Рукмини.
Тем, кто не знает оригинальную историю Рукмини, могу предложить короткий и нелепый, но милый комикс: мало слов, много картинок.
Для тех, кто знает, ничего интересного там нет.
В этой лиле Рукмини была рождена сутой - колесничим. Прекрасным колесничим, который мог бы расти и совершенствоваться дальше, и стать лучшим сутой на свете, но на этом пути стояло одно препятствие: Рукмини была рождена еще и царевной царства Мадра.
Да, личность Рукмини строилась именно так, сначала я - сута, которого не пускают в бой, и который рвется туда, и только потом - я - царевна.
Сердце ее было свободно.
Точнее, оно было слишком занято - места человеку там не хватало, там были виманы. Виманы. Виманывиманывиманы. Просто гонять по космосу - это, конечно, прекрасно, но моя Рукмини оказалась еще и шиваиткой.
Она рвалась в бой.
Патриархальные устои ее не пускали.
Принять на себя мужскую дхарму и спокойно заниматься любимым делом она не желала по ряду причин. Скажем так, принятие мужской дхармы было бы легким выходом из ситуации и проигрышем, а не победой, пусть и становились достижимыми заветные боевые виманы.
Нужно было остаться женщиной и получить желаемое. Только так.
В целом, весьма очевидным вариантом было “выйти замуж за того, кто не станет препятствовать ей в возможности быть сутой” - более того, это было обетом - только за такого человека Рукмини могла выйти.
Но так как я не ищу легких путей, моя Рукмини не хотела замуж в принципе. Вообще ни за кого.
Потому что у всех женщин царства Мадра до нее семейная жизнь складывалась весьма… странно. И, со стороны - несчастливо.
О, у нее было несколько вариантов возможного решения этого вопроса в запасе, которые включали в себя: побег в Маллу, принятие (публичное, разумеется) аскезы безбрачия ради совершенствования в искусстве суты, и, как последний шанс, последний патрон в пистолете, сати (самосожжение), чтобы переродиться в иной жизни в суту, который будет еще совершеннее в своем искусстве, чем была Рукмини.
Вот насколько сильно она не хотела замуж.
И насколько сильно хотела быть сутой.
А еще у Рукмини была служанка, которая почти так же отчаянно хотела выдать свою госпожу замуж, но только, если это сделает ту несчастной.
Служанку эту звали Нилам, и была она дочерью самого премудрого брамина Васиштхи, (как оказалось, приемной дочерью), отправленной в аскезу услужения.
Отличалась она гордым нравом и отчаянным желанием создать для своей госпожи несчастливый брак, провозглашая при этом, что желает ей лишь добра.
История Нилам, которую она рассказала своей госпоже, звучала так:
Когда-то давно полюбила она одного шудру, но не могла быть с ним вместе. Юноша решил жениться. Во время свадьбы Нилам пришла и объявила, что девушка, с которой он собирается заключить брак, нечиста и не имеет права быть невестой. Поднялся шум, свадьба была сорвана. Не выдержавшая позора девушка повесилась.
И оказалось, что она была чиста.
Нилам солгала, чтобы расстроить свадьбу своего возлюбленного и этой несчастной.
А потому она отправлена в аскезу усмирять свою гордыню и помогать заключать браки, исправляя свой поступок.
При этом было совершенно очевидно, что аскеза выходит у нее так себе. Нилам мечтает выдать свою госпожу замуж - но только за того, за кого по доброй воле сама Рукмини не пойдет.
И, конечно же, любимый брат, заботливая тетушка и обожаемый отец, обеспокоенные вопросом замужества царевны.
Можно было надеяться, что все они про это как-нибудь так забудут, но было очевидно, что вряд ли.
А теперь со всем этим на борту мы попробуем взлететь.
И все сразу пошло совсем не так.
Потому что случилось сражение с Камсой, и наблюдая за этим сражением Рукмини увидела царевича Дурьодхану и его друга - шудру - Вришу. То, как горят их глаза, когда они идут в бой. Как они смеются.
Птыдыщь! Удар молнии, электрические заряды на кончиках пальцев, вставшие дыбом волосы.
И то чувство, которое я много кому пыталась объяснить словами, но кажется, так и не смогла: абсолютного узнавания, принятия, родного, потерянного, своего. Словно небеса разверзлись, из них высунулся трезубец, указал на этих двоих и громовой голос молвил: “Твое место здесь”.
И я знала, что одного из них я была бы счастлива назвать братом.
А второго - готова назвать мужем. Почему-то сразу была уверена, что мы договоримся. Виманы. Виманывиманывиманы!
И даже сгоряча сказала своей служанке “вот, Нилам, ты хотела, чтобы я хоть за кого-то вышла замуж? Ну что ж, есть одно имя, которое я готова тебе назвать, и вот за Дурьодхану я готова выйти, если понадобится”.
Глаза Нилам недобро блеснули, и в дальнейшем она честно приложила все усилия, чтобы расстроить этот брак.
Но так как замуж Рукмини все еще не хотела, то и предпринимать никаких действий не стала.
Есть имя, которое можно назвать, если припрут к стенке, вот и славно.
Нужно было заняться своими делами - взять тетушку и служанку, отвезти их в Маллу, в которой проживала Кайкея, царица амазонок, и ее - и отца Рукмини - дочь Арья.
Надо сказать, что Рукмини с Арьей обменялись браслетами и назвали друг друга сестрами еще до гостевого визита - когда служанка Нилам на время потеряла Рукмини из виду, и та немедленно этим воспользовалась.
