже самые серьезные из существующих революционных организаций. Но ведь все это нисколько не изменит положения вещей. Революционеров создают обстоятельства, всеобщее недовольствие народа, стремление России к новым общественным формам. Весь народ истребить нельзя, нельзя уничтожить его недовольство посредством репрессалий: неудовольствие, напротив, растет от этого. Поэтому на смену истребляемых постоянно выдвигаются из народа все в большем количестве новые личности, еще более озлобленные, еще более энергичные. Эти личности интересах борьбы, разумеется, организуются, имея уже готовый опыт своих предшественников; поэтому революционная организация с течением времени должна усиливаться и количественно, и качественно. Это мы видим в действительности за последние 10 лет. Какую пользу принесла гибель долгушинцев, чайковцев, деятелей 74 года? На смену их выступили гораздо более решительные народники. Страшные правительственные репрессалии вызвали затем на сцену террористов 78-79 гг. Напрасно правительство истребляло Ковальских, Дубровиных, Осинских, Лизогубов. Напрасно оно разрушало десятки революционных кружков. Из этих несовершенных организаций, путем естественного подбора, вырабатываются только более крепкие формы. Появляется, наконец, Исполнительный комитет, с которым правительство до сих пор не в состоянии справиться.
Окидывая беспристрастным взглядом пережитое нами тяжелое десятилетие, можно безошибочно предсказать дальнейший ход движения, если только политика правительства не изменится. Движение должно расти, увеличиваться, факты террористического характера повторятся все более обостренно; революционная организация будет выдвигать на место истребляемых групп все более и более совершенные, крепкие формы. Общее количество недовольных в стране между тем увеличивается; доверие к правительству в народе должно все более падать, мысль о революции, о ее возможности и неизбежности - все прочнее будет развиваться в России. Страшный взрыв, кровавая перетасовка, судорожное революционное потрясение всей России завершит этот процесс разрушения старого порядка.
Чем вызывается, обусловливается эта страшная перспектива? Да, ваше величество, страшная и печальная. Не примите это за фразу. Мы лучше, чем кто-либо другой, понимаем, как печальна гибель стольких талантов, такой энергии - на деле разрушения, в кровавых схватках, в то время, когда эти силы, при других условиях, могли бы быть потрачены непосредственно на созидательную работу, на развитие народа, его ума, благосостояния, его гражданского общежития. Отчего же происходит эта печальная необходимость кровавой борьбы?
Оттого, ваше величество, что теперь у нас настоящего правительства, в истинном его смысле, не существует. Правительство по своему принципу должно только выражать народные стремления, только осуществлять народную волю. Между тем у нас - извините за выражение - правительство выродилось в чистую камарилью и заслуживает названия узурпаторской шайки гораздо более, чем исполнительный комитет. Каковы бы ни были намерения государя, но действия правительства не имеют ничего общего с народной пользой и стремлениями. Императорское правительство подчинило народ крепостному праву, отдало массы во власть дворянству; в настоящее время оно открыто создает самый вредный класс спекулянтов и барышников. Все реформы его приводят лишь к тому, что народ впадает в большее рабство, все более эксплоатируется. Оно довело Россию до того, что в настоящее время народные .массы находятся в состоянии полной нищеты и разорения, не свободны от самого обидного надзора даже у своего домашнего очага, не властны даже в своих мирских общественных делах. Покровительством закона и правительства пользуется только хищник, эксплоататор, самые возмутительные грабежи остаются без наказания. Но зато какая страшная судьба ждет человека, искренно помышляющего об общей пользе. Вы знаете хорошо, ваше величество, что не одних социалистов ссылают и преследуют. Что же такое - правительство, охраняющее подобный «порядок»? Неужели это не шайка, неужели не проявление полной узурпации?
Вот почему русское правительство не имеет никакого нравственного влияния, никакой опоры в народе; вот почему Россия порождает столько революционеров; вот почему даже такой факт, как цареубийство, вызывает у огромной части населения радость и сочувствие! Да, ваше величество, не обманывайте себя отзывами льстецов и прислужников. Цареубийство в России очень популярно. Из такого положения может быть два выхода: или революция, совершенно неизбежная, которую нельзя отвратить никакими казнями, или - добровольное обращение верховной власти к народу. В интересах родной страны, во избежание напрасной гибели сил, во избежание тех самых страшных бедствий, которые всегда сопровождают революцию, исполнительный комитет обращается к вашему величеству с советом избрать второй. Верьте, что как только верховная власть перестанет быть произвольной, как только она твердо решится осуществлять лишь требования народного сознания и совести - вы можете смело прогнать позорящих правительство шпионов, отослать конвойных в казармы и сжечь развращающие народ виселицы. Исполнительный комитет сам прекратит свою деятельность, и организованные вокруг него силы разойдутся для того, чтобы посвятить себя культурной работе на благо родного народа. Мирная идейная борьба сменит насилие, которое противно нам более, чем вашим слугам, и которое практикуется нами только из печальной необходимости
Мы обращаемся к вам, отбросивши всякие предубеждения, подавивши то недоверие, которое создала вековая деятельность правительства. Мы забываем, что вы представитель той власти, которая только обманывала народ, сделала ему столько зла. Обращаемся к Вам, как к гражданину и честному человеку. Надеемся, что чувство личного озлобления не заглушит в вас сознания своих обязанностей и желания знать истину. Озлобление может быть и у нас. Вы потеряли отца. Мы теряли не только отцов, но еще братьев, жен, детей, лучших друзей. Но мы готовы заглушить личное чувство, если того требует благо России. Ждем того же и от вас.
