Вывожу
Вот, кой-какие измышления в художественной форме.
В один прекрасный день Петрович конкретно усомнился в реальности происходящего вокруг.
Случилось это так.
Снился Петровичу сон. В целом сон как сон - понятного мало, набор каких-то действий. Правда, в этот раз сюжет был не такой простой.
В своем сне Петрович засыпал. Подстава, конечно, зачем ложился-то? Но Петрович героически снес такое издевательство и приготовился смотреть сон во сне. Черта с два там, как оказалось. В том, втором сне Петрович опять засыпал. А потом еще и еще, раз за разом укладываясь в баиньки и все больше теряясь на этих уровнях снов. И где-то на десятом засыпании Петровичу стало натурально страшно.
"Не выберусь же, блин," - понял вдруг он и начал отчаянно выгребать на поверхность, коля себя иголками, щипая за ляжку, щедро выдавая себе родимому одну пощечину за другой. Но силы были на исходе, а конца этим просыпаниям все не предвиделось.
Умаявшись (кто бы мог подумать где - во сне!), Петрович закурил. Мучили его такие мысли:
"Осталось немного, пару уровней вверх. Чего, не осилю? Осилю. Если три смены осиливал, то проснуться по-мужски осилю точно! Надо рывок, точно, рывок. Но блин, не переборщить бы. А то пару раз лишних проснусь - и... - на этом "и..." мысли Петровича обрывались, он совершенно не представлял себе, что тогда будет. - Короче, никак нельзя. Завтра ж на работу."
С этими мыслями Петрович соврешил этот самый рывок и все-таки проснулся. Вроде там же - под боком жена Людмила похрапывает, на тумбочке будильник трещит, в окне утро.
"Ну конечно там," - успокоил сам себя Петрович, но подозрения его не улетучились. Выглянув в окно, он обнаружил там свой, уже пятнадцать лет как, двор, с покосившимся квадратным грибком песочницы, лавочкой под подъездом, на которой не хватало спинки, дворника-алкаша. "Да там!" - уверенно подумал Петрович сам себе. Однако уверенности он не испытывал.
"Ну если и не там, - думал он, бреясь, - какая разница? Жена та же, двор тот же, пацан вона, небось, такой же."
"Но тогда получается, что ты спал не со своей женой, - возразил глас сомнения. - И проснулся не в своей постели."
Отмахнувшись от голосов в голове, Петрович пошел на работу. Там или не там - а смену отстоять надо. А к вечеру, глядишь, отпустит. Сны эти, так-перетак.
"Впечатлительным стал, - думал Петрович по дороге на работу. - Нервы ни к черту... Иэх, грехи наши тяжкие! Старею..."
К вечеру не отпустило. По поводу чего Петрович напился в хлам, вместе с друганом Сергеем.
- Пойми ты, - втолковывал Сереге Петрович. - Вот мог я недопроснуться?
- Мог, - кивал головой Серега, уже посвященный в суть вопроса.
- Или, допустим, перепроснуться? - допытывался Петрович, щедро приправляя пиво из чекушки.
- Легко! - соглашался Сергей.
- Вот блин и как мне теперь отличить, там я проснулся или не там?
- А фигли разницы-то? - не понимал Серега.
- Эх, тебе все фигли, - махал рукой Петрович. - Не могу ж я быть не там. Меня дома, небось ждут, а я тут с тобой сплю... - мысли о абстрактной ситуации с просыпаниями и образ встречающей ползущего на бровях муженька Людмилы мешались в голове Петровича.
- А ты проснись! - закуривал Серега, тормоша заклевавшего носом над бокалом Петровича.
- О! - в глазах Петровича появилось что-то вроде осознанности. - Точно. Завтра с утра и проснусь! - захватив сумку, он побрел домой.
- Куда ж ты денешься, - напутствовал его Серега.
С утра Петровичу, кроме обычной похмельной, добавилась еще одна головная боль: "Точно ли я там проснулся, где был вчера?" - тошнило сознание. И само себе отвечало: "Не факт. Вчера все было не так мерзко."
"Все, кранты," - думал Петрович между глотками рассола.
В тот же день он пошел на завод и оформил себе отпуск и даже выбил давно причитающуюся ему путевку в санаторий.
- Лечиться поеду, - заявил он в ультимативной форме жене, накинувшейся на него в честь раннего прихода с работы. - И смотри у меня, - даже замахнулся на нее Петрович.
Жена имела обширный опыт общения с Петровичем, потому правильно поняла состояние мужа и больше ничего не говорила.
