val000
in
nad_suetoi
Роберт Джонсон на Перекрёстке Дьявола. Окончание.
От andrey_lebed
(Пентатонический этюд; Андрей Лебедь)
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3. Субдоминанта
Напряжённый график моей жизни иногда заставляет меня искать уединения и отдыха. И тогда я приезжаю в Испанию. Там, в Астурии, где отроги Кантабрийских гор выходят к бурному Бискайскому заливу неподалёку от Льянеса, у моих друзей, супругов Хуана и Эсперансы Родригес есть небольшой сложенный из светлого камня домик, окнами выходящий прямо на море.
Эсперанса не любит называть этот домик виллой, а с любовью зовёт его nuestra casilla de campo - наша маленькая дача. Неподалёку от домика приютилась маленькая часовня 17 века, словно врезанная прямо в доломиты отвесной прибрежной скалы. Пласты антиклинальной складки огибают крышу часовни так, что создаётся впечатление, будто здание было построено до начала мелового периода.
Мы часто сидим на открытой веранде домика, любуемся морем, пьём из тонких стеклянных бокалов сладковатое красное вино «El Comite» и беседуем обо всём на свете. И в один из моих визитов мы разговорились о музыке.
От классической музыки мы плавно перешли к обсуждению джаза во всех его проявлениях и ответвлениях, которые случались за его историю. Хуан, профессор физики университета в Овьедо, со знанием дела рассуждал об истоках джаза, о знаменитых исполнителях, и как-то незаметно беседа перетекла в русло обсуждения роли блюза дельты Миссисипи в становлении джаза как явления. Глория, дочь Хуана и Эсперансы, студентка Сорбонны, сидела рядом на мягком диване, забравшись на него с ногами, и слушала нас. Тонкие, одухотворённые черты её лица выражали безраздельное внимание.
Горячо жестикулируя и приводя бесчисленные примеры, Хуан доказывал, что дельта-блюз был только региональным проявлением, а на джаз оказал влияние скорее чикагский блюз, позднее давший толчок бибопу.
Эсперанса мягко ему возражала, говоря, что сам Мадди Уотерс, один из отцов чикагского блюза, был ярым поклонником Роберта Джонсона, которого называли человек-блюз. Конечно, они вспомнили и о так и не разгаданной загадке Джонсона, исчезнувшего на два года из родного города и вернувшегося музыкальным гением. И, конечно, вспомнили историю о перекрёстке дьявола.
Я только иногда вставлял короткие реплики. Не потому, что я не знал всего этого, нет. А потому, что именно ради джаза я когда-то стал брать уроки гитары, изучал историю блюза и стал профессиональным музыкантом. Именно поэтому мне не хотелось спорить.
Вечером, оставшись один в маленькой комнате на втором этаже домика, я взял свою гитару, с которой никогда не расстаюсь, и стал играть. Какое произведение можно исполнять тёплым июньским вечером в Астурии? Конечно, «Астурию» Альбениса, её ещё называют «Легенда».
Незаметно для себя из тональности ми-минор я перешёл в мажорную, а там оказалось рукой подать до блюза. Некоторое время я перебирал струны и, наконец, решился на немыслимый поступок. Немыслимый для человека нашего времени.
Я решил использовать свои способности для того, чтобы познакомиться с Робертом Джонсоном лично. Нет проблем. Хоть он и умер давным-давно, такую встречу легко устроить. Мне - легко.
Мы, люди будущего, имеем гораздо больше знаний, чем человечество века двадцатого. Глубины и возможности человеческого мозга для нас вовсе не являются секретом. Телепатия, то есть чтение на расстоянии мыслей и чувств, для нас повседневная вещь. Поэтому ложь невозможна, а наши этические нормы незыблемы. И войны тоже невозможны.
Я добираюсь от Флориды до дома четы Родригес пять дней на морском судне, но это лишь дань архаичной традиции и вид отдыха. Я вполне мог бы просто ОЧУТИТЬСЯ там, у них дома, за одну секунду. Так я и делаю, когда отрабатываю плотный концертный график своих выступлений, мгновенно перемещаясь с континента на континент, да и ещё кое-куда.
По сравнению с людьми двадцатого века нас можно было бы назвать новой эволюционной ступенью, но и для нас остаётся множество загадок. Например - будущее, да и время вообще. Поэтому я предпочитаю об этом много не размышлять. Я люблю музыку и отдаюсь ей всем сердцем.