Мы не ставим вам условий. Пусть не шокирует вас наше предложение. Условия, которые необходимы для того, чтобы революционное движение заменилось мирной работой, созданы не нами, а историей. Мы не ставим, а только напоминаем их. Этих условий - по нашему мнению, два:
1)Общая амнистия по всем политическим преступлениям прошлого времени, так как это были не преступления, но исполнение гражданского долга.
2) Созыв представителей от всего русского народа для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни и переделки их сообразно с народными желаниями. Считаем необходимым напомнить, однако, что легализация верховной власти народным представительством может быть достигнута лишь тогда, если выборы будут произведены совершенно свободно. Поэтому выборы должны быть произведены при следующей обстановке:
1) Депутаты посылаются от всех классов и сословий безразлично и пропорционально числу жителей;
2) никаких ограничений ни для избирателей, ни для депутатов не должно быть;
3) избирательная агитация и самые выборы должны быть произведены совершенно свободно, а потому правительство должно в виде временной меры, впредь до решения народного собрания, допустить:
а) полную свободу печати,
б) полную свободу слова,
в) полную свободу сходок,
г) полную свободу избирательных программ.
Вот единственное средство к возвращению России на путь правильного и мирного развития. Заявляем торжественно, пред лицом родной страны и всего мира, что наша партия с своей стороны безусловно подчинится решению народного собрания, избранного при соблюдении вышеизложенных условий, и не позволит себе впредь никакого насильственного противодействия правительству, санкционированному народным собранием.
Итак, ваше величество - решайте. Перед вами два пути. От вас зависит выбор. Мы же затем можем только просить судьбу, чтобы ваш разум и совесть подсказали вам решение единственно сообразное с благом России; вашим собственным достоинством и обязанностями перед родною страной.
Исполнительный комитет 10 марта, 1881 г.
Типография «Народной Воли»,
12 марта 1881 года
Михаил Фроленко вспоминал, что Николай Евгеньевич «сначала не вполне одобрительно отнесся к содержанию письма, кажется, за недостаточное развитие той части письма, которая касается причин, вызвавший событие 1 марта». Но однажды ему пришлось присутствовать на чтении письма среди офицеров. Он видел действие его на них и с тех пор стал решительным его поклонником. «В новом для него освещении оно казалось ему совершенством. «Оно кратко, сильно, выразительно, - говорил Суханов, - во всем соблюдена мера, и оно написано с чувством собственного достоинства. Словом, лучшего письма не могло быть».
(окончание третьей части в следующем посте - в одно сообщение не влезло)
...Начинались последние месяцы и дни не-жизни…
Безумие охватило российское общество. Безумие охватило Исполнительный комитет.
В январе сняли лавку в полуподвале дома Менгдена на Малой Садовой, где под видом купцов Кобозевых поселились члены Исполнительного комитета Юрий Богданович и Анна Якимова и открыли торговлю сырами. Сыры - днем, а ночью - подкоп из лавки на Малую Садовую, куда должна была быть заложена мина, чтобы окончательно покончить с императором. А вдоль Екатерининского канала должны были выстроиться метальщики со взрывными снарядами. Наблюдательная группа под руководством Софьи Перовской ежедневно прослеживала маршрут царя. Злополучного государя - царя-освободителя, царя-вешателя - загоняли в ловушку, точно зайца. Это последнее и единственное убийство все более превращалось для партии, для людей Исполнительного комитета в самоцель, в тупик, за которым пустота, в нечто, что надо исполнить во что бы то ни стало просто потому, что остановиться невозможно (как-то, перечитывая с год назад «Нетерпение» Трифонова, сравнила клятву народовольцев с клятвой феанорингов…). Невозможно оправдать безумную и бессмысленную клятву, гибель товарищей, все предыдущие жертвы, громадное напряжение сил и средств… от невыносимого ожидания, от нечеловеческой работы, от затягивающей бессмысленной пустоты, от нетерпения - еще месяц, еще неделя, еще день, да-когда-ж-наконец-когда-ж-все-закончится, - тридцать человек сходили с ума в те страшные зимние и весенние месяцы…
Осенью прокатилась очередная волна арестов. По собственной неосторожности (безумие, всеобщее безумие!) угодил в ловушку один из самых опытных, самых авторитетных, самых осторожных, непревзойденный конспиратор и певец конспирации, один из руководителей Исполнительного комитета - Александр Михайлов.