После знакомства тетушки с Кайкейей и Арьей, Рукмини предложила всем отправиться в гости уже в их царство Мадра, спросив у тетушки позволения.
Удивлению Шальи, вернувшегося в собственное царство и заставшего там Кайкею, не было предела, и о, это было великолепно.
Но это история Рукми и Шальи, а не Рукмини, которая сыграла в этом только вступление, так что простите, я ее опущу.
Когда все страсти улеглись и гости покинули дом, тема замужества всплыла сама собой. Потому что Рукми сказал “а вот тут о Рукмини спрашивали царевичи - Дурьодхана и …” и Рукмини даже не услышала второе имя, потому что это был еще один удар тока. Видишь, видишь сута-царевна? Оно само. Это не ты.
Ты и твои желания вообще ни при чем. Виманы. Виманывиманывиманы, боги благоволят тебе, сам Ваю легко целует тебя, когда ты несешься на высокой скорости в холодном безвоздушном пространстве. Ты создана для них.
Это предназначение, ну!
И Рукмини ответила - хорошо, тогда я хочу поговорить с Дурьодханой. По всем правилам. При свидетелях.
И разговор их звучал так:
-Я хочу поговорить с тобой о любви. - сказала Рукмини Дурьодхане, глядя ему прямо в лицо, и чувствуя, как отец и брат пожирают ее глазами. - Вот скажи мне, царевич, ты любишь сражаться?
И, выслушав очевидный ответ, сказала - А я люблю виманы.
Таким был разговор Рукмини и Дурьодханы о любви.
-Мне нужен сута, царевна! - воскликнул Дурьодана.
-Я хочу быть сутой, царевич! - ответила ему Рукмини.
И это, конечно же, было бы слишком просто.
А так как не может все быть настолько просто, немедленно (внезапно? неудержимо?) случилась война, на которую срочно надо было отправляться, и на которую Рукмини порывалась уйти сутой Дурьодханы, но отец ей не позволил - мол, ему нужно его проверить. Познакомиться.
Ха, Шалья, скажи своей дочери - ты просто давно не был сутой, а ты можешь им быть только у царевичей, не царей, таков твой обет! Ты просто хочешь тряхнуть стариной, хочешь снова встать во весь рост прикрывая своего господина, снова заложить крутой вираж, уходя от удара…
...ну или просто не хочешь скомпрометировать дочь, тоже вариант. Хотя Рукмини по душе, конечно, первый.
И в этом бою Дурьодхана получает себе невесту Джаянти, .
“Отлично”, - думает Рукмини. - “пусть она будет ему женой, царицей, пусть она рожает ему детей, как уж они там этого пожелают, а мне нужны только небо и виманы, и чтобы никто мне не мешал быть с ними”
Но тут начинается спортивное перетягивание резины всеми вокруг, на длину и время:
-Подумай, посмотри, выбери кого угодно другого!
-Ты же видишь, что он безумен?
-Ты же видишь, что у него темное сердце?
-Неужели ты готова стать второй женой?
-Ты же видишь, что он полон ярости?
И на все это Рукмини отвечает лишь “пусть так”, хотя под конец начинает говорить то, что на самом деле лежит у нее на сердце:
-Я вижу, что мы друг друга стоим.
И не говорит - “Мы похожи.”
И боится подумать - “ Мы созданы друг для друга”.
Служанка Нилам и тетушка прикладывают все усилия, чтобы найти Рукмини другого жениха. Одна из лучших побуждений, другая из худших, но обе с таким рвением, что договариваются до встречи с Сумитрой, сыном Джарасангхи, и, при всей моей любви к Мише, это вызывает у Рукмини просто вопль ярости. Докатились до Сумитры. Этак неугомонная парочка свах и до сговора может докатиться.
...и хотя, если подумать, то Сумитра, вообще-то, не так уж плох, и тоже вряд ли откажется от хорошего суты, да и жены в придачу, и наверняка можно с ним договориться (виманы-пустите меня в бой и не лезьте с чувствами, и все прочее), Рукмини начинает злиться.
И пока она злится, она видит Дурьодхану.
Она отводит его в сторону, и за то время, пока насторожившийся Шалья, отец Рукмини, выдвигается к ним, они успевают обсудить, что их намерения не изменились, что их обеты таковы - и обе стороны принимают их, и в общем, все.
И Дурьодхана говорит - я взял бы тебя в жены прямо сейчас.
И Рукмини отвечает ему - так возьми!
И прямо на глазах у Шальи происходит похищение Рукмини, и ветер свистит в ушах, и все совершенно правильно и верно, потому что не существует никакого “потом”, есть только звенящее, ослепительное “сейчас”, и одни и те же сюжеты проигрываются снова и снова в тысячах возможных вариаций.
...И служанка Рукмини Нилам бросается похитителю под ноги, швыряя в царевича темной магией ужаса.
Но Рукмини обличает ее, крича, что никак не может та быть дочерью такого мудреца, как Васиштха (попала в точку, кстати), и потом все очень много и бессодержательно бегают и повышают голос друг на друга.
Шалья мудр и он видел, как все произошло, и он дает свое родительское благословение на этот брак. Спросил ли он тогда у Рукмини, любит ли она Дурьодхану?
Тогда Рукмини не любила его.
Ощущала, что место ее рядом с ним - безусловно.
Что только за него она готова выйти - разумеется.