И конечно, я решился нарушить неписаные этические правила. Да, я отправился туда в тот же вечер, в 1930-й год, в пригород Гринвуда, штат Миссисипи. Я нашёл Джонсона на перекрёстке дорог неподалёку от города, он сидел под большим ореховым деревом в полной прострации. Увидев меня, он вскочил и закричал от ужаса, и я решил не испытывать судьбу и вернуться домой. Но я не учёл одного - взаимной индукции. Как переменный электрический ток в одном контуре наводит ток в другом контуре, неподвижном относительно первого, так и моя попытка вернуться в своё время инициировала тот же процесс у Джонсона. И мы оказались в нашем времени. Оказались в будущем.
Он был вне себя, совершенно невменяемый, ничего не понимал, ничего не хотел слушать. Как мог, я успокаивал его, рассказывая о нашем времени, об обычаях и традициях, о социальной структуре. Это был совершенно неграмотный девятнадцатилетний деревенский парень - в Штатах 20 века не очень-то приветствовалось, чтобы негры получали образование. Я взял его под свою опеку, а как иначе? Я стал учить его музыке, делая упор на блюзе, раннем рок-н-ролле и мэйнстриме джаза.
Я рассказал ему, что искусство импровизации является одним из основных музыкальных направлений нашего времени. Это вполне объяснимо - если все слушатели телепаты, то им интереснее НЕ ЗНАТЬ, что сыграет музыкант в следующую секунду.
Джонсон знал, что рано или поздно полученный им от меня заряд иссякнет, и ему придётся вернуться в своё время. Он впитывал всё как губка и учился, учился как одержимый… Я даже научил его использовать кое-какие скрытые резервы организма.
Хуан, Эсперанса и Глория тоже не оттолкнули Боба, дав ему кров в своей уютной casilla de campo. И я был немного горд, что у меня такой ученик. Подходило время возвращаться, Джонсон знал об этом и готовился, стараясь узнать как можно больше.
Но всё изменилось в один момент. В тот день Боб пришёл ко мне взволнованный, уселся на низкий стул в гостиной и проговорил, запинаясь:
- Энди, я умру!
- Боб, что с тобой?
- Энди, я умру 16 августа 1938 года! Мне будет только 27 лет! Я прочитал об этом в энциклопедии. Я умру в Гринвуде при загадочных обстоятельствах, и даже могила моя не будет найдена!
- Успокойся, Боб, это не обязательно. Не бойся, всё может быть совсем не так.
Я солгал. Я знал, что это так и будет, дата определена окончательно.
- Я не боюсь, Энди. Ты меня не понял.
Он помолчал и продолжил:
- После того, что я увидел здесь, я не смогу там жить… Не потому, что я трус и боюсь возвращаться, а потому что у меня всё равно там ничего нет… А здесь - здесь бесконечные возможности!
- Боб, ты всё равно вернёшься назад, как только кончится индуцированный мной заряд.
Он покачал головой:
- Нет, Энди, извини… Он не кончится… Глория помогла мне…
- Что-о-о? Глория?!
- Да, сэр. Я думал, вы знаете…
Тут-то, конечно, я всё и увидел.
Любовь. А что ещё может одолеть время? Что ещё может победить смерть?
- А как же блюз, Боб? - сделал я последнюю попытку как-нибудь повлиять на него.
Он опять покачал головой:
- Я услышал настоящую музыку, Энди, музыку любви. После неё любая музыка только бледная тень.
Когда он успел научиться ТАК говорить?
А Джонсон продолжал:
- Ещё Глория мне сказала, что вы умеете летать к звёздам. Это правда?
Я только молча кивнул. Глория, Глория…
- И сказала мне, что это легко, и она научит меня тоже. Это возможно?
У меня перехватило в горле, и я только и смог, что кивнуть ещё раз.
- Ты мне никогда этого не говорил, Энди.
В его голосе не было горечи, только констатация факта. Я и вправду был виноват перед ним. Скрыть такое…
- Спасибо тебе, Энди, за всё. Я остаюсь здесь, но из этого дома я ухожу. Прощай.
- Прощай, Боб.
Он пожал мне руку, повернулся на каблуках одним движением и исчез…
И что мне оставалось делать? Без Роберта Джонсона и его феноменального исполнительского мастерства, раздвинувшего рамки блюзовых традиций, тот джаз, который я так люблю, перестал бы существовать.