Удар был страшный - в буквальном смысле слова осиротел Исполнительный комитет. Нужны были новые люди. Нужны были организаторы, авторитеты, энтузиасты. Нужны были просто здоровые мужчины, рабочие руки - работа в подкопе требовала немалой физической силы. И - помните физику? помните инженерию? - совершенно необходимы были в те месяцы и дни Исполнительному комитету люди с техническими знаниями и интересами: помимо университетских лекций, в Кронштадте Николай Евгеньевич закончил минные классы и был преподавателем кронштадской минной школы.
… Техническая группа при Исполнительном комитете «Народной воли». Николай Суханов. Николай Кибальчич. Григорий Исаев. Михаил Грачевский. Это они, четверо, в те безумные дни делали самую главную работу - подсчитывали количество динамита, рассчитывали мощность взрывов, конструировали, обмеряли, прилаживали запалы…
Предложение о введении Суханова в Исполнительный комитет было сделано, по-видимому, Андреем Желябовым. Как отличного товарища, как горячего (хотя и наивного) организатора в то время его уже знала большая часть Исполнительного комитета. Авторитет Желябова в Комитете был непререкаем. Правда, возникла «юридическая» сложность. Суханов к этому времени был, как мы уже говорили, руководителем военных народовольческих кружков, а в Уставе военной организации было записано, что тот ее член, который захочет принять участие в террористической деятельности, должен выйти из организации. Терять влияние на кронштадских лейтенантиков Исполнительному комитету не хотелось. Тогда был придуман казуистический выход: не только члены Исполнительного комитета входили полномочными представителями в ВРЦ (Военно-революционный центр), но и из ВРЦ один член по указанию Исполнительного комитета вводился в Комитет. Таким членом был немедленно выбран Суханов. Видимо, это случилось в самом конце 1880 года, потому что Новый Год Николай Евгеньевич встречал вместе с другими членами ИК на комитетской конспиративной квартире на Троицкой улице, которую содержали ближайшие агенты Исполнительного комитета - Геся Гельфман и Николай Саблин.
«… Это были люди, долго время работавшие для революции, люди, закаленные в бою, мало того - это были сливки партии, собранные из лучших ее элементов. И вот среди подобных-то людей Николай Евгеньевич, офицер, раньше не занимавшийся революционной деятельностью, доживший до 28 лет в офицерской среде, сразу стал своим, нисколько не отличаясь от окружавших его борцов, и сравнялся даже с наиболее выдающимися из них, так, по крайней мере, о нем говорили его новые товарищи. Он приобрел общую любовь и уважение всех ее деятелей. Да оно и не могло быть иначе при натуре Николая Евгеньевича. Ярый противник всяких компромиссов в теории и практике, Николай Евгеньевич никогда не входил в сделки со своей совестью…»
… Требования конспирации давались ему с трудом и он был единственным членом Исполнительного комитета (да еще приехавший позже из Одессы Тригони), живший на легальном положении и даже продолжавший днем посещать лекции в университете. «К нелегальной жизни, при одной мысли о ней он чувствовал отвращение и никогда не был бы в состоянии переносить ее замкнутость, постоянную ложь и настороженность: ему нужна была ширь, нужен открытый простор…» Вероятно, если бы был на свободе Александр Михайлов, неусыпный партийный Дворникстраж конспирации, он бы не допустил такого грубейшего нарушения правил, но Андрей Желябов, сам едва переносивший эту постоянную мелочную опеку, смотрел сквозь пальцы. Все равно жизни оставалось мало!
«Будучи замешан в самых крупных делах, он говорил: «Если меня арестуют, то я сейчас признаюсь во всем, что я сделал, конечно, никого не компрометируя, и заявлю властям, что поступал так по приказанию Исполнительного комитета. (интересно, что в Уставе Исполнительного комитета было записано своеобразное требование: при аресте, на следствии и суде член ИК ни в коем случае не должен был называть себя членом ИК, но только агентом - якобы для того, чтобы создавать у правительства и общества иллюзию того, что Исполнительный комитет неуловим и всесилен, что главные тузы остаются на свободе, а в руки правительства попадает исключительно мелкая сошка. Это требование соблюдалось неукоснительно - Р.Д.)
На возражение, что это глупо, что если он попадется с пустяками и будет возможность оправдаться, то нечего губить себя задаром, он отвечал: «Наше дело, господа, чистое, и мы не должны давать ни малейшего повода думать, будто стыдимся своего дела или боимся ответственности. Мы должны всегда с гордостью заявлять, кто мы и что мы делаем, а не вилять в разные стороны».