Но любила она - виманы. Виманывиманывиманы. Вимааааааны.
А потом была сваямвара Драупади.
И Дурьодхана попросил Рукмини быть тем человеком, который представит его девушке, выбирающей себе жениха.
И это, конечно, странно.
И они, очевидно, оба безумны и неисправимы.
Но Рукмини была в восторге.
Твой жених, пока вы ожидаете возможности провести свадьбу, зная, что у него есть еще одна невеста, вписывается еще в одну сваямвару, и выбирает тебя той, которая должна представить его его потенциальной третьей невесте.
И ты безмерно восхищена этим.
Она увидела отблеск божественного сияния господа Шивы, которому была предана более прочих, и полюбила его всем сердцем.
Очередной удар тока, и, представляя Дурьодхану Драупади, Рукмини уже любит его. Искренне и беззаветно, но пока еще не самозабвенно - о, это будет позже.
...и потом они вместе же, на пару объясняют задающим вопросы о том, почему этого нельзя было упустить, и не сговариваясь друг с другом дают одни и те же ответы.
Дурьодана женится одновременно на обеих своих невестах - похищенной и взятой в бою. И Рукмини считает, что это просто прекрасно.
И своих жен он провозглашает равноправными соправительницами, и нет среди них первой или второй.
Свадьба - такое дело, которое просто нужно пережить.
Единственное, что могу об этом сказать, что Рукмини так и не произнесла обета быть покорной воле мужа - ха!, хотя пыталась. Не смогла. Обещала лишь приложить все силы.
(И это Рукмини потом топнет ногой и скажет “Только Шива может быть отцом нашего ребенка, и это не обсуждается”. Сама.)
После свадьбы Дурьодхана откроет одну свою тайну, перед этим спросив - любишь ли ты меня? И чего именно ты не простишь мне, после чего я перестану быть в твоих глазах тем человеком, которого ты полюбила?
И только одно слово ответила ему Рукмини:
-Смирения.
Пока Дурьодхана ищет вместе с Джаянти путь к трону Ланки, Рукмини решает иную задачу (много жен - это чертовски удобно, можно распределить обязанности).
Она предается аскезе от Васиштхи ради усмирения гордыни.
Потому что после усмирения этой гордыни она будет просить у Шивы ребенка для них с Дурьодханой. Точнее…
...об этом Рукмини не сказала даже богам.
Она просила аскезу усмирения гордыни, потому что в ее воспаленном виске пульсирующей жилкой билось “Шива Шива Шива Шамбо!” , и чье еще имя она могла назвать? Но было ли это предопределение, чувство “только-так-и-правильно”, или же это была гордыня?
Первая аскеза помогла решить этот вопрос.
Это был очередной удар тока.
Рукмини знала, что отцом их с Дурьодханой ребенка может быть только Шива. И никто иной. Она не могла объяснить почему, откуда, и как она это знает, кроме как поднести руку к сердцу, в котором билось, как бешеное, омнамахшивайя.
Потому что так, и только так ощущается правильно.
Безумные шиваиты.
Первая аскеза Рукмини (низко кланяться всем встреченным, вне зависимости от варны) дала ей понять, что ее гордыня тут ни при чем, и это действительно разряд того же электричества, что поразил ее при первом же взгляде на Дурьодхану.
И вот о чем попросила Шиву Рукмини после своей аскезы:
-Нам с Дурьодханой нужен ребенок от божества -, сказала она. -Но я понимаю, что моя аскеза ничтожна для такой просьбы, поэтому я прошу тебя, в качестве ответа на мою аскезу - дай мне ту аскезу, которой будет достаточно для того, чтобы просить тебя об этом после нее.
-Испроси аскезы у своего мужа - ответил ей Шива. - пусть он даст тебе ту, что понравится мне. Он сможет.
И вот какой была вторая, тайная аскеза Рукмини.
-Отправляйся к Врише - сказал ей Дурьодхана, - и расскажи ему открытую мной тебе тайну, потому что я хочу, чтобы он знал об этом, но у меня нет сил ему сказать.
-Хочешь ли ты, чтобы я объявила об этой своей аскезе публично? - усмехнувшись, спросила Рукмини.
Дурьодхана вздрогнул.
-Нет.
Надо сказать, что к тому моменту Рукмини уже назвала Вришу своим братом, а он назвал ее сестрой.
И она отвела его в сторону, сказав, что им необходимо поговорить, поговорить наедине, и пусть свидетелями этого разговора будут лишь боги.
И вот что сказала Врише Рукмини, любящая жена Дурьодханы, встав перед ним на колени:
Что она любила и любит его как брата с той минуты, когда впервые увидела. Что она была счастлива узнать, что он и вправду брат для нее. И счастлива была назвать его братом, и услышать, как он называет ее сестрой.
И что весь этот разговор происходит лишь потому, что она проходит аскезу, данную ей Дурьодханой. И суть этой аскезы такова:
Есть тайна, которую Дурьодхана открыл Рукмини, и через нее хочет открыть Врише, поскольку самому сказать ее ему не достанет сил.
Дурьодхана, принявший на себя мужскую Дхарму, по рождению женщина. И сердце этой женщины принадлежит Врише, и она любит его так, как женщина любит мужчину.
И она не требует ничего, но просто хочет, чтобы он об этом знал.
О том, что эта женщина счастлива, когда он смеется.
А смеется Вриша только в бою.
"И ради этого можно сжечь весь мир", думает, но не произносит Рукмини.
