val000
in
nad_suetoi
Бомж
От blog_vinokur
(Семён Винокур)
1980 год. Я возвращаюсь из отпуска в часть. Ночной поезд «Москва-Архангельск» еле ползёт. Снег валит уже вторые сутки.
В плацкарте не продохнуть. Пахнет потом и кислой капустой, кто-то уронил банку в проходе. И не убрал.
Приближается моя станция. Все спят. Попытался разбудить проводницу. Она, проклиная всё на свете, встала и пошла впереди меня к тамбуру.
Поезд притормозил. Он здесь не останавливался, только притормаживал. Она открыла дверь. Ей было плевать на меня, - Прыгай быстрее, - сказала и зевнула.
Я прыгнул. Попал в сугроб. Встал. Отряхнулся. Меня должна была ждать машина. Но никто не ждал. (Я не знал тогда, что она застряла в снегу в 20-ти километрах отсюда.)
Ну, думаю, отсижусь на станции. Оглядываюсь. Здания не вижу, но вдруг понимаю, что вот этот вот сугроб передо мной и есть станция. Светится изнутри какой-то огонек. Значит жизнь есть.
С трудом открываю дверь, захожу. В центре буржуйка топится.
Рядом на лавке бомж лежит.
Спит себе, или просто лежит, укутанный каким-то тряпьем, в огромных черных валенках с калошами. Не шевелится. Бомжи обычное явление здесь, поэтому я не удивляюсь.
Сажусь на скамейку рядом. Главная мысль, не заснуть. Холодно.
Тут начинает бомж этот шевелиться, встает, достает бутылку из-под портвейна и не торопясь чешет к кипятильному агрегату.
Набирает он воды и так долго-долго и задумчиво взбалтывает ее… Потом разглядывает бутылку на свет. И пьет. Снова наливает. Снова взбалтывает. Снова пьет. И так несколько раз. Этот прием мне знаком. Бомжи мне рассказывали, что дело не в том, остался портвейн или нет, дело в ностальгии.
Ну я закрыл глаза, сделал вид, что засыпаю. Просто не хотел никаких бесед. Обычно они были примитивными и сводились к требованию денег или выпивки.
Метель за окном не перестает.
Я сижу с закрытыми глазами, передо мной проплывают мама, папа, холодец, рыба, «наполеон», мой незабываемый отпуск… Греет мысль, что у меня в чемодане подарки для ребят, и они это знают, и ждут.
Мысли прерывает приятный баритон.
Думаю, снится. Открываю глаза. Нет, бомж бормочет. Сидит, разглядывает на просвет бутылку и бормочет.
И что?!.. Ушам своим не верю!.. Велимир Хлебников!..
«Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!..»
… Откуда?!.. Ну откуда этот бомж знает Хлебникова… Его не учат ни в школах, ни в институтах. (Я раскопал его пять лет назад, только чтобы блеснуть перед своей первой любовью, которая бредила символизмом.)
Слушаю дальше.
Он читает в пустоту, баритоном своим, естественно так, красиво-красиво читает. Без выражения, но с каким выражением! ( мой друг - артист al-demidov «умер» бы от зависти) Читает моего любимого Пастернака.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы…
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Даже сейчас, когда записываю, слышу его голос... (Баталов! Яковлев! Нет-нет, и они пролетают!)
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Беззубый, грязный, с отмороженными красными руками, он взбалтывает свою бутылку, бомж этот, задумчиво смотрит в огонь буржуйки, и неотразимо читает лучшие стихи…
На затерянной станции, заваливаемой снегом… ночью…
Нонсенс какой-то.
И вот он уже замечает меня. Так спокойно поворачивает ко мне голову. У меня даже такое ощущение, что он удивляется, (бровь изгибается), что здесь кто-то есть кроме него.
И объявляет мне, - Бродский. Я не знал тогда это стихотворение, вообще не знал Бродского, но я запомнил слова «погост», «Васильевский остров», а самое главное впечатление, которое осталось у меня, - поразило меня это стихотворение. Я его потом нашел и выучил.
«Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду…
Я не выдержал и спросил его, - извините, откуда? Он сказал мне, - оттуда. Оказалось, он из Ленинградского университета, оказалось, с филфака, оказалось жил он счастливой жизнью маменькиного сыночка, с законченной музыкальной школой, с двумя языками, с блестящим будущим, которое было ему гарантировано.
И пустотой, которая сшибла его на лету в возрасте 33-х лет.
И он исчез из жизни всех. И родителей, и жены, и сына…
Долго блуждал по России, его ловили, возвращали, сажали, а он все уходил.
Так и попал на эту заброшенную богом станцию, со всем своим багажом знаний.
Я думал, попросит чего-то, как все его «братья». А он ничего не попросил.