…Серебряков, записавший эти романтичные бравады по памяти в позднейшие годы, мог, конечно, придерживаться принципа «о мертвых либо хорошо либо никак», но материалы следствия и суда показывают то, что это не было только бравадой…
Впрочем, те, кто боялись провалов в организации из-за неосторожного поведения Суханова, видимо, ошибались: «… Суханов был смел до безрассудства и не заботился почти о своей безопасности, но он страшно ценил безопасность других. Он просто выходил из себя, если чья-либо неосторожность хоть слегка компрометировала другого. Кто-то из офицеров, узнав фамилию Андрея, сказал это двум-трем товарищам. Узнав об этом, Суханов вышел из себя и требовал, чтобы с этим офицером никто не вел сношений:
- Человек, не умеющий оберегать товарищей, не годится для нас, - говорил он»
… Этот яркий и странный «революционер из другой эпохи» очень быстро занял заметную роль в Исполнительном комитете, становясь ближайшим помощником и заместителем Желябова по организации террористических и других крупных предприятий партии. С Николаем Евгеньевичем советовались, с Николаем Евгеньевичем считались, писали о нем - восторженно, с придыханием…
… Одним из самых странных проектов тех странных дней стал проект
освобождения из Алексеевского равелина Петропавловской крепости Сергея Нечаева и Степана Ширяева. История о «письме с того света», посланном Нечаевым из одиночной камеры в равелине в Исполнительный комитет и последующие сношения - сама по себе заслуживает отдельного рассказа. Здесь коснусь кратко.
Сергей Геннадьевич Нечаев - это «нечаевщина», «Бесы» Достоевского, это одиозная фигура, долгое время вызывавшая ненависть во всех кругах общества, от правительства до революционной молодежи, фанатизм безумия, тайные убийства, это оборотная сторона русской революции (впрочем, многими принимаемая за лицевую) - этот самый Нечаев осужден еще в 1873 году и с тех пор никто ничего о нем не знал. И вдруг выяснилось - Нечаев жив, все эти годы сидит в одиночке и из одиночной камеры продолжает свою фанатичную борьбу. Этот человек умудрился распропагандировать всю внутреннюю стражу равелина и через заключенного народовольца Ширяева установил связь с Исполнительным комитетом, предлагая принять меры к его освобождению. Тут же предлагалось на выбор и два простых плана освобождения: один - через водосточную трубу, крышка которой находилась во дворике, где Нечаев гулял, а выход был в реку, невысоко над уровнем воды; второй - солдаты переоденут его и выведут за ворота, где будут ждать народовольцы с пролеткой.
И вот Исполнительный комитет вдруг ухватился за эту идею (хотя без некоторых прений по поводу морального облика Нечаева, конечно, не обошлось) по единственной простой причине: нужны люди. Нужны еще террористы.
Суханов сказал, что если использовать водосток, то дело, вероятно, придется отложить до весны, когда сойдет лед, кроме того, слишком узка труба, большой риск задохнуться. План отвергли. Переодевание было бы хорошо, но и его надо было бы готовить, тратить по крайней мере полтора месяца.
И опять вырисовывалось главное, безумное: из-за подготовки побега Нечаева пришлось бы отложить покушение. На такую жертву никто не соглашался. Значит, до взрыва - невозможно. Что будет после - никто не знал. Для проформы, для отвода собственных глаз, для очистки собственной совести решили готовить побег силами военной организации, руководство было возложено на Желябова и Суханова, «как решительного и находчивого человека, привыкшего повелевать». Им же было поручена дальнейшая связь с равелином. Но с подготовкой ничего не получалось - покушение забирало все силы партии. Тихомиров в своих воспоминаниях пишет, что Желябов лично ходил в равелин и поставил перед Нечаевым вопрос, что он предпочитает: казнь царя или свое освобождение, и Нечаев выбрал первое. Вера Фигнер и другие мемуаристы решительно отвергают этот факт. Так или иначе, но освобождение было отложено на неопределенный срок, однако сношения с Нечаевым еще какое-то время продолжались.
Более удачным оказался так называемый «университетский акт» - подготовленные Желябовым и Сухановым к университетской годовщине волнения в Петербургском университете.
Но это был единичный случай. Партию лихорадило. В конце января прокатилась новая волна арестов, в которую попали ряд членов и агентов Исполнительного комитета: Колодкевич, Баранников и - страшный удар по партии - Николай Васильевич Клеточников, агент «Народной воли» в Третьем отделении. Чем дальше, тем яснее становилось, что из-за террора страдает любая другая возможная деятельность. Лишь Желябов после ареста Михайлова пытался настаивать на расширении прочей работы, но он, впрочем, лучше других видел невозможность осуществить это на деле. Террор, как прожорливый циклоп, пожирал лучших людей, все силы и средства партии. Даже военная организация, дольше других сопротивлявшаяся, втягивалась в этот процесс. Николай Евгеньевич, на вопрос новопринятых членов военной организации о правах и обязанностях членов партии, отвечал им: «Бомба - вот ваше право! Бомба - вот ваша обязанность!»
…В феврале он вместе с остальными работал в подкопе на Малой Садовой (интересно, что в показаниях на следствии и суде он именно с этого момента отсчитывал начало своей активной революционной деятельности…)
«15 февраля, в воскресенье, император, ездивший по воскресеньям в Михайловский манеж и всегда по разным улицам, проехал по Малой Садовой. Подкоп к этому времени был уже кончен, но мина не заложена. Когда мы узнали об этом, то возмутились медлительностью техников. Следующего проезда приходилось ждать, быть может, целый месяц. Негодуя, Комитет на заседании постановил, чтобы 1 марта все приготовления были кончены, мина и разрывные снаряды готовы».