Часть 4. Снова тоника
И теперь я часто вспоминаю тот момент, когда, одним движением развернувшись на каблуках, я толкнул тяжёлую дубовую дверь с грубо вырезанным на ней цветком магнолии - символом штата Миссисипи - и вышел из душного прокуренного клуба на улицу. За дверью остались люди, кричавшие мне вслед что-то неразборчивое. Джонни Шайнз выскочил как пробка следом за мною и молча пошёл рядом, освещённый лунным светом, зажав в руке свою губную гармонику.
Я мало выступаю в клубах. Я странствую по Югу, а точнее по Дельте, кочуя от Нового Орлеана до Мемфиса, иногда поднимаясь вверх по течению до Сент-Луиса. Но столицы штатов не являются моей целью. Основное время я провожу в маленьких городках - Брэндоне и Хэммонде, Маккомбе и родине Боба - Хазлхерсте, в десятках других - там, где живут самые благодарные мои слушатели.
У меня нет дома, нет семьи, часто я ночую под открытым небом. И я играю блюз везде, где нахожу слушателей. Это может быть небольшая группа людей или даже один человек, кто угодно, лишь бы они выражали желание слушать. Иногда я ночую у них, но, проснувшись утром, они обнаруживают, что постель, на которой я спал, уже остыла. Я ухожу и появляюсь незаметно.
Я рассказал людям историю про дьявола, которую выдумал когда-то Джонсон - ведь деревенским жителям так легко поверить в такие сказки! И, кроме того, всем известно, что блюз это немного дьявольская музыка. Причиной тому знаменитая уменьшенная квинта, «интервал дьявола», использование которой в средневековой европейской музыке было запрещено Церковью. Diabolus in musica…
Я играю так, как умею, а умею я почти всё. Я знаю, что записей после меня останется мало, поэтому смело вплетаю в свои произведения такие пассажи и фразы, которые появятся гораздо позднее. Но я Роберт Джонсон. Я гений. А гениям позволено многое. Я использую невероятную смесь стилей и форм, шагающий бас и проникновенный вокал. Знаменитые пассажи, которые зазубрит молодой Мадди Уотерс и продемонстрирует их в 1941 году продюсеру Алану Ломаксу, я записал специально для Мадди. Я предусмотрел, чтобы они попались ему на глаза. Ведь встреча Уотерса и Ломакса позволит Мадди переехать в Чикаго и основать там новый стиль - чикагский блюз.
При записи знаменитого «Перекрёстка» я намеренно включил в композицию соло, которое я услышал впервые в исполнении Эрика Клэптона, ещё когда он сотрудничал с группой «The Cream», а Эрик и не скрывал, что нота в ноту скопировал его у Роберта Джонсона.
У ТОГО Роберта Джонсона.
Однажды я даже включил в одну из записей композицию «When You’ve Got a Good Friend». Это уже почти рок-н-ролл, по крайней мере, ритмически. Такая музыка должна была бы появиться только лет через 15-20, её исполняли Чак Бэрри и Билл Хэйли. И никто мне не сказал ни слова упрёка: гениям разрешено всё.
Иногда для развлечения я играю по-старому - бутылочным горлышком, двадцатипятицентовой монетой, лезвием ножа. Или даже большим пальцем правой руки, как это будет делать Уэс Монтгомери через 20 лет. Но и в этом случае я выдаю шедевры. Роберт Джонсон выдаёт шедевры.
Часть 5. Кода
Я так сроднился с ним, что уже не могу определить, где творчество Джонсона, а где - моё, где он, а где я сам. Как и Боб, я сделал несколько записей - в 1936 и 1938 году, и как я понимаю, это не совсем те записи, которые я слышал в юности. Но это не имеет значения. Я тороплюсь, потому что знаю, что время на исходе. Через несколько месяцев, 16 августа 1938 года, Роберт Джонсон погибнет при загадочных обстоятельствах в Гринвуде, штат Миссисипи. Я исчезну 16 августа 1938 года. Где я окажусь?...
Это немного печалит меня, потому что я по-настоящему полюбил этих людей, так внимательно слушающих музыку Джонсона. Мою музыку. Поистине, это был настоящий Перекрёсток для нас обоих.
Наши дороги разошлись навсегда, но мою душу согревает одна светлая мысль - я помню, что где-то там, далеко-далеко отсюда Роберт Джонсон и Глория Родригес, взявшись за руки, летят от звезды к звезде.