Рассказал свою историю и лег.
Было в этом такое редкое благородство. Им он меня и подкупил. И своей беспутной жизнью тоже. И я не выдержал.
Достал заветную бутылку коньяка, которую мечтал распить с ребятами.
И отдал ему.
Он взял ее, не вцепился, а взял спокойно, даже спасибо не сказал, и удалился в дальний угол. Выпить не предложил.
Я видел, как он опрокидывает бутылку в себя короткими глотками. Смакует, сразу не глотает.
Коньяк был пятизвездочный, хороший… я даже в какой-то момент пожалел, что отдал ему.
Он сидел в углу и уходил в себя.
А я в себя.
И я думал, - точно помню свои мысли тогда, я думал, - для чего была дана жизнь этому человеку без имени?.. Он так мне и сказал, - нет у меня имени… Для чего его убаюкивала мама, не спала ночами, для чего отец водил его в музыкальную школу, для чего его готовили стать интеллигентным человеком. И почему все цели оказались призрачными. И он не нашел в этой жизни никакого наслаждения. И ушел, чтобы жить одним днем, - он так и сказал мне, - живу одним днем, сегодняшним, завтра - нет.
Уже через два часа увозил меня вездеход к себе, в часть. Бомж оставался один, на заснеженной станции. Со своими стихами, с этой непутевой жизнью, я думал о нем, думал… и вдруг, помню, ошарашил меня вопрос, ошарашил, потому что он касался уже лично меня, - А что же я?!.. Моя жизнь?!.. Что у меня впереди?.. Чего я хочу?!.. И вдруг я с ужасом почувствовал, не могу ответить на эти вопросы. Не могу. Все ответы банальны, поверхностны, пусты… И, признаюсь, я, в какой-то момент, даже позавидовал ему, этому человеку без имени.
Я приехал в часть. Ребята, конечно, расстроились, что «коньяк ушел», не поняли, как меня мог раскрутить этот бомж. Я не стал объяснять.
Ночью долго не спал.
Вдруг подумал, что не просто мела метель, не просто застряла машина, меня встречающая, не просто так стояла эта засыпанная снегом станция на моем пути, не просто он читал мои любимые стихи, не просто…
Я должен был что-то понять… О жизни своей… Для чего она?!..
Я долго искал ответ на этот вопрос. Долго.
Пока не нашел своего Учителя.
* Оригинальный пост
(Снимок Андрея Саликова mevlevi)
Содержание
(Семён Винокур)
1980 год. Я возвращаюсь из отпуска в часть. Ночной поезд «Москва-Архангельск» еле ползёт. Снег валит уже вторые сутки.
В плацкарте не продохнуть. Пахнет потом и кислой капустой, кто-то уронил банку в проходе. И не убрал.
Приближается моя станция. Все спят. Попытался разбудить проводницу. Она, проклиная всё на свете, встала и пошла впереди меня к тамбуру.
Поезд притормозил. Он здесь не останавливался, только притормаживал. Она открыла дверь. Ей было плевать на меня, - Прыгай быстрее, - сказала и зевнула.
Я прыгнул. Попал в сугроб. Встал. Отряхнулся. Меня должна была ждать машина. Но никто не ждал. (Я не знал тогда, что она застряла в снегу в 20-ти километрах отсюда.)
Ну, думаю, отсижусь на станции. Оглядываюсь. Здания не вижу, но вдруг понимаю, что вот этот вот сугроб передо мной и есть станция. Светится изнутри какой-то огонек. Значит жизнь есть.
С трудом открываю дверь, захожу. В центре буржуйка топится.
Рядом на лавке бомж лежит.
Спит себе, или просто лежит, укутанный каким-то тряпьем, в огромных черных валенках с калошами. Не шевелится. Бомжи обычное явление здесь, поэтому я не удивляюсь.
Сажусь на скамейку рядом. Главная мысль, не заснуть. Холодно.
Тут начинает бомж этот шевелиться, встает, достает бутылку из-под портвейна и не торопясь чешет к кипятильному агрегату.
Набирает он воды и так долго-долго и задумчиво взбалтывает ее… Потом разглядывает бутылку на свет. И пьет. Снова наливает. Снова взбалтывает. Снова пьет. И так несколько раз. Этот прием мне знаком. Бомжи мне рассказывали, что дело не в том, остался портвейн или нет, дело в ностальгии.
Ну я закрыл глаза, сделал вид, что засыпаю. Просто не хотел никаких бесед. Обычно они были примитивными и сводились к требованию денег или выпивки.
Метель за окном не перестает.
Я сижу с закрытыми глазами, передо мной проплывают мама, папа, холодец, рыба, «наполеон», мой незабываемый отпуск… Греет мысль, что у меня в чемодане подарки для ребят, и они это знают, и ждут.