… На квартире Желябова Николай Евгеньевич снарядил мину для подкопа. По указанию Суханова член военной организации лейтенант Завалишин украл с артиллерийского склада в Кронштадте четыре запала для бомб - тех самых, которыми через несколько дней будет убит Александр II…
… А между тем искали освободиться, искали ответа на вопрос - что делать и как жить дальше?.. В феврале решено было созвать общее совещание Исполнительного комитета, вызваны были даже представители из других городов - из Москвы - Мария Ошанина (Оловенникова) и из Одессы - Михаил Тригони. Тяжкое впечатление оставляют мемуары Ошаниной, описывающие обстановку тех заседаний:
«Перед 1 марта заседания Комитета носили характер лихорадочный: чувствовалась страшная напряженность, некоторая усталость и развинченность. Все внимание поглощалось предстоящим покушением… Желябов после заседания хотел узнать все подробности и характеристики лиц, могущих быть кандидатами в члены Исполнительного комитета. Он чувствовал, что большинство выбудет из строя, и, говоря со мною, признавал, как и раньше, пагубную сторону террора, затягивавшего помимо их воли людей.
Что будет после покушения, удачного или неудачного? Ни на какие серьезные перемены в политическом строе Желябов не рассчитывал. Максимум, что он, да и другие ждали - это что нам будет легче продолжать свою деятельность: «укрепить организацию и раскинуть ее сети во всех сферах общества. Но и это при условии, что уцелеет хоть часть людей…
Что касается остальных, то мало кто заботился о будущем. Все способности казались поглощенными одним удачным выполнением покушения. Впрочем, на одном из заседаний помню Суханова, развивавшего свои планы бомбардирования Петербурга кронштадским флотом. Он, казалось, сильно верил в осуществление своих планов и на чье-то скептическое замечание отвечал: «Дайте только годик-другой, увидите». Почему-то меня поразила в этот раз фигура Исаева. Это был человек очень неглупый и на которого раньше возлагались большие надежды. Теперь оказалось, что он ни о чем не мог говорить, кроме динамита. От его наклонностей теоретизировать не осталось и следа. Я уехала из Петербурга в тяжелом настроении. Желябов, провожая меня, сказал: «помни, если твоя Москва не поможет, будет худо». В Москве же дела были еще хуже, чем в Петербурге…»
27 февраля были арестованы Желябов и Тригони. Утром 28 февраля Суханов принес эту страшную весть на комитетскую квартиру у Вознесенского моста, которую содержали Фигнер и Исаев. Сюда же пришла Перовская, обеспокоенная долгим отсутствием Желябова. Суханов помог ей очистить квартиру и вынести оттуда хранившийся там нитроглицерин до того, как туда явилась полиция.
В тот же день состоялось заседание Исполнительного комитета: на следующий день было намечено покушение. Все понимали - или завтра или никогда. С Желябовым или без Желябова, на Малой Садовой, на Екатерининском канале, как угодно - но покушение должно было состояться. «Поэтому когда Перовская поставила основной вопрос - как поступить, если император не поедет по Малой Садовой, не действовать ли тогда одними разрывными снарядами, все присутствующие единогласно ответили: «Действовать завтра во что бы то ни стало!» Один Суханов заявил, что он не может сказать ни да, ни нет, так как снаряды еще никогда не были в действии.
«...Все было против нас: нашего хранителя - Клеточникова - мы потеряли; магазин был в величайшей опасности; Желябов, этот отважный товарищ, будущий руководитель метальщиков и один из самых ответственных лиц в предполагаемом покушении, выпадал из замысла… квартира на Тележной, где должны были производиться все технические приспособления по взрыву и где сходились сигналисты и метальщики, оказалась, по заявлению ее хозяев, Саблина и Гельфман, сделанному накануне, не безопасной, - за ней, по-видимому, следили, и в довершение всего мы с ужасом узнаем, что ни один из четырех снарядов не готов... А завтра - 1 марта, воскресенье, и царь может поехать по Садовой... Мина в подкопе не заложена."
С пяти часов вечера техническая группа (Суханов, Граческий и Кибальчич; одновременно Исаев был отправлен на Малую Садовую закладывать мину в сырной лавке) работала над метательными снарядами. Женщины - Фигнер и Перовская (обезумевшая от горя, но не потерявшая головы - завтра она будет хладнокровно руководить метальщиками) - им помогали. "Уговорив измученную Софью Львовну прилечь, чтобы собраться с силами для завтрашнего дня, я принялась за помощь работающим там, где им была нужна рука, хотя бы в неопытная: то отливала грузы с Кибальчичем, то обрезывала с Сухановым купленные мной жестянки из-под керосина, служившие оболочками снарядов. Всю ночь напролет у нас горели лампы и пылал камин. В два часа я оставила товарищей, потому что мои услуги не были более нужны. Когда в восемь часов утра Перовская и я встали, мужчины все еще продолжали работать, но два снаряда были готовы, и их унесла Перовская на квартиру Саблина на Тележной; вслед за ней ушел Суханов; потом я помогла Грачевскому и Кибальчичу наполнить гремучим студнем две остальные жестянки, и их вынес Кибальчич».