* Оригинальный пост
Содержание
(Пентатонический этюд; Андрей Лебедь)
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3. Субдоминанта
Напряжённый график моей жизни иногда заставляет меня искать уединения и отдыха. И тогда я приезжаю в Испанию. Там, в Астурии, где отроги Кантабрийских гор выходят к бурному Бискайскому заливу неподалёку от Льянеса, у моих друзей, супругов Хуана и Эсперансы Родригес есть небольшой сложенный из светлого камня домик, окнами выходящий прямо на море.
Эсперанса не любит называть этот домик виллой, а с любовью зовёт его nuestra casilla de campo - наша маленькая дача. Неподалёку от домика приютилась маленькая часовня 17 века, словно врезанная прямо в доломиты отвесной прибрежной скалы. Пласты антиклинальной складки огибают крышу часовни так, что создаётся впечатление, будто здание было построено до начала мелового периода.
Мы часто сидим на открытой веранде домика, любуемся морем, пьём из тонких стеклянных бокалов сладковатое красное вино «El Comite» и беседуем обо всём на свете. И в один из моих визитов мы разговорились о музыке.
От классической музыки мы плавно перешли к обсуждению джаза во всех его проявлениях и ответвлениях, которые случались за его историю. Хуан, профессор физики университета в Овьедо, со знанием дела рассуждал об истоках джаза, о знаменитых исполнителях, и как-то незаметно беседа перетекла в русло обсуждения роли блюза дельты Миссисипи в становлении джаза как явления. Глория, дочь Хуана и Эсперансы, студентка Сорбонны, сидела рядом на мягком диване, забравшись на него с ногами, и слушала нас. Тонкие, одухотворённые черты её лица выражали безраздельное внимание.
Горячо жестикулируя и приводя бесчисленные примеры, Хуан доказывал, что дельта-блюз был только региональным проявлением, а на джаз оказал влияние скорее чикагский блюз, позднее давший толчок бибопу.
Эсперанса мягко ему возражала, говоря, что сам Мадди Уотерс, один из отцов чикагского блюза, был ярым поклонником Роберта Джонсона, которого называли человек-блюз. Конечно, они вспомнили и о так и не разгаданной загадке Джонсона, исчезнувшего на два года из родного города и вернувшегося музыкальным гением. И, конечно, вспомнили историю о перекрёстке дьявола.
Я только иногда вставлял короткие реплики. Не потому, что я не знал всего этого, нет. А потому, что именно ради джаза я когда-то стал брать уроки гитары, изучал историю блюза и стал профессиональным музыкантом. Именно поэтому мне не хотелось спорить.
Вечером, оставшись один в маленькой комнате на втором этаже домика, я взял свою гитару, с которой никогда не расстаюсь, и стал играть. Какое произведение можно исполнять тёплым июньским вечером в Астурии? Конечно, «Астурию» Альбениса, её ещё называют «Легенда».
Незаметно для себя из тональности ми-минор я перешёл в мажорную, а там оказалось рукой подать до блюза. Некоторое время я перебирал струны и, наконец, решился на немыслимый поступок. Немыслимый для человека нашего времени.
Я решил использовать свои способности для того, чтобы познакомиться с Робертом Джонсоном лично. Нет проблем. Хоть он и умер давным-давно, такую встречу легко устроить. Мне - легко.
Мы, люди будущего, имеем гораздо больше знаний, чем человечество века двадцатого. Глубины и возможности человеческого мозга для нас вовсе не являются секретом. Телепатия, то есть чтение на расстоянии мыслей и чувств, для нас повседневная вещь. Поэтому ложь невозможна, а наши этические нормы незыблемы. И войны тоже невозможны.
Я добираюсь от Флориды до дома четы Родригес пять дней на морском судне, но это лишь дань архаичной традиции и вид отдыха. Я вполне мог бы просто ОЧУТИТЬСЯ там, у них дома, за одну секунду. Так я и делаю, когда отрабатываю плотный концертный график своих выступлений, мгновенно перемещаясь с континента на континент, да и ещё кое-куда.
По сравнению с людьми двадцатого века нас можно было бы назвать новой эволюционной ступенью, но и для нас остаётся множество загадок. Например - будущее, да и время вообще. Поэтому я предпочитаю об этом много не размышлять. Я люблю музыку и отдаюсь ей всем сердцем.