Удивительное чувство - когда тебя спрашивают - что ты чувствуешь? -И ты отвечаешь “мне тяжело и больно”, - но в то же время чувствуешь радость, словно ты, проведя ножом, кормишь жадный, голодный огонь пульсирующей кровью из своего запястья, и видишь его радостный танец.
И Рукмини говорит:
-Я люблю тебя как брата. И я люблю его.
И Вриша отвечает:
-Слишком много, слишком много любви!
И Рукмини не знает, что ему ответить.
И сбитый с толку Вриша долго предается недоумению и напрасным мечтаниям, пока не задает, наконец, верный вопрос:
-А чего хочешь ты, Рукмини?
И подумав, та отвечает:
-Я хочу, чтобы он был счастлив.
И чтобы ты смеялся.
И это так, и они с Вришей стоят обнявшись, и Рукмини любит его еще больше, чем любила до этого, словно все они - части единого целого, и она готова умереть за него, почти как готова умереть за Дурьодхану.
А затем Рукмини остается наедине с богом, и она спрашивает его - ты доволен?
-Я доволен, - отвечает бог, - но я все еще не могу дать тебе того, о чем ты просишь.
Для исполнения такой просьбы нужно отдать нечто большее.
-Хорошо, - говорит Рукмини. - Я сделаю это.
Вриша срезает с себя доспехи, Рукмини стоит на коленях у его ног, закрыв лицо ладонями, уткнувшись в землю, лишь бы не видеть, как солнечные доспехи Сурьи становятся кровавыми ранами. И она не в силах этому помешать, и она может только слышать, как Дурьодхана кричит, что выколет себе глаза, чтобы не видеть страданий Вриши, и она понимает, почему.
И Вриша медленно умирает на ее руках, и на руках Кунти, которая кричит о том, что признает себя его матерью.
Рукмини вскакивает, подходит к ослепившему себя Дурьодхане и шипит ему на ухо:
-Никогда прежде я не называла тебя трусом, не назову трусом и сейчас. Но неужели ты допустишь, чтобы он умер на МОИХ руках?
И она толкает его, и Дурьодхана падает на колени, и слепыми руками пытается дотянутся до Вриши, имя которому отныне - Карна.
И Рукмини помогает ему протянуть свои руки к телу того, кого когда-то звали Вриша, и он дотрагивается до него, и…
… и появляется Мадри, которая исцеляет раны Карны.
...и появляется Гандхари, которая исцеляет Дурьодхану, позволяя ему снова видеть.
И все. Становится. Хорошо.
Рукмини чувствует, как Шива ждет ее третьей аскезы, ее последней жертвы.
И на минуту что-то человеческое испуганно шепчет: “может, не надо? Может, хватит, после всего этого? Ведь все наконец спокойно! Зачем делать это? Пожалей себя, пожалей его, пожалей всех остальных!”
Но тут приходит осознание, спокойное, как простое констатация факта:
“Просто Дурьодхана - это такой человек, вокруг которого другие стоят на коленях и снимают с себя кожу”.
Ты следующая. Это нормально.
И все становится легко и понятно.
И ты встаешь на колени и кричишь Ом Намах Шивайя так, как кричат боевую мантру.
И призываешь Шиву в третий раз, и просишь его о божественной милости.
О ребенке для Рукмини и Дурьодханы. Ребенке от Шивы, и ни от кого иного.
И ради этого ты готова отдать не просто многое, о, нет!
Ради этого ты готова отдать ВСЕ.
Равана отрубил себе девять голов из десяти, чтобы обрести благословения от Шивы.
Но у Рукмини не было тысячелетий, чтобы стоять на Кайлаше, и лишних голов, которые было бы можно периодически срубать.
Зато у нее было одно сердце.
И она предложила Шиве то, что составляло саму ее суть - ее талант суты.
Как сута дважды за бой могла она помочь своему господину, а после еще и вывезти его с поля боя, даже находясь в состоянии тяжелого ранения. Она могла расти и становиться лучше, но она отдала весь свой талант и благословение богов ей как суте, лишь бы Дурьодхана получил то, чего они желают, а желает они божественное дитя, и не просто божественное дитя, а божественное дитя от Шивы.
И Шива даровал им это благословение, лишив Рукмини таланта суты: закрыв ей навечно глаза.
И о, единственное, о чем в этот момент жалела Рукмини, так это о том, что она не видит лица своего супруга.
-Ланка, - говорит ей темнота, сжимая ее за руку.
-Ланка, - отвечает она темноте.
Тьма бережно окутывает ее, и она чувствует его руки в своих - она пока не умеет быть слепой - кажется, они вошли в тронный зал Хастинапура, и он усадил ее на трон, опустившись у ее ног.
-Ты - моя бхакти, - шепчет ей голос в темноте, - и тебе будут воздвигнуты храмы, и тысячи преданных будут восклицать твое имя в мою честь.
- Имя, - говорит она, - назови мне свое имя, я хочу услышать это.
-Сейчас, всем? - спрашивает ее голос в темноте.
-Сейчас мне. Только мне.
-Кали, - говорит он. -Мое имя Кали.
Она улыбается. Счастливой и страшной улыбкой…
Когда-то ее звали Рукмини.
Теперь это лишь одно из ее имен.
Каковы другие - я не знаю.
Лакшми? Алакшми?
Но она перестала быть собой, отдав Шиве саму свою суть во имя Кали, и став кем-то иным.