Вскоре Суханов отправился к себе домой, где у него продолжали собираться члены военной организации. Когда первоначально разнеслась весть, что покушение на Екатерининском канале не удалось, Николай Евгеньевич решительно обратился к сидящим у него морякам: «Ну, теперь наша очередь, господа, мы должны прикончить этого негодяя»…
… Детали первомартовских событий - их много и одно биографическое эссе не может вместить даже малую часть них - как причудливая мозаика складываются в безумные картины в мрачном духе Босха или Брейгеля… Люди 1 марта - убийцы, фанатики, безумцы, злодеи… просто люди. Кусочки мозаики, поражающие воображение…
Две таких детальки приведу, хотя они не имеют прямого отношения к нашему повествованию и нашему герою и относятся к истории несостоявшегося взрыва на Малой Садовой.
По распоряжению Исполнительного комитета Богданович (купец Кобозев) должен был выйти из лавки за час до проезда государя, а Якимова - после сигнала (который она должна была дать) о том, что царь показался на Невском. Сомкнуть же провода должен был третий человек (член ИК Михаил Фроленко), который по плану мог бы выйти из лавки в качестве «постороннего лица», если бы остался жив и не погиб под развалинами от взрыва, произведенного его рукой. За несколько часов до предполагаемого взрыва Фроленко явился на квартиру к Вере Фигнер. «Я с удивлением увидела, что из принесенного свертка он вынимает колбасу и бутылку красного вина и ставит на стол, приготовляясь закусывать. В том возбужденном состоянии, в каком я находилась после нашего решения и бессонной ночи, проведенной в приготовлениях, мне казалось, что ни есть, ни пить невозможно. «Что это?» - почти с ужасом спросила я, видя материалистические намерения человека, обреченного почти на верную смерть под развалинами от взрыва. «Я должен быть в полном обладании сил», - спокойно ответил товарищ и невозмутимо принялся за еду».
И вот - вторая деталь. Когда цареубийство уже произошло, когда начались первые аресты, стало ясно, что и мина в подкопе на Малой Садовой тоже вот-вот будет обнаружена, и поэтому Исполнительный комитет приказал Богдановичу и Якимовой срочно бросить лавку, бросить заложенную мину в лавке, не вынимая ее и уезжать из Петербурга. На следующий день Анна Якимова заперла лавку и ушла из нее… оставив в подкопе мину, а на столе - деньги и записку, в которой говорилось, что деньги необходимо отдать мяснику за мясо для кошки. Воистину - без комментариев…
… И, наконец, стало известно, что восьмое по счету покушение на Александра II завершилось успешно (какие страшные слова…). Николай Евгеньевич сразу же отправился на комитетскую квартиру - «радостный и возбужденный, он обнимал и поздравлял всех по поводу… лучшего будущего родины». Похоже, что не все остальные оставшиеся члены Исполнительного комитета разделяли его радостные ожидания.
Поздно вечером к нему на квартиру пришла Перовская, руководившая покушением. Завалишин, бывший на квартире у Суханова, вспоминает: «Она была в сильном нервном расстройстве. Поздравление Суханова, как мне показалось, было ей не особенно приятно. Она рассказывала ему что-то вполголоса и при этом плакала. Сестра Суханова просила принести для Перовской красное вино, как успокоительное средство… Только в этот день я узнал, как далеко зашел Суханов…» Перовская просила Николая Евгеньевича (знала, что ни один другой член Исполнительного комитета не поддержит ее в этом) - попытаться освободить Андрея Желябова из крепости. Он обещал, но сделать уже ничего не смог.
…Удавшееся покушение воскресило на время надежды партии. Цареубийство произвело-таки впечатление на различные слои общества в России. На «Народную волю» стали смотреть, как на могущественную силу, вселявшую почти мистический ужас.
Выражением этого нового, победного настроения стало знаменитое письмо Исполнительного комитета к Александру III.
Текст письма был написан Тихомировым и обсуждался на общем собрании членов ИК. Перовская и Суханов принимали, по воспоминаниях, наиболее активное участие в прениях.
Сам документ настолько поразительно любопытен, что заслуживает того, чтобы (рискуя отойти от основной темы повествования) привести его целиком:
Ваше величество! Вполне понимая то тягостное настроение, которое вы испытываете в настоящие минуты, исполнительный комитет не считает, однако, себя вправе поддаваться чувству естественной деликатности, требующей, может быть, для нижеследующего объяснения выждать некоторое время. Есть нечто высшее, чем самые законные чувства человека: это долг перед родной страной, долг, которому гражданин принужден жертвовать и собой, и своими чувствами, и даже чувствами других людей. Повинуясь этой всесильной обязанности, мы решаемся обратиться к вам немедленно, ничего не выжидая, так как не ждет тот исторический процесс, который грозит нам в будущем реками крови и самыми тяжелыми потрясениями.