Через два дня Петрович уже грел пузо под ультрафиолетовыми лампами на процедурах и принимал лечебные ванные. Перед отъездои он прикупил на вокзале книжку какого-то известного в Америке мистика "Уровни. Уровни быта. Уровни жизни. Бесконечная многоэтажка Вселенной." Сам не понимая зачем, он все-таки сунул ее незаметно от жены в чемодан, чмокнул на прощанье сына Кольку и укатил. Теперь вот читал.
Из прочитанного Петрович понял мало, но эффект был налицо: из санатория он вернулся уже уверенным в том, что где-то не там просыпается каждый день.
"Я, кажется, схожу с ума, - думал он в первый день по приезде, боясь отходить ко сну. - С другой стороны кто-то мне говорил, что ни один псих не признает того, что он псих. Не все еще потеряно. Надо срочно обращаться к специалисту."
На следующий день Петрович, отстояв очередь в поликлинике, попал на прием к психиатру. Изложив свою проблему, он понял, что обратился не по адресу.
- Вы, батенька, философ, - заключил специалист, мусоля языком карандаш. - Мыслитель, я бы сказал. Но никак не мой пациент. Пройдет.
В тот же день Петрович запил. На этот раз по-черному, вначале с Серегой, потом, когда тот сошел с дистанции, сам. Жена вся извелась, дубася приползавшего по вечерам мужа, которого инстинкт вел в сомнительную квартиру, где жила женщина, похожая на его жену. Но и запой помогал не стопроцентно. В конце концов, вместо забытья, Петрович вывел вопрос, мучивший его, на новый уровень, как часто бывает после долгого пьяного обдумывания.
"Проснусь," - решил Петрович и вышел из запоя без посторонней помощи.
Жена еще с месяц поворчала, друзья с сочувственно похлопали по плечу, но в целом, дело-то житейское, с кем не бывает.
А Петрович с тех пор ушел в себя. Стал молчалив и рассеян, работал кое-как, с друзьями прекратил общение.
Кроме того стал пропадать по ночам, прямо с супружеского ложа, без обуви и одежды. Жена даже проверяла: мужа нет, а ботинки вот в прихожей стоят, брюки лежат в кресле. Начала пилить по поводу любовницы, лунатизма, общества анонимных алкоголиков (Людмила всегда считала, что это такое сборище алканавтов, тайно бухающих по ночам). Не помогало. Петрович только отмалчивался и махал рукой. Было видно, что муж думает о чем-то таком, что тут не до измены или нового запоя.
Стал пропадать на день, а то и два. Были и заявления в милицию, и ночные истерические звонки в морг, и дружеская порука, и вызов психиатра уже на дом, какие-то лекрства, экстрасенсы по телефону и ворожеи по фотографии и анализу мочи. Не помогало.
Однажды Людмила застала мужа перед сном за странным занятием: Петрович складывал чемодан, но как-то невдумчиво, рассеянно, словно не слишком представлял себе, чего ему надо с собой.
- Уходишь! - запричитала жена. - Сына, жену оставляешь! Ухо-о-одишь! Покида-а-е-ешь! Моло-о-о-денькую наше-о-о-ол!
- Дура ты, Людка, - оборвал ее Петрович, стягивая штаны и забираясь под одеяло. - Ну какая молодка? Ты на меня посмотри, куда мне. Я, Людка, чего скажу. Мне проснуться надо, так, чтоб окончательно. Потому что, чую, заснул когда-то не туда, - Петрович обвел рукой комнату. - И забыл, что заснул. Пора бы уже там. Наверное, все уже заждались, когда проснусь... - бормотал он, закрывая глаза и выключая ночник. - Ты не обижайся... знаю, что... сыну велосипед по весне купи... а я уж там сам...
"Рехнулся, - горько подумала Людмила. - Как есть рехнулся," - и связала спящему Петровичу руки и ноги, а сама пошла спать в детскую, твердо решив вызвать по утру санитаров.
Но с утра Петровича уже не было. Исчез как не бывало. Вместе с чемоданом, в котором была смена белья, пара носков, бритва и помазок, оставив ботинки в прихожей, брюки на полу, а кепку на вешалке.
И больше не вернулся.
На работе повесили его фотографию в черной рамке на какую-то настенную доску, в милиции отложили в дальний ящик дело об исчезновении гражданина такого-то, а Людмиле оформили пособие.
Говорят, Петровича видели пролетающим над Уралом в виде кометы. Да еще сын Колька время от времени утверждает, что лик отца проступает иногда на мокром окне, строго грозя ему пальцем за двойки.