И кем бы они ни была - теперь она абсолютно, незамутненно, полностью счастлива.
Для тех, кто знает, ничего интересного там нет.
В этой лиле Рукмини была рождена сутой - колесничим. Прекрасным колесничим, который мог бы расти и совершенствоваться дальше, и стать лучшим сутой на свете, но на этом пути стояло одно препятствие: Рукмини была рождена еще и царевной царства Мадра.
Да, личность Рукмини строилась именно так, сначала я - сута, которого не пускают в бой, и который рвется туда, и только потом - я - царевна.
Сердце ее было свободно.
Точнее, оно было слишком занято - места человеку там не хватало, там были виманы. Виманы. Виманывиманывиманы. Просто гонять по космосу - это, конечно, прекрасно, но моя Рукмини оказалась еще и шиваиткой.
Она рвалась в бой.
Патриархальные устои ее не пускали.
Принять на себя мужскую дхарму и спокойно заниматься любимым делом она не желала по ряду причин. Скажем так, принятие мужской дхармы было бы легким выходом из ситуации и проигрышем, а не победой, пусть и становились достижимыми заветные боевые виманы.
Нужно было остаться женщиной и получить желаемое. Только так.
В целом, весьма очевидным вариантом было “выйти замуж за того, кто не станет препятствовать ей в возможности быть сутой” - более того, это было обетом - только за такого человека Рукмини могла выйти.
Но так как я не ищу легких путей, моя Рукмини не хотела замуж в принципе. Вообще ни за кого.
Потому что у всех женщин царства Мадра до нее семейная жизнь складывалась весьма… странно. И, со стороны - несчастливо.
О, у нее было несколько вариантов возможного решения этого вопроса в запасе, которые включали в себя: побег в Маллу, принятие (публичное, разумеется) аскезы безбрачия ради совершенствования в искусстве суты, и, как последний шанс, последний патрон в пистолете, сати (самосожжение), чтобы переродиться в иной жизни в суту, который будет еще совершеннее в своем искусстве, чем была Рукмини.
Вот насколько сильно она не хотела замуж.
И насколько сильно хотела быть сутой.
А еще у Рукмини была служанка, которая почти так же отчаянно хотела выдать свою госпожу замуж, но только, если это сделает ту несчастной.
Служанку эту звали Нилам, и была она дочерью самого премудрого брамина Васиштхи, (как оказалось, приемной дочерью), отправленной в аскезу услужения.
Отличалась она гордым нравом и отчаянным желанием создать для своей госпожи несчастливый брак, провозглашая при этом, что желает ей лишь добра.
История Нилам, которую она рассказала своей госпоже, звучала так:
Когда-то давно полюбила она одного шудру, но не могла быть с ним вместе. Юноша решил жениться. Во время свадьбы Нилам пришла и объявила, что девушка, с которой он собирается заключить брак, нечиста и не имеет права быть невестой. Поднялся шум, свадьба была сорвана. Не выдержавшая позора девушка повесилась.
И оказалось, что она была чиста.
Нилам солгала, чтобы расстроить свадьбу своего возлюбленного и этой несчастной.
А потому она отправлена в аскезу усмирять свою гордыню и помогать заключать браки, исправляя свой поступок.
При этом было совершенно очевидно, что аскеза выходит у нее так себе. Нилам мечтает выдать свою госпожу замуж - но только за того, за кого по доброй воле сама Рукмини не пойдет.
И, конечно же, любимый брат, заботливая тетушка и обожаемый отец, обеспокоенные вопросом замужества царевны.
Можно было надеяться, что все они про это как-нибудь так забудут, но было очевидно, что вряд ли.
А теперь со всем этим на борту мы попробуем взлететь.
И все сразу пошло совсем не так.
Потому что случилось сражение с Камсой, и наблюдая за этим сражением Рукмини увидела царевича Дурьодхану и его друга - шудру - Вришу. То, как горят их глаза, когда они идут в бой. Как они смеются.
Птыдыщь! Удар молнии, электрические заряды на кончиках пальцев, вставшие дыбом волосы.
И то чувство, которое я много кому пыталась объяснить словами, но кажется, так и не смогла: абсолютного узнавания, принятия, родного, потерянного, своего. Словно небеса разверзлись, из них высунулся трезубец, указал на этих двоих и громовой голос молвил: “Твое место здесь”.
И я знала, что одного из них я была бы счастлива назвать братом.
А второго - готова назвать мужем. Почему-то сразу была уверена, что мы договоримся. Виманы. Виманывиманывиманы!
И даже сгоряча сказала своей служанке “вот, Нилам, ты хотела, чтобы я хоть за кого-то вышла замуж? Ну что ж, есть одно имя, которое я готова тебе назвать, и вот за Дурьодхану я готова выйти, если понадобится”.
Глаза Нилам недобро блеснули, и в дальнейшем она честно приложила все усилия, чтобы расстроить этот брак.
Но так как замуж Рукмини все еще не хотела, то и предпринимать никаких действий не стала.
Есть имя, которое можно назвать, если припрут к стенке, вот и славно.
Нужно было заняться своими делами - взять тетушку и служанку, отвезти их в Маллу, в которой проживала Кайкея, царица амазонок, и ее - и отца Рукмини - дочь Арья.
Надо сказать, что Рукмини с Арьей обменялись браслетами и назвали друг друга сестрами еще до гостевого визита - когда служанка Нилам на время потеряла Рукмини из виду, и та немедленно этим воспользовалась.