Кровавая трагедия, разыгравшаяся на Екатерининском канале, не была случайностью и ни для кого не была неожиданной. После всего, происшедшего в тече¬ние последнего десятилетия, она являлась совершенно неизбежной, и в этом ее глубокий смысл, который обязан понять человек, поставленный судьбою во главе правительственной власти. Объяснять подобные факты злоумышлением отдельных личностей или хотя бы «шайки», - может только человек, совершенно неспособный анализировать жизнь народов. В течение целых 10 лет мы видим, как у нас, несмотря на самые строгие преследования, несмотря на то, что правительство покойного императора жертвовало всем - свободой, интересами всех классов, интересами промышленности и даже собственным достоинством - безусловно всем жертвовало для подавления революционного движения, оно все-таки упорно разрасталось, привлекая к себе лучшие элементы страны, самых энергичных и самоотверженных людей России, и вот уже три года вступило в отчаянную, партизанскую войну с правительством. Вы знаете, ваше величество, что правительство покойного императора нельзя обвинить в недостатке энергии. У вас вешали и правого и виноватого, тюрьмы и отдаленные губернии переполнялись ссыльными. Целые десятки так называемых вожаков» переловлены, перевешаны: они гибли с мужеством и спокойствием мучеников, но движение не прекращалось, оно безостановочно росло и крепло. Да, ваше величество, революционное движение не такое дело, которое зависит от отдельных личностей. Это процесс народного организма, и виселицы, воздвигаемые для наиболее энергичных выразителей этого процесса, так же бессильны спасти отживающий порядок, как крестная смерть Спасителя не спасла развратившийся античный мир от торжества реформирующего христианства.
Правительство, конечно, может еще переломить и перевешать многое множество отдельных личностей. Оно может разрушить множество отдельных революционных групп. Допустим, что оно разрушит даже самые серьезные из существующих революционных организаций. Но ведь все это нисколько не изменит положения вещей. Революционеров создают обстоятельства, всеобщее недовольствие народа, стремление России к новым общественным формам. Весь народ истребить нельзя, нельзя уничтожить его недовольство посредством репрессалий: неудовольствие, напротив, растет от этого. Поэтому на смену истребляемых постоянно выдвигаются из народа все в большем количестве новые личности, еще более озлобленные, еще более энергичные. Эти личности интересах борьбы, разумеется, организуются, имея уже готовый опыт своих предшественников; поэтому революционная организация с течением времени должна усиливаться и количественно, и качественно. Это мы видим в действительности за последние 10 лет. Какую пользу принесла гибель долгушинцев, чайковцев, деятелей 74 года? На смену их выступили гораздо более решительные народники. Страшные правительственные репрессалии вызвали затем на сцену террористов 78-79 гг. Напрасно правительство истребляло Ковальских, Дубровиных, Осинских, Лизогубов. Напрасно оно разрушало десятки революционных кружков. Из этих несовершенных организаций, путем естественного подбора, вырабатываются только более крепкие формы. Появляется, наконец, Исполнительный комитет, с которым правительство до сих пор не в состоянии справиться.
Окидывая беспристрастным взглядом пережитое нами тяжелое десятилетие, можно безошибочно предсказать дальнейший ход движения, если только политика правительства не изменится. Движение должно расти, увеличиваться, факты террористического характера повторятся все более обостренно; революционная организация будет выдвигать на место истребляемых групп все более и более совершенные, крепкие формы. Общее количество недовольных в стране между тем увеличивается; доверие к правительству в народе должно все более падать, мысль о революции, о ее возможности и неизбежности - все прочнее будет развиваться в России. Страшный взрыв, кровавая перетасовка, судорожное революционное потрясение всей России завершит этот процесс разрушения старого порядка.
Чем вызывается, обусловливается эта страшная перспектива? Да, ваше величество, страшная и печальная. Не примите это за фразу. Мы лучше, чем кто-либо другой, понимаем, как печальна гибель стольких талантов, такой энергии - на деле разрушения, в кровавых схватках, в то время, когда эти силы, при других условиях, могли бы быть потрачены непосредственно на созидательную работу, на развитие народа, его ума, благосостояния, его гражданского общежития. Отчего же происходит эта печальная необходимость кровавой борьбы?
Оттого, ваше величество, что теперь у нас настоящего правительства, в истинном его смысле, не существует. Правительство по своему принципу должно только выражать народные стремления, только осуществлять народную волю. Между тем у нас - извините за выражение - правительство выродилось в чистую камарилью и заслуживает названия узурпаторской шайки гораздо более, чем исполнительный комитет. Каковы бы ни были намерения государя, но действия правительства не имеют ничего общего с народной пользой и стремлениями. Императорское правительство подчинило народ крепостному праву, отдало массы во власть дворянству; в настоящее время оно открыто создает самый вредный класс спекулянтов и барышников. Все реформы его приводят лишь к тому, что народ впадает в большее рабство, все более эксплоатируется. Оно довело Россию до того, что в настоящее время народные .массы находятся в состоянии полной нищеты и разорения, не свободны от самого обидного надзора даже у своего домашнего очага, не властны даже в своих мирских общественных делах. Покровительством закона и правительства пользуется только хищник, эксплоататор, самые возмутительные грабежи остаются без наказания. Но зато какая страшная судьба ждет человека, искренно помышляющего об общей пользе. Вы знаете хорошо, ваше величество, что не одних социалистов ссылают и преследуют. Что же такое - правительство, охраняющее подобный «порядок»? Неужели это не шайка, неужели не проявление полной узурпации?
