Конец начала (начало конца)
- Я знаю - ты меня слышишь. Открой зерцала своей души!
Вот ещё. А станцевать не надо? Но через щелочку левого ока он таки посмотрел, что там за девушка. Голос-то приятный. Напевный. Таким бы колыбельные детям петь.
А вот лучше бы и не смотрел!
Девушка в реальности оказалась кокетливой Смертью с косой, даже двумя - одна (свеженаточенная) была воткнута в землю, вторая (толстая, светлого волоса) самоудовлетворённым питоном свисала из-под глухого капюшона. Прямо из его внутрикапюшонной тьмы, скрывавшей лицо. Видно было только кроваво-красные губы и точёный подбородок. Плащ до земли, руки белые, ногти отливают зелёным перламутром.
Чешуйки такого цвета мы находили детьми на побережье после шторма. Старики говорили, что это осколки древних раковин. Бабки шептали, что это слёзы вечного стеклянного дракона.
Девушка тем временем приблизилась, прицелилась и коротко пнула лежащего в бедро отороченным мехом сапожком.
Больно! Как раз в это место в прошлый раз угодила стрела и чуть его не убила. Он подскочил и открыл глаза. И нахлынувшая память стылою водой залила его сознание и даже подсознание.
Он вспомнил сражение у последнего бастиона, резкий взмах за спиной, поворот… и жгучую боль в груди. Ах да. Сейчас-то его точно убили.
Убили?
Тогда идите все лесом в ближайший храм. И рыцарь (о да, это был именно рыцарь) решительно пал на землю, крестообразно сложил руки, и приготовился к вечности.
Вечность не пришла. Вместе неё сапожок девицы саданул по рёбрам, именно в то место, куда… Рыцарь стиснул зубы и героично промолчал. Девица запыхтела и отошла.
Ну вот, теперь можно наконец-то на исходе так внезапно оборвавшегося пути остаться наедине с…
Болотная вода была омерзительна на вкус, запах и, как потом выяснилось, на цвет. Рыцарский плащ, грязно-белого цвета с хаотически разбросанными бурыми пятнами приобрёл весёленький изумрудный оттенок. Фрагментарно.
Рыцарь сел, отряхнул с прекрасного в посмертии лика кусочки веточек, комочки грязи, непонятную слизь и укоризненно вопросил нападавшую:
- Негоже Смерти быть такой жестокой, когда вся жизнь моя пришла к концу.
Смерть поиграла опустевшим детским ведёрком, разукрашенным аленькими цветочками, и выдала:
- Наконец-то заговорил. Да ещё и стихами. Ненавижу стихи.
- Мой выбор невелик и столь печален, что я с отчаянья с тобой заговорил. Но если Смерть жестока и в посмертье, то я…
- Умолкни, покойный! И слушай меня.
Рыцарь предпринял решительную попытку отверзнуть уста, но уста решительно не отверзлись. Слово Смерти имело силу в посмертии. Девица поправила капюшон и села на перевёрнутое ведро.
- У меня есть к тебе предложение. Как ты приятно молчишь! Слушай же, свежеприбывший в поля скорби и безнадёжности.
Рыцарь скорбно закатил небесно-синие глаза к чугунно-серому небу и печально огляделся. Поля? Дело было на краю болота, вдали клубился потусторонний туман, а в небе посмертия плавали загробно-жизнерадостные облака. Рыцарь провёл руками по обесчещенному болотной водицей плащу и стоически-лирически вперил взгляд в Смерть.
Смерть приосанилась и расправила плечи. Рыцарь приосанился и скрежетнул кольчугой в ответ. Воцарилось взаимное почтительное внимательное молчание, схожее с любовной прелюдией, но всё испортила Смерть. Как и обычно.
Она вдруг сгорбилась и пробормотала:
- Хочу домой, а не вот это всё. Ты мне поможешь?
Рыцарь хотел было возмутиться, вопросить, возопить, высказаться, выдать велеречения, но потом просто кивнул.
- Слушай, мне нужен то, кто спасёт мир. А в награду я верну тебя обратно живым. Даже - человеком. Ладно, говори, но постарайся не гекзаметром. И не пентаметром!
- А чем могу помочь я Смерти в мире, где Смерть - не Жизнь - единственный закон? Ужели Смерть теперь не всемогуща, ведь собирает в длань она богов?
Смерть вздохнула и ответила:
- Я не совсем Смерть, вернее - совсем, но здесь я на практике, если ты понимаешь… Не понимаешь. Гносеологический дисбаланс, давай я тебе объясню на пальцах.
И ведь объяснила.
И рыцарь понял, что это случилось сейчас начало приключения, о котором он не мог и мечтать, потому что среднестатистические постсредневековые рыцари мелких орденов со склонностью к ритмизировано-рифмизированной речи с инверсивным построением синтаксических конструций не обладают столь извращённым воображением.
Это и стало начало конца. Или концом начала.
Но об этом завтра.