После знакомства тетушки с Кайкейей и Арьей, Рукмини предложила всем отправиться в гости уже в их царство Мадра, спросив у тетушки позволения.
Удивлению Шальи, вернувшегося в собственное царство и заставшего там Кайкею, не было предела, и о, это было великолепно.
Но это история Рукми и Шальи, а не Рукмини, которая сыграла в этом только вступление, так что простите, я ее опущу.
Когда все страсти улеглись и гости покинули дом, тема замужества всплыла сама собой. Потому что Рукми сказал “а вот тут о Рукмини спрашивали царевичи - Дурьодхана и …” и Рукмини даже не услышала второе имя, потому что это был еще один удар тока. Видишь, видишь сута-царевна? Оно само. Это не ты.
Ты и твои желания вообще ни при чем. Виманы. Виманывиманывиманы, боги благоволят тебе, сам Ваю легко целует тебя, когда ты несешься на высокой скорости в холодном безвоздушном пространстве. Ты создана для них.
Это предназначение, ну!
И Рукмини ответила - хорошо, тогда я хочу поговорить с Дурьодханой. По всем правилам. При свидетелях.
И разговор их звучал так:
-Я хочу поговорить с тобой о любви. - сказала Рукмини Дурьодхане, глядя ему прямо в лицо, и чувствуя, как отец и брат пожирают ее глазами. - Вот скажи мне, царевич, ты любишь сражаться?
И, выслушав очевидный ответ, сказала - А я люблю виманы.
Таким был разговор Рукмини и Дурьодханы о любви.
-Мне нужен сута, царевна! - воскликнул Дурьодана.
-Я хочу быть сутой, царевич! - ответила ему Рукмини.
И это, конечно же, было бы слишком просто.
А так как не может все быть настолько просто, немедленно (внезапно? неудержимо?) случилась война, на которую срочно надо было отправляться, и на которую Рукмини порывалась уйти сутой Дурьодханы, но отец ей не позволил - мол, ему нужно его проверить. Познакомиться.
Ха, Шалья, скажи своей дочери - ты просто давно не был сутой, а ты можешь им быть только у царевичей, не царей, таков твой обет! Ты просто хочешь тряхнуть стариной, хочешь снова встать во весь рост прикрывая своего господина, снова заложить крутой вираж, уходя от удара…
...ну или просто не хочешь скомпрометировать дочь, тоже вариант. Хотя Рукмини по душе, конечно, первый.
И в этом бою Дурьодхана получает себе невесту Джаянти, .
“Отлично”, - думает Рукмини. - “пусть она будет ему женой, царицей, пусть она рожает ему детей, как уж они там этого пожелают, а мне нужны только небо и виманы, и чтобы никто мне не мешал быть с ними”
Но тут начинается спортивное перетягивание резины всеми вокруг, на длину и время:
-Подумай, посмотри, выбери кого угодно другого!
-Ты же видишь, что он безумен?
-Ты же видишь, что у него темное сердце?
-Неужели ты готова стать второй женой?
-Ты же видишь, что он полон ярости?
И на все это Рукмини отвечает лишь “пусть так”, хотя под конец начинает говорить то, что на самом деле лежит у нее на сердце:
-Я вижу, что мы друг друга стоим.
И не говорит - “Мы похожи.”
И боится подумать - “ Мы созданы друг для друга”.
Служанка Нилам и тетушка прикладывают все усилия, чтобы найти Рукмини другого жениха. Одна из лучших побуждений, другая из худших, но обе с таким рвением, что договариваются до встречи с Сумитрой, сыном Джарасангхи, и, при всей моей любви к Мише, это вызывает у Рукмини просто вопль ярости. Докатились до Сумитры. Этак неугомонная парочка свах и до сговора может докатиться.
...и хотя, если подумать, то Сумитра, вообще-то, не так уж плох, и тоже вряд ли откажется от хорошего суты, да и жены в придачу, и наверняка можно с ним договориться (виманы-пустите меня в бой и не лезьте с чувствами, и все прочее), Рукмини начинает злиться.
И пока она злится, она видит Дурьодхану.
Она отводит его в сторону, и за то время, пока насторожившийся Шалья, отец Рукмини, выдвигается к ним, они успевают обсудить, что их намерения не изменились, что их обеты таковы - и обе стороны принимают их, и в общем, все.
И Дурьодхана говорит - я взял бы тебя в жены прямо сейчас.
И Рукмини отвечает ему - так возьми!
И прямо на глазах у Шальи происходит похищение Рукмини, и ветер свистит в ушах, и все совершенно правильно и верно, потому что не существует никакого “потом”, есть только звенящее, ослепительное “сейчас”, и одни и те же сюжеты проигрываются снова и снова в тысячах возможных вариаций.
...И служанка Рукмини Нилам бросается похитителю под ноги, швыряя в царевича темной магией ужаса.
Но Рукмини обличает ее, крича, что никак не может та быть дочерью такого мудреца, как Васиштха (попала в точку, кстати), и потом все очень много и бессодержательно бегают и повышают голос друг на друга.
Шалья мудр и он видел, как все произошло, и он дает свое родительское благословение на этот брак. Спросил ли он тогда у Рукмини, любит ли она Дурьодхану?
Тогда Рукмини не любила его.
Ощущала, что место ее рядом с ним - безусловно.
Что только за него она готова выйти - разумеется.
Но любила она - виманы. Виманывиманывиманы. Вимааааааны.