И конечно, я решился нарушить неписаные этические правила. Да, я отправился туда в тот же вечер, в 1930-й год, в пригород Гринвуда, штат Миссисипи. Я нашёл Джонсона на перекрёстке дорог неподалёку от города, он сидел под большим ореховым деревом в полной прострации. Увидев меня, он вскочил и закричал от ужаса, и я решил не испытывать судьбу и вернуться домой. Но я не учёл одного - взаимной индукции. Как переменный электрический ток в одном контуре наводит ток в другом контуре, неподвижном относительно первого, так и моя попытка вернуться в своё время инициировала тот же процесс у Джонсона. И мы оказались в нашем времени. Оказались в будущем.
Он был вне себя, совершенно невменяемый, ничего не понимал, ничего не хотел слушать. Как мог, я успокаивал его, рассказывая о нашем времени, об обычаях и традициях, о социальной структуре. Это был совершенно неграмотный девятнадцатилетний деревенский парень - в Штатах 20 века не очень-то приветствовалось, чтобы негры получали образование. Я взял его под свою опеку, а как иначе? Я стал учить его музыке, делая упор на блюзе, раннем рок-н-ролле и мэйнстриме джаза.
Я рассказал ему, что искусство импровизации является одним из основных музыкальных направлений нашего времени. Это вполне объяснимо - если все слушатели телепаты, то им интереснее НЕ ЗНАТЬ, что сыграет музыкант в следующую секунду.
Джонсон знал, что рано или поздно полученный им от меня заряд иссякнет, и ему придётся вернуться в своё время. Он впитывал всё как губка и учился, учился как одержимый… Я даже научил его использовать кое-какие скрытые резервы организма.
Хуан, Эсперанса и Глория тоже не оттолкнули Боба, дав ему кров в своей уютной casilla de campo. И я был немного горд, что у меня такой ученик. Подходило время возвращаться, Джонсон знал об этом и готовился, стараясь узнать как можно больше.
Но всё изменилось в один момент. В тот день Боб пришёл ко мне взволнованный, уселся на низкий стул в гостиной и проговорил, запинаясь:
- Энди, я умру!
- Боб, что с тобой?
- Энди, я умру 16 августа 1938 года! Мне будет только 27 лет! Я прочитал об этом в энциклопедии. Я умру в Гринвуде при загадочных обстоятельствах, и даже могила моя не будет найдена!
- Успокойся, Боб, это не обязательно. Не бойся, всё может быть совсем не так.
Я солгал. Я знал, что это так и будет, дата определена окончательно.
- Я не боюсь, Энди. Ты меня не понял.
Он помолчал и продолжил:
- После того, что я увидел здесь, я не смогу там жить… Не потому, что я трус и боюсь возвращаться, а потому что у меня всё равно там ничего нет… А здесь - здесь бесконечные возможности!
- Боб, ты всё равно вернёшься назад, как только кончится индуцированный мной заряд.
Он покачал головой:
- Нет, Энди, извини… Он не кончится… Глория помогла мне…
- Что-о-о? Глория?!
- Да, сэр. Я думал, вы знаете…
Тут-то, конечно, я всё и увидел.
Любовь. А что ещё может одолеть время? Что ещё может победить смерть?
- А как же блюз, Боб? - сделал я последнюю попытку как-нибудь повлиять на него.
Он опять покачал головой:
- Я услышал настоящую музыку, Энди, музыку любви. После неё любая музыка только бледная тень.
Когда он успел научиться ТАК говорить?
А Джонсон продолжал:
- Ещё Глория мне сказала, что вы умеете летать к звёздам. Это правда?
Я только молча кивнул. Глория, Глория…
- И сказала мне, что это легко, и она научит меня тоже. Это возможно?
У меня перехватило в горле, и я только и смог, что кивнуть ещё раз.
- Ты мне никогда этого не говорил, Энди.
В его голосе не было горечи, только констатация факта. Я и вправду был виноват перед ним. Скрыть такое…
- Спасибо тебе, Энди, за всё. Я остаюсь здесь, но из этого дома я ухожу. Прощай.
- Прощай, Боб.
Он пожал мне руку, повернулся на каблуках одним движением и исчез…
И что мне оставалось делать? Без Роберта Джонсона и его феноменального исполнительского мастерства, раздвинувшего рамки блюзовых традиций, тот джаз, который я так люблю, перестал бы существовать.