В один прекрасный день Петрович конкретно усомнился в реальности происходящего вокруг.
Случилось это так.
Снился Петровичу сон. В целом сон как сон - понятного мало, набор каких-то действий. Правда, в этот раз сюжет был не такой простой.
В своем сне Петрович засыпал. Подстава, конечно, зачем ложился-то? Но Петрович героически снес такое издевательство и приготовился смотреть сон во сне. Черта с два там, как оказалось. В том, втором сне Петрович опять засыпал. А потом еще и еще, раз за разом укладываясь в баиньки и все больше теряясь на этих уровнях снов. И где-то на десятом засыпании Петровичу стало натурально страшно.
"Не выберусь же, блин," - понял вдруг он и начал отчаянно выгребать на поверхность, коля себя иголками, щипая за ляжку, щедро выдавая себе родимому одну пощечину за другой. Но силы были на исходе, а конца этим просыпаниям все не предвиделось.
Умаявшись (кто бы мог подумать где - во сне!), Петрович закурил. Мучили его такие мысли:
"Осталось немного, пару уровней вверх. Чего, не осилю? Осилю. Если три смены осиливал, то проснуться по-мужски осилю точно! Надо рывок, точно, рывок. Но блин, не переборщить бы. А то пару раз лишних проснусь - и... - на этом "и..." мысли Петровича обрывались, он совершенно не представлял себе, что тогда будет. - Короче, никак нельзя. Завтра ж на работу."
С этими мыслями Петрович соврешил этот самый рывок и все-таки проснулся. Вроде там же - под боком жена Людмила похрапывает, на тумбочке будильник трещит, в окне утро.
"Ну конечно там," - успокоил сам себя Петрович, но подозрения его не улетучились. Выглянув в окно, он обнаружил там свой, уже пятнадцать лет как, двор, с покосившимся квадратным грибком песочницы, лавочкой под подъездом, на которой не хватало спинки, дворника-алкаша. "Да там!" - уверенно подумал Петрович сам себе. Однако уверенности он не испытывал.
"Ну если и не там, - думал он, бреясь, - какая разница? Жена та же, двор тот же, пацан вона, небось, такой же."
"Но тогда получается, что ты спал не со своей женой, - возразил глас сомнения. - И проснулся не в своей постели."
Отмахнувшись от голосов в голове, Петрович пошел на работу. Там или не там - а смену отстоять надо. А к вечеру, глядишь, отпустит. Сны эти, так-перетак.
"Впечатлительным стал, - думал Петрович по дороге на работу. - Нервы ни к черту... Иэх, грехи наши тяжкие! Старею..."
К вечеру не отпустило. По поводу чего Петрович напился в хлам, вместе с друганом Сергеем.
- Пойми ты, - втолковывал Сереге Петрович. - Вот мог я недопроснуться?
- Мог, - кивал головой Серега, уже посвященный в суть вопроса.
- Или, допустим, перепроснуться? - допытывался Петрович, щедро приправляя пиво из чекушки.
- Легко! - соглашался Сергей.
- Вот блин и как мне теперь отличить, там я проснулся или не там?
- А фигли разницы-то? - не понимал Серега.
- Эх, тебе все фигли, - махал рукой Петрович. - Не могу ж я быть не там. Меня дома, небось ждут, а я тут с тобой сплю... - мысли о абстрактной ситуации с просыпаниями и образ встречающей ползущего на бровях муженька Людмилы мешались в голове Петровича.
- А ты проснись! - закуривал Серега, тормоша заклевавшего носом над бокалом Петровича.
- О! - в глазах Петровича появилось что-то вроде осознанности. - Точно. Завтра с утра и проснусь! - захватив сумку, он побрел домой.
- Куда ж ты денешься, - напутствовал его Серега.
С утра Петровичу, кроме обычной похмельной, добавилась еще одна головная боль: "Точно ли я там проснулся, где был вчера?" - тошнило сознание. И само себе отвечало: "Не факт. Вчера все было не так мерзко."
"Все, кранты," - думал Петрович между глотками рассола.
В тот же день он пошел на завод и оформил себе отпуск и даже выбил давно причитающуюся ему путевку в санаторий.
- Лечиться поеду, - заявил он в ультимативной форме жене, накинувшейся на него в честь раннего прихода с работы. - И смотри у меня, - даже замахнулся на нее Петрович.
Жена имела обширный опыт общения с Петровичем, потому правильно поняла состояние мужа и больше ничего не говорила.