А потом была сваямвара Драупади.
И Дурьодхана попросил Рукмини быть тем человеком, который представит его девушке, выбирающей себе жениха.
И это, конечно, странно.
И они, очевидно, оба безумны и неисправимы.
Но Рукмини была в восторге.
Твой жених, пока вы ожидаете возможности провести свадьбу, зная, что у него есть еще одна невеста, вписывается еще в одну сваямвару, и выбирает тебя той, которая должна представить его его потенциальной третьей невесте.
И ты безмерно восхищена этим.
Она увидела отблеск божественного сияния господа Шивы, которому была предана более прочих, и полюбила его всем сердцем.
Очередной удар тока, и, представляя Дурьодхану Драупади, Рукмини уже любит его. Искренне и беззаветно, но пока еще не самозабвенно - о, это будет позже.
...и потом они вместе же, на пару объясняют задающим вопросы о том, почему этого нельзя было упустить, и не сговариваясь друг с другом дают одни и те же ответы.
Дурьодана женится одновременно на обеих своих невестах - похищенной и взятой в бою. И Рукмини считает, что это просто прекрасно.
И своих жен он провозглашает равноправными соправительницами, и нет среди них первой или второй.
Свадьба - такое дело, которое просто нужно пережить.
Единственное, что могу об этом сказать, что Рукмини так и не произнесла обета быть покорной воле мужа - ха!, хотя пыталась. Не смогла. Обещала лишь приложить все силы.
(И это Рукмини потом топнет ногой и скажет “Только Шива может быть отцом нашего ребенка, и это не обсуждается”. Сама.)
После свадьбы Дурьодхана откроет одну свою тайну, перед этим спросив - любишь ли ты меня? И чего именно ты не простишь мне, после чего я перестану быть в твоих глазах тем человеком, которого ты полюбила?
И только одно слово ответила ему Рукмини:
-Смирения.
Click to viewПока Дурьодхана ищет вместе с Джаянти путь к трону Ланки, Рукмини решает иную задачу (много жен - это чертовски удобно, можно распределить обязанности).
Она предается аскезе от Васиштхи ради усмирения гордыни.
Потому что после усмирения этой гордыни она будет просить у Шивы ребенка для них с Дурьодханой. Точнее…
...об этом Рукмини не сказала даже богам.
Она просила аскезу усмирения гордыни, потому что в ее воспаленном виске пульсирующей жилкой билось “Шива Шива Шива Шамбо!” , и чье еще имя она могла назвать? Но было ли это предопределение, чувство “только-так-и-правильно”, или же это была гордыня?
Первая аскеза помогла решить этот вопрос.
Это был очередной удар тока.
Рукмини знала, что отцом их с Дурьодханой ребенка может быть только Шива. И никто иной. Она не могла объяснить почему, откуда, и как она это знает, кроме как поднести руку к сердцу, в котором билось, как бешеное, омнамахшивайя.
Потому что так, и только так ощущается правильно.
Безумные шиваиты.
Первая аскеза Рукмини (низко кланяться всем встреченным, вне зависимости от варны) дала ей понять, что ее гордыня тут ни при чем, и это действительно разряд того же электричества, что поразил ее при первом же взгляде на Дурьодхану.
И вот о чем попросила Шиву Рукмини после своей аскезы:
-Нам с Дурьодханой нужен ребенок от божества -, сказала она. -Но я понимаю, что моя аскеза ничтожна для такой просьбы, поэтому я прошу тебя, в качестве ответа на мою аскезу - дай мне ту аскезу, которой будет достаточно для того, чтобы просить тебя об этом после нее.
-Испроси аскезы у своего мужа - ответил ей Шива. - пусть он даст тебе ту, что понравится мне. Он сможет.
И вот какой была вторая, тайная аскеза Рукмини.
-Отправляйся к Врише - сказал ей Дурьодхана, - и расскажи ему открытую мной тебе тайну, потому что я хочу, чтобы он знал об этом, но у меня нет сил ему сказать.
-Хочешь ли ты, чтобы я объявила об этой своей аскезе публично? - усмехнувшись, спросила Рукмини.
Дурьодхана вздрогнул.
-Нет.
Надо сказать, что к тому моменту Рукмини уже назвала Вришу своим братом, а он назвал ее сестрой.
И она отвела его в сторону, сказав, что им необходимо поговорить, поговорить наедине, и пусть свидетелями этого разговора будут лишь боги.
И вот что сказала Врише Рукмини, любящая жена Дурьодханы, встав перед ним на колени:
Что она любила и любит его как брата с той минуты, когда впервые увидела. Что она была счастлива узнать, что он и вправду брат для нее. И счастлива была назвать его братом, и услышать, как он называет ее сестрой.
И что весь этот разговор происходит лишь потому, что она проходит аскезу, данную ей Дурьодханой. И суть этой аскезы такова:
Есть тайна, которую Дурьодхана открыл Рукмини, и через нее хочет открыть Врише, поскольку самому сказать ее ему не достанет сил.
Дурьодхана, принявший на себя мужскую Дхарму, по рождению женщина. И сердце этой женщины принадлежит Врише, и она любит его так, как женщина любит мужчину.
И она не требует ничего, но просто хочет, чтобы он об этом знал.
О том, что эта женщина счастлива, когда он смеется.
А смеется Вриша только в бою.
"И ради этого можно сжечь весь мир", думает, но не произносит Рукмини.