Мысли прерывает приятный баритон.
Думаю, снится. Открываю глаза. Нет, бомж бормочет. Сидит, разглядывает на просвет бутылку и бормочет.
И что?!.. Ушам своим не верю!.. Велимир Хлебников!..
«Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!..»
… Откуда?!.. Ну откуда этот бомж знает Хлебникова… Его не учат ни в школах, ни в институтах. (Я раскопал его пять лет назад, только чтобы блеснуть перед своей первой любовью, которая бредила символизмом.)
Слушаю дальше.
Он читает в пустоту, баритоном своим, естественно так, красиво-красиво читает. Без выражения, но с каким выражением! ( мой друг - артист al-demidov «умер» бы от зависти) Читает моего любимого Пастернака.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы…
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Даже сейчас, когда записываю, слышу его голос... (Баталов! Яковлев! Нет-нет, и они пролетают!)
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Беззубый, грязный, с отмороженными красными руками, он взбалтывает свою бутылку, бомж этот, задумчиво смотрит в огонь буржуйки, и неотразимо читает лучшие стихи…
На затерянной станции, заваливаемой снегом… ночью…
Нонсенс какой-то.
И вот он уже замечает меня. Так спокойно поворачивает ко мне голову. У меня даже такое ощущение, что он удивляется, (бровь изгибается), что здесь кто-то есть кроме него.
И объявляет мне, - Бродский. Я не знал тогда это стихотворение, вообще не знал Бродского, но я запомнил слова «погост», «Васильевский остров», а самое главное впечатление, которое осталось у меня, - поразило меня это стихотворение. Я его потом нашел и выучил.
«Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду…
Я не выдержал и спросил его, - извините, откуда? Он сказал мне, - оттуда. Оказалось, он из Ленинградского университета, оказалось, с филфака, оказалось жил он счастливой жизнью маменькиного сыночка, с законченной музыкальной школой, с двумя языками, с блестящим будущим, которое было ему гарантировано.
И пустотой, которая сшибла его на лету в возрасте 33-х лет.
И он исчез из жизни всех. И родителей, и жены, и сына…
Долго блуждал по России, его ловили, возвращали, сажали, а он все уходил.
Так и попал на эту заброшенную богом станцию, со всем своим багажом знаний.
Я думал, попросит чего-то, как все его «братья». А он ничего не попросил.
Рассказал свою историю и лег.
Было в этом такое редкое благородство. Им он меня и подкупил. И своей беспутной жизнью тоже. И я не выдержал.
Достал заветную бутылку коньяка, которую мечтал распить с ребятами.
И отдал ему.
Он взял ее, не вцепился, а взял спокойно, даже спасибо не сказал, и удалился в дальний угол. Выпить не предложил.
Я видел, как он опрокидывает бутылку в себя короткими глотками. Смакует, сразу не глотает.
Коньяк был пятизвездочный, хороший… я даже в какой-то момент пожалел, что отдал ему.
Он сидел в углу и уходил в себя.
А я в себя.
И я думал, - точно помню свои мысли тогда, я думал, - для чего была дана жизнь этому человеку без имени?.. Он так мне и сказал, - нет у меня имени… Для чего его убаюкивала мама, не спала ночами, для чего отец водил его в музыкальную школу, для чего его готовили стать интеллигентным человеком. И почему все цели оказались призрачными. И он не нашел в этой жизни никакого наслаждения. И ушел, чтобы жить одним днем, - он так и сказал мне, - живу одним днем, сегодняшним, завтра - нет.
Уже через два часа увозил меня вездеход к себе, в часть. Бомж оставался один, на заснеженной станции. Со своими стихами, с этой непутевой жизнью, я думал о нем, думал… и вдруг, помню, ошарашил меня вопрос, ошарашил, потому что он касался уже лично меня, - А что же я?!.. Моя жизнь?!.. Что у меня впереди?.. Чего я хочу?!.. И вдруг я с ужасом почувствовал, не могу ответить на эти вопросы. Не могу. Все ответы банальны, поверхностны, пусты… И, признаюсь, я, в какой-то момент, даже позавидовал ему, этому человеку без имени.
Я приехал в часть. Ребята, конечно, расстроились, что «коньяк ушел», не поняли, как меня мог раскрутить этот бомж. Я не стал объяснять.
Ночью долго не спал.
Вдруг подумал, что не просто мела метель, не просто застряла машина, меня встречающая, не просто так стояла эта засыпанная снегом станция на моем пути, не просто он читал мои любимые стихи, не просто…
Я должен был что-то понять… О жизни своей… Для чего она?!..
Я долго искал ответ на этот вопрос. Долго.
Пока не нашел своего Учителя.
* Оригинальный пост
(Снимок Андрея Саликова mevlevi)
Содержание