Через два дня Петрович уже грел пузо под ультрафиолетовыми лампами на процедурах и принимал лечебные ванные. Перед отъездои он прикупил на вокзале книжку какого-то известного в Америке мистика "Уровни. Уровни быта. Уровни жизни. Бесконечная многоэтажка Вселенной." Сам не понимая зачем, он все-таки сунул ее незаметно от жены в чемодан, чмокнул на прощанье сына Кольку и укатил. Теперь вот читал.
Из прочитанного Петрович понял мало, но эффект был налицо: из санатория он вернулся уже уверенным в том, что где-то не там просыпается каждый день.
"Я, кажется, схожу с ума, - думал он в первый день по приезде, боясь отходить ко сну. - С другой стороны кто-то мне говорил, что ни один псих не признает того, что он псих. Не все еще потеряно. Надо срочно обращаться к специалисту."
На следующий день Петрович, отстояв очередь в поликлинике, попал на прием к психиатру. Изложив свою проблему, он понял, что обратился не по адресу.
- Вы, батенька, философ, - заключил специалист, мусоля языком карандаш. - Мыслитель, я бы сказал. Но никак не мой пациент. Пройдет.
В тот же день Петрович запил. На этот раз по-черному, вначале с Серегой, потом, когда тот сошел с дистанции, сам. Жена вся извелась, дубася приползавшего по вечерам мужа, которого инстинкт вел в сомнительную квартиру, где жила женщина, похожая на его жену. Но и запой помогал не стопроцентно. В конце концов, вместо забытья, Петрович вывел вопрос, мучивший его, на новый уровень, как часто бывает после долгого пьяного обдумывания.
"Проснусь," - решил Петрович и вышел из запоя без посторонней помощи.
Жена еще с месяц поворчала, друзья с сочувственно похлопали по плечу, но в целом, дело-то житейское, с кем не бывает.
А Петрович с тех пор ушел в себя. Стал молчалив и рассеян, работал кое-как, с друзьями прекратил общение.
Кроме того стал пропадать по ночам, прямо с супружеского ложа, без обуви и одежды. Жена даже проверяла: мужа нет, а ботинки вот в прихожей стоят, брюки лежат в кресле. Начала пилить по поводу любовницы, лунатизма, общества анонимных алкоголиков (Людмила всегда считала, что это такое сборище алканавтов, тайно бухающих по ночам). Не помогало. Петрович только отмалчивался и махал рукой. Было видно, что муж думает о чем-то таком, что тут не до измены или нового запоя.
Стал пропадать на день, а то и два. Были и заявления в милицию, и ночные истерические звонки в морг, и дружеская порука, и вызов психиатра уже на дом, какие-то лекрства, экстрасенсы по телефону и ворожеи по фотографии и анализу мочи. Не помогало.
Однажды Людмила застала мужа перед сном за странным занятием: Петрович складывал чемодан, но как-то невдумчиво, рассеянно, словно не слишком представлял себе, чего ему надо с собой.
- Уходишь! - запричитала жена. - Сына, жену оставляешь! Ухо-о-одишь! Покида-а-е-ешь! Моло-о-о-денькую наше-о-о-ол!
- Дура ты, Людка, - оборвал ее Петрович, стягивая штаны и забираясь под одеяло. - Ну какая молодка? Ты на меня посмотри, куда мне. Я, Людка, чего скажу. Мне проснуться надо, так, чтоб окончательно. Потому что, чую, заснул когда-то не туда, - Петрович обвел рукой комнату. - И забыл, что заснул. Пора бы уже там. Наверное, все уже заждались, когда проснусь... - бормотал он, закрывая глаза и выключая ночник. - Ты не обижайся... знаю, что... сыну велосипед по весне купи... а я уж там сам...
"Рехнулся, - горько подумала Людмила. - Как есть рехнулся," - и связала спящему Петровичу руки и ноги, а сама пошла спать в детскую, твердо решив вызвать по утру санитаров.
Но с утра Петровича уже не было. Исчез как не бывало. Вместе с чемоданом, в котором была смена белья, пара носков, бритва и помазок, оставив ботинки в прихожей, брюки на полу, а кепку на вешалке.
И больше не вернулся.
На работе повесили его фотографию в черной рамке на какую-то настенную доску, в милиции отложили в дальний ящик дело об исчезновении гражданина такого-то, а Людмиле оформили пособие.
Говорят, Петровича видели пролетающим над Уралом в виде кометы. Да еще сын Колька время от времени утверждает, что лик отца проступает иногда на мокром окне, строго грозя ему пальцем за двойки.