Удивительное чувство - когда тебя спрашивают - что ты чувствуешь? -И ты отвечаешь “мне тяжело и больно”, - но в то же время чувствуешь радость, словно ты, проведя ножом, кормишь жадный, голодный огонь пульсирующей кровью из своего запястья, и видишь его радостный танец.
И Рукмини говорит:
-Я люблю тебя как брата. И я люблю его.
И Вриша отвечает:
-Слишком много, слишком много любви!
И Рукмини не знает, что ему ответить.
И сбитый с толку Вриша долго предается недоумению и напрасным мечтаниям, пока не задает, наконец, верный вопрос:
-А чего хочешь ты, Рукмини?
И подумав, та отвечает:
-Я хочу, чтобы он был счастлив.
И чтобы ты смеялся.
И это так, и они с Вришей стоят обнявшись, и Рукмини любит его еще больше, чем любила до этого, словно все они - части единого целого, и она готова умереть за него, почти как готова умереть за Дурьодхану.
А затем Рукмини остается наедине с богом, и она спрашивает его - ты доволен?
-Я доволен, - отвечает бог, - но я все еще не могу дать тебе того, о чем ты просишь.
Для исполнения такой просьбы нужно отдать нечто большее.
-Хорошо, - говорит Рукмини. - Я сделаю это.
Вриша срезает с себя доспехи, Рукмини стоит на коленях у его ног, закрыв лицо ладонями, уткнувшись в землю, лишь бы не видеть, как солнечные доспехи Сурьи становятся кровавыми ранами. И она не в силах этому помешать, и она может только слышать, как Дурьодхана кричит, что выколет себе глаза, чтобы не видеть страданий Вриши, и она понимает, почему.
И Вриша медленно умирает на ее руках, и на руках Кунти, которая кричит о том, что признает себя его матерью.
Рукмини вскакивает, подходит к ослепившему себя Дурьодхане и шипит ему на ухо:
-Никогда прежде я не называла тебя трусом, не назову трусом и сейчас. Но неужели ты допустишь, чтобы он умер на МОИХ руках?
И она толкает его, и Дурьодхана падает на колени, и слепыми руками пытается дотянутся до Вриши, имя которому отныне - Карна.
И Рукмини помогает ему протянуть свои руки к телу того, кого когда-то звали Вриша, и он дотрагивается до него, и…
… и появляется Мадри, которая исцеляет раны Карны.
...и появляется Гандхари, которая исцеляет Дурьодхану, позволяя ему снова видеть.
И все. Становится. Хорошо.
Рукмини чувствует, как Шива ждет ее третьей аскезы, ее последней жертвы.
И на минуту что-то человеческое испуганно шепчет: “может, не надо? Может, хватит, после всего этого? Ведь все наконец спокойно! Зачем делать это? Пожалей себя, пожалей его, пожалей всех остальных!”
Но тут приходит осознание, спокойное, как простое констатация факта:
“Просто Дурьодхана - это такой человек, вокруг которого другие стоят на коленях и снимают с себя кожу”.
Ты следующая. Это нормально.
И все становится легко и понятно.
И ты встаешь на колени и кричишь Ом Намах Шивайя так, как кричат боевую мантру.
И призываешь Шиву в третий раз, и просишь его о божественной милости.
О ребенке для Рукмини и Дурьодханы. Ребенке от Шивы, и ни от кого иного.
И ради этого ты готова отдать не просто многое, о, нет!
Ради этого ты готова отдать ВСЕ.
Равана отрубил себе девять голов из десяти, чтобы обрести благословения от Шивы.
Но у Рукмини не было тысячелетий, чтобы стоять на Кайлаше, и лишних голов, которые было бы можно периодически срубать.
Зато у нее было одно сердце.
И она предложила Шиве то, что составляло саму ее суть - ее талант суты.
Как сута дважды за бой могла она помочь своему господину, а после еще и вывезти его с поля боя, даже находясь в состоянии тяжелого ранения. Она могла расти и становиться лучше, но она отдала весь свой талант и благословение богов ей как суте, лишь бы Дурьодхана получил то, чего они желают, а желает они божественное дитя, и не просто божественное дитя, а божественное дитя от Шивы.
И Шива даровал им это благословение, лишив Рукмини таланта суты: закрыв ей навечно глаза.
И о, единственное, о чем в этот момент жалела Рукмини, так это о том, что она не видит лица своего супруга.
-Ланка, - говорит ей темнота, сжимая ее за руку.
-Ланка, - отвечает она темноте.
Тьма бережно окутывает ее, и она чувствует его руки в своих - она пока не умеет быть слепой - кажется, они вошли в тронный зал Хастинапура, и он усадил ее на трон, опустившись у ее ног.
-Ты - моя бхакти, - шепчет ей голос в темноте, - и тебе будут воздвигнуты храмы, и тысячи преданных будут восклицать твое имя в мою честь.
- Имя, - говорит она, - назови мне свое имя, я хочу услышать это.
-Сейчас, всем? - спрашивает ее голос в темноте.
-Сейчас мне. Только мне.
-Кали, - говорит он. -Мое имя Кали.
Она улыбается. Счастливой и страшной улыбкой…
Когда-то ее звали Рукмини.
Теперь это лишь одно из ее имен.
Каковы другие - я не знаю.
Лакшми? Алакшми?
Но она перестала быть собой, отдав Шиве саму свою суть во имя Кали, и став кем-то иным.
И кем бы они ни была - теперь она абсолютно, незамутненно, полностью счастлива.