Часть 4. Снова тоника
И теперь я часто вспоминаю тот момент, когда, одним движением развернувшись на каблуках, я толкнул тяжёлую дубовую дверь с грубо вырезанным на ней цветком магнолии - символом штата Миссисипи - и вышел из душного прокуренного клуба на улицу. За дверью остались люди, кричавшие мне вслед что-то неразборчивое. Джонни Шайнз выскочил как пробка следом за мною и молча пошёл рядом, освещённый лунным светом, зажав в руке свою губную гармонику.
Я мало выступаю в клубах. Я странствую по Югу, а точнее по Дельте, кочуя от Нового Орлеана до Мемфиса, иногда поднимаясь вверх по течению до Сент-Луиса. Но столицы штатов не являются моей целью. Основное время я провожу в маленьких городках - Брэндоне и Хэммонде, Маккомбе и родине Боба - Хазлхерсте, в десятках других - там, где живут самые благодарные мои слушатели.
У меня нет дома, нет семьи, часто я ночую под открытым небом. И я играю блюз везде, где нахожу слушателей. Это может быть небольшая группа людей или даже один человек, кто угодно, лишь бы они выражали желание слушать. Иногда я ночую у них, но, проснувшись утром, они обнаруживают, что постель, на которой я спал, уже остыла. Я ухожу и появляюсь незаметно.
Я рассказал людям историю про дьявола, которую выдумал когда-то Джонсон - ведь деревенским жителям так легко поверить в такие сказки! И, кроме того, всем известно, что блюз это немного дьявольская музыка. Причиной тому знаменитая уменьшенная квинта, «интервал дьявола», использование которой в средневековой европейской музыке было запрещено Церковью. Diabolus in musica…
Я играю так, как умею, а умею я почти всё. Я знаю, что записей после меня останется мало, поэтому смело вплетаю в свои произведения такие пассажи и фразы, которые появятся гораздо позднее. Но я Роберт Джонсон. Я гений. А гениям позволено многое. Я использую невероятную смесь стилей и форм, шагающий бас и проникновенный вокал. Знаменитые пассажи, которые зазубрит молодой Мадди Уотерс и продемонстрирует их в 1941 году продюсеру Алану Ломаксу, я записал специально для Мадди. Я предусмотрел, чтобы они попались ему на глаза. Ведь встреча Уотерса и Ломакса позволит Мадди переехать в Чикаго и основать там новый стиль - чикагский блюз.
При записи знаменитого «Перекрёстка» я намеренно включил в композицию соло, которое я услышал впервые в исполнении Эрика Клэптона, ещё когда он сотрудничал с группой «The Cream», а Эрик и не скрывал, что нота в ноту скопировал его у Роберта Джонсона.
У ТОГО Роберта Джонсона.
Однажды я даже включил в одну из записей композицию «When You’ve Got a Good Friend». Это уже почти рок-н-ролл, по крайней мере, ритмически. Такая музыка должна была бы появиться только лет через 15-20, её исполняли Чак Бэрри и Билл Хэйли. И никто мне не сказал ни слова упрёка: гениям разрешено всё.
Иногда для развлечения я играю по-старому - бутылочным горлышком, двадцатипятицентовой монетой, лезвием ножа. Или даже большим пальцем правой руки, как это будет делать Уэс Монтгомери через 20 лет. Но и в этом случае я выдаю шедевры. Роберт Джонсон выдаёт шедевры.
Часть 5. Кода
Я так сроднился с ним, что уже не могу определить, где творчество Джонсона, а где - моё, где он, а где я сам. Как и Боб, я сделал несколько записей - в 1936 и 1938 году, и как я понимаю, это не совсем те записи, которые я слышал в юности. Но это не имеет значения. Я тороплюсь, потому что знаю, что время на исходе. Через несколько месяцев, 16 августа 1938 года, Роберт Джонсон погибнет при загадочных обстоятельствах в Гринвуде, штат Миссисипи. Я исчезну 16 августа 1938 года. Где я окажусь?...
Это немного печалит меня, потому что я по-настоящему полюбил этих людей, так внимательно слушающих музыку Джонсона. Мою музыку. Поистине, это был настоящий Перекрёсток для нас обоих.
Наши дороги разошлись навсегда, но мою душу согревает одна светлая мысль - я помню, что где-то там, далеко-далеко отсюда Роберт Джонсон и Глория Родригес, взявшись за руки, летят от звезды к звезде.
* Оригинальный пост
Содержание