Вот почему русское правительство не имеет никакого нравственного влияния, никакой опоры в народе; вот почему Россия порождает столько революционеров; вот почему даже такой факт, как цареубийство, вызывает у огромной части населения радость и сочувствие! Да, ваше величество, не обманывайте себя отзывами льстецов и прислужников. Цареубийство в России очень популярно. Из такого положения может быть два выхода: или революция, совершенно неизбежная, которую нельзя отвратить никакими казнями, или - добровольное обращение верховной власти к народу. В интересах родной страны, во избежание напрасной гибели сил, во избежание тех самых страшных бедствий, которые всегда сопровождают революцию, исполнительный комитет обращается к вашему величеству с советом избрать второй. Верьте, что как только верховная власть перестанет быть произвольной, как только она твердо решится осуществлять лишь требования народного сознания и совести - вы можете смело прогнать позорящих правительство шпионов, отослать конвойных в казармы и сжечь развращающие народ виселицы. Исполнительный комитет сам прекратит свою деятельность, и организованные вокруг него силы разойдутся для того, чтобы посвятить себя культурной работе на благо родного народа. Мирная идейная борьба сменит насилие, которое противно нам более, чем вашим слугам, и которое практикуется нами только из печальной необходимости
Мы обращаемся к вам, отбросивши всякие предубеждения, подавивши то недоверие, которое создала вековая деятельность правительства. Мы забываем, что вы представитель той власти, которая только обманывала народ, сделала ему столько зла. Обращаемся к Вам, как к гражданину и честному человеку. Надеемся, что чувство личного озлобления не заглушит в вас сознания своих обязанностей и желания знать истину. Озлобление может быть и у нас. Вы потеряли отца. Мы теряли не только отцов, но еще братьев, жен, детей, лучших друзей. Но мы готовы заглушить личное чувство, если того требует благо России. Ждем того же и от вас.
Мы не ставим вам условий. Пусть не шокирует вас наше предложение. Условия, которые необходимы для того, чтобы революционное движение заменилось мирной работой, созданы не нами, а историей. Мы не ставим, а только напоминаем их. Этих условий - по нашему мнению, два:
1)Общая амнистия по всем политическим преступлениям прошлого времени, так как это были не преступления, но исполнение гражданского долга.
2) Созыв представителей от всего русского народа для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни и переделки их сообразно с народными желаниями. Считаем необходимым напомнить, однако, что легализация верховной власти народным представительством может быть достигнута лишь тогда, если выборы будут произведены совершенно свободно. Поэтому выборы должны быть произведены при следующей обстановке:
1) Депутаты посылаются от всех классов и сословий безразлично и пропорционально числу жителей;
2) никаких ограничений ни для избирателей, ни для депутатов не должно быть;
3) избирательная агитация и самые выборы должны быть произведены совершенно свободно, а потому правительство должно в виде временной меры, впредь до решения народного собрания, допустить:
а) полную свободу печати,
б) полную свободу слова,
в) полную свободу сходок,
г) полную свободу избирательных программ.
Вот единственное средство к возвращению России на путь правильного и мирного развития. Заявляем торжественно, пред лицом родной страны и всего мира, что наша партия с своей стороны безусловно подчинится решению народного собрания, избранного при соблюдении вышеизложенных условий, и не позволит себе впредь никакого насильственного противодействия правительству, санкционированному народным собранием.
Итак, ваше величество - решайте. Перед вами два пути. От вас зависит выбор. Мы же затем можем только просить судьбу, чтобы ваш разум и совесть подсказали вам решение единственно сообразное с благом России; вашим собственным достоинством и обязанностями перед родною страной.
Исполнительный комитет 10 марта, 1881 г.
Типография «Народной Воли»,
12 марта 1881 года
Михаил Фроленко вспоминал, что Николай Евгеньевич «сначала не вполне одобрительно отнесся к содержанию письма, кажется, за недостаточное развитие той части письма, которая касается причин, вызвавший событие 1 марта». Но однажды ему пришлось присутствовать на чтении письма среди офицеров. Он видел действие его на них и с тех пор стал решительным его поклонником. «В новом для него освещении оно казалось ему совершенством. «Оно кратко, сильно, выразительно, - говорил Суханов, - во всем соблюдена мера, и оно написано с чувством собственного достоинства. Словом, лучшего письма не могло быть».
(окончание третьей части в следующем посте - в одно сообщение не влезло)