Шоколад в шкафу
С точки зрения шоколада существует три сорта людей. Одни покупают шоколадку, на ходу ее разворачивают, торопливо ломают толстыми, похожими на сосиски пальцами, небрежно хрумкают, скомканную бумажку не глядя швыряют в ближайший мусорник, а коли нет мусорника, так и газон сгодится. Это толстокожие, ко всему равнодушные люди, которые и с женщинами поступают так же - используют разок, переступят, и, по носорожьи отфыркиваясь, бегут дальше. И с детьми у них то же самое - наскоро пролистал дневник, отвесил беззлобно пару подзатыльников, чтоб знали, и обратно, в свою жизнь на бегу. Скучно с ними.
Есть и другие - они хранят шоколад в холодильнике, аккуратные, педантичные, с тонкими ломкими пальцами, которые, кажется, могут изгибаться в любую сторону и под любым углом. Все у них разложено по полочкам - там любовь, там ненависть и презрение, а вон там - засохший кусочек сыра, который и через три месяца можно в макароны натереть. Шоколад в их обществе бледнеет и чахнет. На его иссохших щеках появляется чахоточная белая пленка, он лежит и лежит, все ожидая, пока раскроется дверца, осторожные пальцы вкрадчиво развернут обертку, отломят кусочек, а остальное аккуратно завернут, как было, и положат обратно. Разве это жизнь, тоскливо думает шоколад.
Жизнь - это когда тебя хранят в шкафу. Принесли, и сразу в шкаф, подальше от жадных глаз, от липких детских рук, от стенаний мамы про что-нибудь вкусненькое к чаю, чаев этих по пять раз в день выдувают,вкусненького не напасешься - для себя, родной, для себя, любимой. Положат тебя в ворох свежевыстиранных лифчиков, вдохнешь обволакивающий запах духов, коснется твоего упругого ненадкусанного бока упаковка дорогих чулок, это ли не жизнь?
И незачем кому-то еще про тебя знать. Вот успокоится дом, утихнет, придет хозяйка, сядет в кресло с бокалом вина, чувственно тебя разденет, надломит, и ты весь потечешь, растаешь в предвкушении, и будет ваше блаженство длиться долго, целую вечность, пока в детской кто-то не закашляется или у дверей не заскребется. Вот это жизнь! Вот это завидная шоколадная доля!
...Так и лежат они сначала на фабрике, потом в магазинах - рядами, в коробке, собранные, серьезные, готовые ко всему. Вроде и по одному образу и подобию отлиты, а вот поди ж ты, судьба у всех разная. Прям, как у нас.
Есть и другие - они хранят шоколад в холодильнике, аккуратные, педантичные, с тонкими ломкими пальцами, которые, кажется, могут изгибаться в любую сторону и под любым углом. Все у них разложено по полочкам - там любовь, там ненависть и презрение, а вон там - засохший кусочек сыра, который и через три месяца можно в макароны натереть. Шоколад в их обществе бледнеет и чахнет. На его иссохших щеках появляется чахоточная белая пленка, он лежит и лежит, все ожидая, пока раскроется дверца, осторожные пальцы вкрадчиво развернут обертку, отломят кусочек, а остальное аккуратно завернут, как было, и положат обратно. Разве это жизнь, тоскливо думает шоколад.
Жизнь - это когда тебя хранят в шкафу. Принесли, и сразу в шкаф, подальше от жадных глаз, от липких детских рук, от стенаний мамы про что-нибудь вкусненькое к чаю, чаев этих по пять раз в день выдувают,вкусненького не напасешься - для себя, родной, для себя, любимой. Положат тебя в ворох свежевыстиранных лифчиков, вдохнешь обволакивающий запах духов, коснется твоего упругого ненадкусанного бока упаковка дорогих чулок, это ли не жизнь?
И незачем кому-то еще про тебя знать. Вот успокоится дом, утихнет, придет хозяйка, сядет в кресло с бокалом вина, чувственно тебя разденет, надломит, и ты весь потечешь, растаешь в предвкушении, и будет ваше блаженство длиться долго, целую вечность, пока в детской кто-то не закашляется или у дверей не заскребется. Вот это жизнь! Вот это завидная шоколадная доля!
...Так и лежат они сначала на фабрике, потом в магазинах - рядами, в коробке, собранные, серьезные, готовые ко всему. Вроде и по одному образу и подобию отлиты, а вот поди ж ты, судьба у всех разная. Прям, как у нас.